Жизнь Пазолини

Колонка редактора

Подробная биография, анализ творчества и «реконструкция души» Пазолини, предпринятые его другом и сотрудником. Для русского читателя Пазолини прежде всего кинорежиссер – и книга Сичилиано удивляет тем, что режиссерская ипостась Пазолини здесь далеко не на первом плане, и не так уж много удается из книги узнать существенно нового о его работе в кино. Для биографа Пазолини прежде всего гомосексуалист. В «хорошем смысле» - речь не о том, что следует немедленно загордиться этим обстоятельством; мощный, мучающий, и при этом еще отчуждающий от общества эрос видится фундаментом и энергетическим началом, конструирующим и поддерживающим личность и творчество. В общем-то, шаблон – но в случае Пазолини есть ощущение достоверности.

На втором месте Пазолини–поэт. Затем прозаик и публицист. Общественный деятель. Пазолини принято считать коммунистом. Между тем его отношения с компартией были неоднозначны. Коммунисты-гарибальдийцы во время войны казнили его брата, который сражался в партизанской дивизии, но в некоммунистической ее части. Самого Пазолини выгнали из итальянской компартии после первого прорвавшегося на публику гомосексуального скандала. Да и став знаменитым, он не раз заявлял, что коммунист из него так себе, марксистские истины и перспективы его не очень будоражат. И вот где-то после всего этого – режиссер. Если учесть, что режиссер Пазолини действительно один из самых значительных для своей эпохи, как бы предполагается, что в качестве литератора он и вовсе достиг занебесных высот. Приведенные (и переведенные) в книге стихи Пазолини (по крайней мере те, в которых дело не доходит до оргазма) и фрагменты лирической прозы в принципе свидетельствуют в пользу поэта.

Пазолини испытывал действительно безумную, плохо контролируемую тягу к парням с городских окраин, стройным люмпенам изнеженно-уголовной стати. Договариваться с ними было несложно – порой хватало обеда в кафе. Один такой его и убил. Во всяком случае, так официально считается. История убийства и его расследования открывает книгу. Поскольку Пазолини был фигурой яркой, скандальной и высказывался по политическим проблемам – с неизбежностью возникает версия причастности спецслужб.

С Пазолини связан интересный лингвистический сюжет, суть которого в переводе остается, а вот собственно материя, то, что можно прочувствовать, исчезает совершенно – и ничего с этим не поделаешь. Это тема диалекта. На каком, собственно, языке писал Пазолини? В самом начале творчества, когда жил на северо-востоке Италии – на фриульском диалекте, вернее даже на его разновидности – и от «литературного» итальянского, на который Пазолини перейдет, переехав в Рим, этот диалект отличался настолько, что были даже предложения считать его отдельным языком. В то же время и литературный итальянский во время Пазолини – по сути абстракция. Он размыт диалектами в текстах крупных писателей, да и в стандартном «газетном» варианте постоянно меняется. Тема диалекта и статуса диалектной литературы интересовала и тревожила Пазолини всегда, он периодически возвращался к ней, писал даже теоретические статьи, хотя на фриульском больше не сочинял – в Риме не для кого. То есть, оставаясь итальянцем и живя в Италии, Пазолини находил себя в ситуации существования сразу в нескольких языковых средах – ситуации, как известно, для писателей благоприятной.

«Подростки сравнивали свои половые органы, иногда занимались мастурбацией. Все это часто случается в деревне…». Работа Сичилиано оставляет странное, двойственное впечатление. Написанная в несколько выспренном ключе – видно темпераментного сицилианца! – она предоставляет много поводов для стилистических претензий. Чего стоит дикая манера в духе третьесортных сочинителей детективов начинать абзацы номинативными предложениями, да еще в одно слово: «Слежка. Перед лицом преследователей ранимость Пазолини превращалась в нравственную силу». Книга балансирует где-то на грани между беллетризованной и академической биографией (строгий аппарат ссылок, акцент скорее на творчестве и текстах, а не на скандальных фактах), а методом ее является расхожая – то есть безусловно верная, но на самом общем уровне – психология, от которой отсчитывается все остальное (любопытно, что не фрейдистская – хотя корни всего, конечно, в детских отношениях с отцом и матерью).

Удивительным образом в биографии Пазолини это работает вполне убедительно. Дело в том, что биографу практически ничего не приходится здесь реконструировать. Пазолини - очень прямой писатель, в массе текстов, стихотворных и прозаических, тем и занят, что разбирается со своей памятью и страстями, что и как отразилось на его судьбе и в произведениях. Биографу остается компилировать и сводить в целое. Сичилиано явно удалось и очертить масштаб личности Пазолини, и передать его ренессансный эротизм, жадность к жизни, к творчеству, к познанию и преобразованию.

И вот еще интересный вопрос – Евгению Евтушенко не посчастливилось сыграть Христа в «Страстях по Матфею» (а Пазолини к нему приглядывался) – или наоборот: посчастливилось не сыграть? С одной стороны, присоединить такой факт к собственной легенде! С другой – в отечестве съели б потом Евтушенко с потрохами за буржуазного Христа – а все же он был поэт советский.