Колонка редактора

Владивостокскому издательству «Рубеж» удивительным образом удалось то, что у других региональных издательств стандартно не получается. И вроде бы план действий очевиден: используй, культивируй, окучивай миф, историю, культурное наследие, современность именно своего региона, претендуя в этом деле на определенную тотальность – и станет понятно, зачем ты нужен, чем отличаешься и должен отличаться от других, в том числе от всяческих центральных издательских гигантов.

Попыток-то много, но почему-то как у «Рубежа» - мало у кого выходит. Можно, конечно, сослаться на особые преимущества дальневосточного мифа – первопроходческого, охотничьего, морского, военного и революционного, - на обширное наследство харбинской эмиграции – у какого-нибудь Тамбова, конечно, такой роскоши в наличии нет. Но дело, надо полагать, также и в культуре издателей. То, что делает «Рубеж», вообще сильно отличается от обычной, монструозной как в оформлении, так и в содержании, региональной продукции, не дай Бог еще с указанием «издано при поддержке губернатора». «Рубеж» выпускает регулярный альманах (с участием не самоназначенных, а реально первостепенных русскоязычных авторов со всего света), книги по истории Владивостока и Приморья, дальневосточных авторов первых десятилетий прошлого столетия, литераторов Харбина, современных писателей и поэтов региона, а порой и столичных. На счету «Рубежа» ряд многотомных собраний сочинений, потребовавших серьезной подготовки – шеститомник автора «Дерсу Узала» В.К. Арсеньева, двухтомник Арсения Несмелова, комментированное издание чеховского «Острова Сахалин» и др. Вообще у создавшего издательство Александра Колесова ощутимо стремление, умная страсть к тому, чтобы «подбирать под себя» всё сколько-нибудь стоящее литературное, историческое, краеведческое, что имеет отношение к региону.

Французский беллетрист Жозеф Кессель был сыном врача-еврея, выехавшего из России в Аргентину в конце XIX века. Ряд его сочинений связан с Россией и русскими (например, роман 1927 гожа «Княжеские ночи» о русской эмиграции),  и он даже писал по-русски в начале литературной карьеры. Однако. скорее всего русский потребитель культуры закивает головой в знак узнавания только в одном случае – если объяснить ему, что знаменитый фильм Луиса Бунюэля «Дневная красавица» был снят по давнему, тоже двадцатых годов, одноименному роману Кесселя.

Беллетризованные воспоминания «Смутные времена» впервые опубликованы в 1975 году, это поздняя вещь, автору, вспоминающему молодость, уже под восемьдесят. В 1918-м  Кессель, двадцатилетний летчик, воюет в Европе с немцами. В его эскадрилье объявляют набор добровольцев - ехать в Сибирь, где союзники формируют новую армию. Цель армии – остановить немецкие войска между Уралом и Волгой. Цивилизованные французы ехать в Сибирь не дураки, тем более что все чуют – война вот-вот закончится. Но Кессель знает русский, у него русские корни и тяга к приключениям.

Покуда набранные добровольцы экипируются и грузятся на корабль, война действительно заканчивается, ехать вроде бы некуда и незачем. Но французов все равно отправляют – сначала через  Атлантику, затем через всю Америку (здесь к ним отношение как к суперзвездам – и соответственно все мыслимые радости жизни) – и за Тихий океан. Через несколько месяцев они попадают во Владивосток. Зачем они здесь – по-прежнему никому не понятно. Самолетов вместе с летчиками не привезли.

На рейде стоят японские броненосцы, а в самом городе кого только нет, но правят бал чехи, наконец добравшиеся по железной дороге до океана и надеющиеся отправиться отсюда домой. Администрация Колчака и основные союзнические миссии далеко, в Омске. Знание русского сослужило Кесселю дурную службу – он получает приказ обеспечить отправку в Омск груза для французской миссии. Тесное соприкосновение с реальностью города позволяет молодому летчику наблюдать разнообразные вполне апокалипсические картины.

Кессель описывает, как беженцы из разных областей, месяцами продвигавшиеся по железной дороге все дальше на восток, оказываются в некоем абсолютном конце пути – дальше предел, край света под охраной японских броненосцев, двигаться физически некуда. Люди остаются в теплушках и так и умирают от тифа – целыми составами. Это очень точно. Думаю, всякий, кто бывал во Владивостоке и видел ничем не примечательный железнодорожный тупик, которым заканчивается Транссибирская магистраль, чувствовал прямое, сильное символическое воздействие этого места – именно через  ощущение конца пути слишком большого, чтобы можно было смотреть на него просто как на обычную железнодорожную ветку, предела, за которым поступать нужно существенно иначе, чем поступал раньше, и найди еще – как именно…

В Приморье вообще переживание рубежа настигает часто и неожиданно.

Кессель общается единожды с колоритными и жестокими представителями войска атамана Семёнова, и часто – с почти потерявшими человеческий облик грязными китайскими кули, которые грузят его вагоны. Он боится не только их коснуться, но даже передать им деньги. Молодой французский летчик без самолета в целях сохранения рассудка еженощно посещает ночной клуб «Аквариум» на Светлановской улице. Там, собственно, собираются  все русские и иностранцы Владивостока, кому это позволяют  средства. В «Аквариуме» угар и тоже безумие, но безумие хотя бы привычное, человеческое. Описание «Аквариума» и того, что там с Кесселем бывало, носит черты стандартной литературно-сценарной романтики: тут стремятся любой ценой забыться, отвлечься от ужасов окружающего мира, тут стираются различия между пороком и добропорядочностью. Протагонист много пьет и – конечно! – дружит с проститутками. Переживает трагическую влюбленность в певицу, молодую женщину трудной судьбы. Понимает, что с него достаточно, находит основания для демобилизации и отправляется на корабле домой.

Литературные достоинства «Смутных времен» невысоки. Когда дело доходит до любви, Кессель сам чувствует, что его заносит в расхожую мелодраму, и то и дело начинает оправдываться в духе «понимаю, на что это похоже, но, клянусь, так оно все и было». А вот достоинства книги как очерка места и времени  представляются весомыми, несмотря на неизбежные - и часто, наверняка, довольно существенные - «подтасовки», проделанные памятью автора за столько десятилетий. К обязательному чтению воспоминания Кесселя, конечно, не относятся, но читателя, имеющего вкус к выразительной и достоверной детали, эта небольшая книга скорее всего не разочарует.