Чаплин глазами Акройда

Когда появляется новая книга о Наполеоне, Гитлере или Христе (личности, с которыми  герой этой биографии сравнивается), читатель мог бы с полным основанием спросить «Зачем еще одна?»

Чарли Чаплин уже предоставил итоги своей жизни[1], включая детей и жен;  существуют почти 200 биографий комика, включая исчерпывающую «Жизнь и искусство Чарли Чаплина», написанную Дэвидом Робинсоном.

Если кто-то хочет вспахать хорошо изборожденную почву, тогда ему придется либо обновить известные факты либо добыть свои. В случае Питера Акройда – последнее. Чарли Чаплин Акройда, как и можно было бы ожидать от этого биографа - воплощение Лондона, варьете и поздней викторианской Англии. Он «истинный преемник Диккенса». 

«Чаплин - как Диккенс», - пишет Акройд, - «гонимый, упорный, всепобеждающий. Оба всегда подчиняли себе мир вокруг, в отношении своих семей они были почти тираны, их часто обвиняли в диктаторском и деспотичном поведении. Они казались общительными и веселыми в компании, но были подвержены приступам внезапного ужаса, необъяснимым страхам, оба были очень богатыми людьми, боявшимися, что их богатство может быть отобрано».

Родившись в 1889 году, почти спустя 20 лет после смерти Диккенса, Чаплин вырос в трущобах южной части Лондона, будто бы списанных с его любимого романа «Оливер Твист». Вечно отсутствующий отец, эстрадный артист и алкоголик, стал прототипом  для многих скетчей «веселого выпивохи» («Ночь напролет», «В час ночи», «Исцеление», «Семейная жизнь Мэйбл»), в основе же фильма «Малыш» - возможно, образ душевнобольной матери, Ханны. Фильм снимали на чердаке, на таком же чердаке жил в детстве Чаплин, его героиня - актриса Эдна Первинс, женщина, «чей единственный грех – материнство».

Детство Чаплина на всю жизнь привило ему ненависть к нищете, недоверие к женщинам и страх перед собственным сумасшествием и финансовым крахом. Эти переживания подстегивали его амбиции и делали малочувствительным по отношению ко всему, что могло стоять на его пути. С юных лет он был полон решимости стать звездой. Акройд последовательно прослеживает прошлое  комика: в чечетке в «Восьми ланкаширских парнях», в изображающем белолицего клоуна Дэне Ленно, в работе с Цирком Кейси и компанией Фреда Карно. Это была буффонада, которую Чаплин сравнивал с танцами. «Все, что я делаю – это танцую» - сказал он однажды Ричарду Мерриману. Очарование этим замечанием приводит его нового биографа к преувеличению: «Если все искусства стремятся к состоянию музыки, как утверждает Уолтер Патер, то все немые фильмы стремятся к состоянию балета». Это было бы новостью для Дэвида Уорка Гриффита, Жоржа Мельеса и Эриха фон Штрогейма. Пожалуй, Фридрих Вильгельм Мурнау упустил свой шанс: «Носферату» как балет имел бы, без сомнения, бесспорный резонанс.

Проследив становление Чаплина до 1915 года, когда он стал самым известным человеком в мире (и единственным человеком, с которым, как признавался Ленин, тот хотел бы встретиться), Акройд трогательно рассказывает о его героическом возвращении в Лондон, где он «был не столько очарован преклонением перед собой, сколько напуган и смущен им». Чаплин считал известность пустой и ненастоящей,  и вернулся домой, чтобы заново открыть «источник своей индивидуальности и бытия». Сомнительно, что он его когда-нибудь нашел.

Эта сосредоточенность на Чаплине как на «визионере -кокни», преемнике Диккенса и вечном лондонце, с точки зрения психологии плодотворна, но доводы  в пользу ее целесообразности не всегда впечатляют. В 1944 году Чаплин уже не не так популярен как прежде, его подозревают в симпатиях к коммунизму, он находится под следствием из-за поездки с молодой актрисой с аморальными целями – в этой ситуации Чаплин, говорит Акройд, «имел глубокую веру в свои силы, чтобы настойчиво добиваться своей цели и ради нее преодолевать все препятствия. Эту уверенность он вынес из тяжелого детства».

Возможно. Но своенравие Чаплина также может исходить из того факта, что он был мультимиллионером и одним из самых известных людей в мире: известнее, чем Иисус, как он сам однажды заметил (это замечание принесло ему меньше неприятностей, чем Джону Леннону). В книге есть также и странные пируэты фантазии. Пассаж, в котором предлагается сравнение Чаплина, Наполеона и Христа, заканчивается предложением: «Где заканчивается Христос и начинается Чаплин? Ответ несомненен: в то время как Иисус ходил по воде, Чаплин бы в нее проваливался». Акройд так взволнован приемом комика  - повторяющейся подпрыгивающей походкой в немой комедии, что приходит к заключению: все популярные комедии, от комедии масок до современных, гомоэротичны». Да, Питер, но возможно, что не все.

Есть в книге и живительное отсутствие сомнений. Вначале нам говорили, что  у Чаплина был коронный номер: он изображал оргазмы известных актрис, и однажды признался в сексуальных отношениях  с более чем двумя тысячами женщин. Его биограф выбирает снисходительный тон: «Это не выглядит такой уж большой цифрой для богатого, красивого и знаменитого мужчины». 2 000? Кажется достаточно большой цифрой для меня. Затем нам приводят эффектный анекдот, в котором Чаплин так боится заразиться венерической инфекцией, что наносит йод на свой член, перед тем как сразить Луизу Брукс красочной эрекцией. Шесть раз за ночь – и все еще прыток как жеребец! Наверное, он стремился доказать, что слово «малыш» может быть связано только с его образом бродяги.

Любовь к анекдотам и слухам делает чтение динамичным; оно строится по хронологическому принципу и так сжато, что фильмам уделено недостаточно внимания. «Золотой лихорадке» уделено 8 страниц, «Огням большого города» семь, «Новым временам» -  шесть. Нет необходимых пояснений. Так, когда автор утверждает, что на создание «Лолиты» Владимира Набокова могла подвигнуть связь Чаплина с Литой Грей (это был один из тех любовных романов, что в наше время привлек бы интерес участников операции «Тисовое дерево»)[2], нам не сообщают, откуда эта информация (а это книга Джойс Милтон «Бродяга: жизнь Чарли Чаплина»).

Не велика беда. В историю о человеке, который, «казалось, олицетворяет человеческую природу, несовершенную хрупкую и смешную», Акройд привносит взгляд романиста и впечатляющий анализ, противопоставляя Чаплина - человека героям, которых он сыграл. «Когда Чаплин становится влиятельным, Чарли становится менее самоуверенным и более покорным. Когда Чаплин навлек на себя гнев публики из-за распутства, Чарли становится менее сладострастным. Чаплин становится миллионером, тогда как Чарли доведен до нищеты. Чаплин был преданным, профессиональным кинематографистом, в то время как Чарли брался за любой труд, чтобы не быть безработным. Чарли был тенью Чаплина».

Однажды обретенную славу редко удается удержать. Только в случае ранней смерти она становится  бессмертной – и Акройд понимает одиночество и печаль славы и юмора. Это больше чем простая история-клише о клоуне. Как и следовало ожидать, Питер Акройд цитирует Лоуренса Стерна: «я смеюсь, пока не заплачу, и в некоторые чувствительные моменты плачу, пока не засмеюсь».  Память о несчастном детстве может быть и неизбежна, но Чарли Чаплин, удаляющийся фирменной походкой в финале «Полиции» и «Бродяги», напоминает, что секрет комедии, помимо серьезности, - в надежде.

Перевод Любавы Винокуровой и Алены Вагнер (студенты МГУ, проходящие практику в редакции).