К. С. Станиславский — Правительству

Составлено Густавом Шпетом

В комментарии к публикуемому ниже тексту сообщается: «В архиве Станиславского в Музее МХАТ помимо чернового подготовительного рукописного материала (№ 1599/1) хранятся четыре машинописных варианта обращения к правительству, написанные, по-видимому, во второй половине 1931 года». — При сверке текста, написанного Шпетом, с опубликованной в Собрании сочинений Станиславского наиболее развернутой и подробной редакцией этого документа (№1599/2) стало ясно, что текст практически совпадает (за исключением разбивки по абзацам). Вероятно, Станиславский и Шпет вместе работали над этим документом, как и над многими другими. (Примечание Татьяны Щедриной)

<Июль—август 1931 года>

I.

Тяжелая болезнь и длительное пребывание заграницей оторвали меня от привычной для меня каждодневной работы в Театре. Тем более было у меня досуга для раздумий о моем Театре, для воспоминаний о его прошлом, для тревог за его будущее. Главным материалом моих размышлений было: непосредственно перед моей болезнью отпразднованный 30-летний юбилей Театра и обнаруженное в связи с этим отношение к нам Правительства, советской общественности и товарищей по профессии; беседы с авторитетными людьми о состоянии театрального искусства на Западе, мое прямое наблюдение над упадком буржуазного театра и как упования лучших представителей европейского искусства на новое искусство СССР, так и мое убеждение в том, что эти упования не будут обмануты; наконец, постоянно доставлявшиеся мне сведения из Москвы о делах моего Театра и о тех задачах, которые перед ним ставит современность и руководящие театром органы Правительства.

II.

Вывод, к которому я пришел, говоря коротко, состоит в том, что Художественный театр полезен в нашей обстановке социалистического строительства и необходим как ступень к будущему социалистическому искусству. Но раз что он полезен и необходим как средство для указанных целей,  может он осуществить свои задачи лишь при условии соблюдения своей существенной прижизненной исторически оправданной основы. Говоря о существенной основе, я подчеркиваю, что хочу и умею отличать то случайное и преходящее, что привносилось в нашу работу условиями дореволюционного времени, и то подлинно художественное, что естественно переходит к новой жизни и находит себе новые художественные формы вместе с новым содержанием, в новых условиях и отношениях общественного бытия. Говоря о соблюдении основ нашего театрального творчества, я имею в виду не консервирование достигнутых результатов техники и мастерства, а напротив, развитие и применение достигнутых результатов, опять-таки в соответствии с названными условиями и отношениями.

Однако, если я ошибаюсь, — не в определении существа театрального искусства, как его понимал Художественный Театр, а в определении и оценке задач современности, — и если Художественный Театр в наше время бесполезен и не нужен, т. е. это значит, что если само существо его будет признано современностью ложным, я не остановлюсь перед выводом, что он существовать не может и должен быть в интересах современности немедленно закрыт, и пусть тогда революционная и советская история разрешит мне на последней странице летописи Художественного Театра   собственною рукою написать слово: «конец».

III.

Итак, в чем состоят упомянутые мною условия? — Никого не удивит, что в моих мыслях Художественный Театр неотделим от «Системы К. С. Станиславского», эта Система — не эстетический трактат, а техника театрального искусства, но такого, которое требует для своего воплощения в жизнь:

А) крупных и длительных организационных форм для себя;

Б) высшего качества драматургического материала для включения Театра в общую культуру времени;

В) плановой программы осуществления воспитательных,  — в широком смысле: от чисто художественного воздействия и до политической пропаганды, — возможностей театра для подъема культурного сознания широких масс. Чем серьезнее наше отношение к этим трем сторонам нашего искусства, тем серьезнее и строже его собственные требования. Техника «Системы» всегда требовала и требует максимального напряжения в осуществлении этих задач, потому что сама стремится поднять их на максимальную высоту.

А. — Крупные организационные формы театрального искусства требуют, прежде всего, способного осуществить их, соответственно подготовленного и воспитанного состава. Этот состав я мыслю не как механическое соединение легко заменяемых частей, а как организационную систему, каждый член которой твердо знает свое место, сферу действия и лежащую на нем ответственность. В  самой деятельность Художественного Театра должно выполняться то, что по «Системе» является основным принципом театрального представления: позволю себе сказать собственным термином, — сквозное действие. Начиная с момента ознакомления с содержанием пьесы, замыслом автора, исторической и социальной природой его, изображаемых характеров и быта, через систематическую дисциплину осуществления заданной роли, вплоть до приспособления своей материальной и духовной жизненной обстановки к целям службы театральному искусству — одна сквозная нить.

Наш состав уже давно двоится: «старики Театра» и «молодежь Театра». Нет между ними безусловной грани ни по возрасту, ни по таланту, ни по значению для сцены; это лишь относительное разделение, главным образом по количеству опыта, стажа, может быть, еще усвоения Системы. Впрочем, я не мог бы с буквальной точностью утверждать, что «старики» «воспитаны» по Системе, — они вместе со мною создавали ее: они — ее воплощение, она — только отвлеченность от них.

Вопрос о «стариках» мне казался ясным. Я был уверен, что по возвращении в Москву, найду прежних товарищей и помощников, на которых могу полностью опереться в решении новых задач Театра. Если что-нибудь меня беспокоило, то только состояние их здоровья. Но я помнил о внимательном отношении к ним Советского Правительства, о тех почетных и материальных преимуществах, которыми они были обеспечены, в особенности в связи с юбилеем Театра.

Гораздо больше размышлений вызывала у меня «молодежь», смена. Знаю, сколько среди нашей молодежи прекрасных талантов, готовых работать и учиться. Но, во-первых, в надлежащих ли они материальных и культурных условиях, чтобы темпы их работы были не только не ниже тех, которые в свое время были взяты молодежью, именуемой теперь «стариками», а значительно превысили бы их, в согласии с ростом культурных потребностей нашей страны и темпами нового строительства. Во-вторых, о смене мы думали давно, да и сама она шла к нам, кадры прошедших школу Художественного Театра, кадры воспитанных по Системе, сами собою образовывались, воспитывались и пополнялись. Художественный Театр выделял филиалы, студии, которые превращались в самостоятельные театры; Система усваивалась, углублялась, может быть, иными и преодолевалась, начинались поиски новых путей, но это было то же развитие, ибо преодоление требует прежде всего усвоения, а не есть акт отвлеченной критики, наспех сочиняемой где-нибудь за письменным столом в собственном кабинете или в кабинете редактора газеты.

Это, естественное когда-то, развитие теперь, в нашей современности было бы неестественным. Вопрос о театральных кадрах есть так же вопрос плана, как и другие стороны нашей общественной жизни.

Б. — Здесь не место и, по-видимому, сейчас не время излагать эти планы, как они мне рисовались. Скажу только одно и тем самым перейду ко второму из вышеназванных условий. Воспитание молодежи и кадров по Системе, воспитание кадров в МХТ возможно лишь при самом серьезном, самом ответственном, самом обязывающем отношении к драматическому материалу, к нашему репертуару. Система не нужна, исторический опыт Художественного Театра не нужен, если мы вернемся к той стихии пьес-однодневок, которыми 30 лет тому назад засорялись сцены русских театров.

В своем прошлом Художественный Театр не избег ошибок, и на его сцену залетали «однодневки», не стоившие его талантов и гигантской работы, но это не снижало наших требований к собственному творчеству, и эти ошибки нас многому учили. Главный урок состоит в том, что Художественный Театр с его Системой может быть только театром пьес длительного значения. С каждым годом для нас становилась яснее необходимость сосредоточиться на репертуаре преимущественно классическом. И если я говорю «преимущественно», а не «исключительно», то только потому, что верю и знаю, и современность может создать пьесы длительного значения. И разве, в самом деле, вчерашняя современность, если она велика, не становится сегодня классической? Чехов не сходит с нашей сцены, «На дне» посещается сегодня не хуже, чем 29 лет тому назад. Но Горький еще с нами, а молодых драматургов ужели тем поощрять, что принимать на сцену все, что ими написано, лишь потому, что оно написано? И не правильнее бы отметить признание художественной и общественной ценности Художественного Театра тем, что допускать на его сцену рядом с классическим репертуаром исключительно репертуар, составленный из наиболее значительных пьес современности, постановка которых оправдывала бы то напряжение сил и технической подготовки, к какому мы привыкли и каким мы завоевали свое место в мировом театре.

В. — Наконец, надо признать, что ни искусство, ни культура в целом не суть отвлеченные ценности, одно наличие которых должно удовлетворять общество. К культурным ценностям общество вправе предъявлять свои требования, а сама культура должна быть активной культурою. И прежде всего ее активность должна быть направлена на культурное воспитание тех, кто жестокостью истории отодвигается от нее или был отодвинут и не может полностью воспринять ее во всей ее глубине. В этом смысле революция поставила перед нами требования, неисполнение которых было бы равносильно для нас самоуничтожению. Я знаю, что Художественный Театр никогда не забывал и не мог забыть своих воспитательных задач, и если он при своем возникновении, по условиям времени, пробовал прикрыть свои серьезные задачи бесцветным словом «общедоступный», то все же это, конечно, не скрывало, а выдавало его намерения.

Теперь мы говорим о другом, более значительном, можно сказать, великом и торжественном: о театральной культуре масс. Я подошел к вопросу, который больше других волновал меня и который требовал от меня самого серьезного размышления. Мне было ясно, что даже опыт моей 45-летней сценической деятельности не давал сразу ключа к решению этой трудной задачи, — в таком масштабе она перед нами поставлена. Кадры, студии, школы — этого также мало, как мала наша сцена, чтобы пропустить даже в целое поколение всех, кто, пи- тая нас своим трудом и творчеством, жаждет приобщиться к нашему труду и творчеству. Между тем я вижу, как малые театральные формы завладевают массовым зрителем, как он культурно растет изо дня в день и как он алчет культурной пищи соответственно своему росту, как обижается и даже страдает он, когда ему вместо этой пищи продают подчас ядовитый суррогат. И я считал бы, что возвращаюсь в Москву с пустыми руками, если бы у меня не созрел план подготовки на сцене МХТ режиссеров и спектаклей, которые в ближайшее же время могли бы перенести творчество Художественного Театра в самые широкие массы провинциального и клубного зрителя.

IV.

Размышления на все эти темы привели меня к тому, что вопреки советам врачей и опровергнув ряд предложений об основании школы в Европе и Америке, не говоря уж о многочисленных предложениях руководить театрами и подготовить для них отдельные спектакли, я решил отдать остатки сил своей стране и тем самым принять участие в ее новом строительстве.

То, что я застал здесь, то, что совершалось и совершается сейчас на моих глазах, таково, что вместо осуществления новых и широких планов, вместо положительной творческой работы, я вижу, надо думать только об одном: о спасении приближающегося к катастрофической гибели Художественного Театра, об устранении ежедневно обнаруживающихся новых признаков близкой гибели дорогого не одному мне Театра; вместо представления Правительству конкретных планов текущей работы я увидел настоятельную необходимость обратиться с этим предостерегающим письмом.

Я не говорю, что Художественный Театр уже разрушен и нет средств его восстановить, но я говорю, что он накануне катастрофы. Я говорю, потому что имею на это право, — имею право даже кричать, когда гибнет мое дитя, — но если бы даже у меня не было этого отцовского права, я говорил бы по обязанности художника и гражданина, и если бы кто-нибудь даже усумнился в моих правах и снял с меня мои обязанности, я все равно говорил бы, потому что Станиславский не может молчать, когда видит, что Московский Художественный Театр разваливается. Не знаю, что видят мои товарищи по театру, что они переживают, что они могут сказать, я говорю от себя лично, но за то, что я говорю, отвечаю своим именем, ясно сознавая всю тяжесть этой ответственности, ибо это имя давно уже не только мое личное имя.

V.

Будучи заграницей, я не переставал работать над книгой, в которой должна быть изложена Система. Возвращаясь, я думал довершить Систему на практике, проверить и исправить ее применительно к новым условиям жизни и, опираясь на личный опыт, закончить свое изложение. Однако неопубликованная еще Система уже толкуется вкривь и вкось, она — предмет дискуссий (переходящих иногда в то, что напоминает травлю) со стороны критиков, которые, по-видимому, не боятся только одного: неправильно понять, ложно истолковать и самим впасть в ошибку. Когда книга выйдет, я буду рад всякой здоровой и серьезной критике, которая поможет исправить мои ошибки и промахи, но что же сейчас кроме досады, раздражения, протеста против помех в деле может вызвать жонглирование Системой со стороны лиц, с нею незнакомых? Ознакомиться сейчас с нею можно только на деле. Затем-то я и приехал, чтобы показать это дело. Что же я застал в той среде, в которой я хотел продолжать и показать Систему на деле?

Прежде всего  состав Театра, организованный состав Художественного Театра. Меня не беспокоили в моих мыслях, сказал я выше, «старики». Вот что я увидел и вижу: Александров умер, Лужский умер, Грибунин тяжко болен, Книппер проболела полсезона, Качалов болен, Москвин болен, Леонидов болен, Подгорный болен, Раевская больна… Продолжать ли? Я ведь говорю не о своих субъективных чувствах, я говорю об объективном факте кануна гибели Театра… Скажут, это все — «старики»! Я вынужден продолжать: Ершов болен, Бендина больна, Хмелев болен, Добронравов болен, Орлов болен, и еще, и еще… И именно потому, что они не «старики», яснее виден источник их болезней: это заболевания на почве их профессиональной работы и злоупотреблений условиями, в которых она протекает. «Старики», когда были в возрасте этих «молодых», профессиональными болезнями не страдали.

Общее материальное положение актеров стало значительно хуже? Нет! Излишнее утомление в выполнении художественных задач Художественного Театра? Нет! Ибо неужели выколачивание во что бы то ни стало «прибыли», — путем доведения количества спектаклей до рекордной цифры 730, — есть прямая и всеопределяющая задача Художественного Театра? Той «прибыли», которой теперь чиновники Наркомпроса не могут найти применения? И  на мой совет: отдать их на поправку здоровья, которым эта «прибыль» приобретена, не получил ли я постыдное для меня контрпредложение? Почему «старики», участвовавшие в прошлогодней летней поездке на юг, должны были этою же зимою оплатить эту поездку своим здоровьем? И неужели можно быть уверенным, что поездка этого лета в Ленинград, уже уложившая там Грибунина, не оплатится новыми смертями и болезнями? Нет, «прибыль» не щадит ни «стариков», ни молодежи!

Зачем я смеюсь — горько смеюсь — над прибылью, это не единственный мотив нового управления Художественным Театром?.. Какие же? Нужно разбить «академическую рутину», которая будто бы сказывается в систематической художественной работе на одном месте, нужно вести «выездную работу» и перебрасывать часть коллектива, а то и весь аппарат Художественного Театра в другие города, нужно, наконец, вырывать несколько раз в сезон отдельные группы актерского и технического состава для обслуживания политических кампаний. Нужно или не нужно? Да, цели нужные, но средства гибельные! Фатальным образом нарушено первое из указанных мною условий. Театр крупных художественных форм не должен вести систематической работы на одном месте, а должен перебрасываться из города в город, не только не успевая организовать своей работы, но окончательно расстраивая сделанное и расшатывая труппу и технический аппарат, расстраивая всякую дисциплину. А что остается от художественной ценности спектаклей, срепетованных для стационарной сцены, и расшатывающихся, дребезжащих, как машина, изношенная ездою по дрянным мостовым, когда этим спектаклям приходится переезжать из района в район, из города в город и приспособляться к отвратительно оборудованным сценам этих городов? От спектаклей остаются их измельченные схемы, а вся система, художественная и техническая, Театра расшатывается до основания.

Если «старики» платятся за неумелое и неразумное руководство Театром жизнью и здоровьем, то молодежь платится еще и своими талантами и художественным воспитанием. Пьесы-однодневки завладевают сценою Художественного Театра. Стоит ли для них работать по Системе, тем более что она «кроется» призванными — или не призванными — выразителями общественного мнения? Да и как возможна сама эта работа? При обязательной для нас непрерывке, где взять время для нужного количества работы подготовки, репетиций? При постоянных перебросках и разбросках актеров, как заставить актера отвечать за свою роль? Дублерство необходимо, но не случайное, не с нахвата, — у нас же оно превращается в подлинную обезличку.

И вот, может быть только одна сила, способная заставить дисциплинированный и организованный коллектив Художественного Театра вступить на путь «халтуры», это — организовать халтуру…

И эта сила пущена в ход теперешним руководством Театра, — сознательно или несознательно, не знаю, вернее, конечно, без всякого сознания цели, роли и средств Художественного Театра, как и без всякого сознания ответственности за разрушение этого Театра.

Я ли должен напоминать, что эта организованная халтура уже нарушение профессиональных обязанностей, что она знаменует не только художественный, но и общественно-моральный развал? Но, может быть, именно я должен указать и еще раз подчеркнуть, что главным фактором общего развала, т. е. не только актерского коллектива, но и в среде рабочего, административного и обслуживающего персонала является то же неавторитетное в глазах всего Театра административное и профессиональное руководство, не внушающее к себе доверия, потому что оно не понимает театрального дела, не знает места Художественного Театра, но зато умеет пользоваться таким же незнанием и непониманием канцелярий Главискусства и Рабиса. Ибо только канцелярски санкционированное, но в основе своей неумелое руководство могло столь искусственно создать в нашем Театре противопоставление одной его части другой, когда актер, рабочий искусства, производственник сцены, ставится на второе место и лишен столь необходимой для его работы дружеской атмосферы и поддержки. Актер Художественного Театра начинает халтурить, потому что перестает чувствовать себя не только актером Художественного Театра, но и вообще актером, ответственным работником сцены.

Я отнюдь не хочу сказать, что все гибельные недостатки управления и руководства Театром проистекают из злой воли и вообще чисто субъективных особенностей этого руководства. Я знаю, что оно само поставлено в условия, которые толкают его на путь, ведущий Театр к катастрофе. И в связи с изложенным выше не могу не обратить особого, главного, исключительного внимания на репертуарные требования. Художественно-политический Совет Художественного Театра, которого, казалось бы, прямой и первой задачей должно быть усвоение существа работы Художественного Театра и ее условий, понимание и оценка места Художественного Театра в нашем и мировом искусстве, без всякой критики идет навстречу критиканствующей печати и вынуждает Театр под предлогом необходимости отвечать на острые вопросы современности, за недостатком пьес, соединяющих политическую выдержанность с подлинной художественностью, и всемерно помогая Главреперткому систематически препятствовать постановке найденных Театром пьес, — вынуждает, говорю, Театр ставить пьесы-однодневки с тем минимумом примитивной агитации, которая более уместна была бы и, может быть, даже лучше достигала бы цели в другой обстановке и в другой постановке. И вот здесь-то и лежит первоисточник организованной халтуры!

Нас заставляют давать зрителю халтуру и воображают, что таким образом можно воспитать нового зрителя. Нет, это — не правда: зритель так же не может быть воспитан на халтуре, как не может быть на ней воспитан и ответственный перед этим зрителем актер.

Сколько бы я на эту тему ни рассуждал, сколько бы не говорил, самое громкое, что я могу сказать, это просто констатировать факт: на сцену Московского Художественного Театра введена халтура. Только тот может не признать в этом симптоме надвигающейся катастрофы, кануна гибели Московского Художественного Театра, кто усмотрит в этом факте самое катастрофу и неотвратимую гибель этого Театра!

VI.

Мне остается лишь указать меры, которые, на мой взгляд, должны быть в экстренном порядке приняты и принятие которых предотвратит полную гибель МХТ, а вместе с тем даст мне возможность представить Правительству положительный план дальнейшего развития Театра.

1. Если мои представления об исторической роли МХТ и его возможной роли в социалистическом строе нашей страны — не иллюзия и разделяются верховными руководящими органами Партии и Правительства, то ими должно быть вынесено твердое постановление, определяющее место Театра в современности, как Театра, исключительными задачами которого является постановка пьес классической драмы и лучшего современного репертуара.

2. Для выполнения и проверки выполнения задач, определяемых названным постановлением, а также и всех директив Правительства и Партии, касающихся общей театральной политики, ликвидировав ныне существующий Художественно-политический совет, образовать авторитетное партийное совещание (или Совет), свободное от опеки посредствующих канцелярий Наркомпроса; станет ли во главе названного Совета сам глава Наркомпроса, как орган, осуществляющий художественную политику Партии, или в какой-либо иной форме этот Совет будет под его непосредственным надзором, — это — вопросы чисто организационной техники, — существенно важно, чтобы этот орган Театра был непосредственно подчинен Верховным органам Правительства, а не был связан с ними канцелярской цепью промежуточных инстанций.

3. Выполнение директив Совета и непосредственное художественное руководство остается в руках теперешних директоров, ведающих художественной частью, в руках же Красного директора сосредоточиваются политические и административные функции, при обязательном для него условии тесной связи с художественным руководством, в чем он сам будет почерпать необходимый опыт в управлении театром и найдет средства для восстановления разорванного единства разных категорий работников Театра, равно как и должное направление для профессионального воспитания всего театрального коллектива.

4. Настоятельно необходимо отменить в Театре непрерывку и ввести распределение времени, которое обеспечивало бы возможность достаточного, требуемого принципами Художественного Театра количества репетиций и вообще занятий, подготовляющих постановку спектаклей, а равно и достаточный отдых, предохраняющий работников сцены от их профессиональных заболеваний. В связи с этим удлинить намеченный в этом году каникулярный перерыв с целью дать наиболее утомленным работою последних двух лет возможность восстановить здоровье и силы. (В назначенный срок, 29 августа, в крайнем случае, можно было бы начать лишь частичные занятия по подготовке новых пьес.)

5. Точно так же необходимо отменить погоню во что бы то ни стало за рекордными цифрами прибыли, а имеющиеся излишки ее распределить среди нуждающихся в лечении, санаторном отдыхе и т. п.

Я бью тревогу, потому что вижу грозную опасность. Я — старый рулевой сцены и знаю, откуда ждать опасности. Я был бы осчастливлен, если бы Правительство вняло моему предостерегающему голосу и, оставив меня у моего руля, дало бы мне, может быть накануне моей смерти, ввести свой корабль в свободную и надежную гавань социализма.