Буржуа. Между историей и литературой

Колонка редактора

В этой книге выдающийся итальянский литературовед Франко Моретти подробно исследует фигуру буржуа в европейской литературе Нового времени. Предлагаемая Моретти галерея отдельных портретов переплетена с анализом ключевых слов — «полезный» и «серьезный», «эффективность», «влияние», «комфорт», «roba [добро, имущество]» и формальных мутаций прозы. Начиная с «трудящегося господина» в первой главе через серьезность романов XIX столетия, консервативную гегемонию викторианской Британии, «национальные деформации» южной и восточной периферии и радикальную самокритику ибсеновских пьес эта книга описывает превратности буржуазной культуры, рассматривая причины ее исторической слабости и постепенного ухода в прошлое. Книга представляет интерес для филологов, историков, социологов, философов.

Аннотация

Рождение и закат эффективного класса

Книга итальянского социолога литературы, профессора Стэнфордского университета Франко Моретти «Буржуа: между историей и литературой» – о знаменитых произведениях мировой литературы, о том, как они сделаны и что за реальность за ними стоит. В центре внимания - XIX век, от Бальзака до Ибсена, но рассматривается творчество и Даниэля Дефо, и Томаса Манна.

Моретти интересуют сюжеты и язык. Привычные с детства образы становятся знаковыми фигурами, даже разговор о Робинзоне Крузо оборачивается разбором феномена труда у буржуа. Вроде бы он уже свободен, лишен внешнего принуждения – а все равно трудится, выбирая подсознательно формулу «работать на себя как на другого». Это противоречие, замеченное еще Гегелем, породило множество рефлексий в культуре, от Норберта Элиаса до Александра Кожева.

Новое историческое мышление связано с новым словарем, новыми значениями уже существующих понятий. Отдельные страницы посвящены наполнению таких ключевых слов как «влияние»», «эффективность», «полезный» и «комфорт» (его автор воспринимает «почти что медицинским понятием на полпути между работой и отдыхом»). Во многом вокруг них выстраивалась буржуазная система ценностей, выкристаллизовывался мир, который сегодня выглядит уходящим. Неомарксистские увлечения автора чувствуются в иных положениях книги, выглядящей фейерверком отлично препарированной фактуры. Литература Нового времени рассматривается как движение от буржуа-реалиста периода «Вильгельма Мейстера» к созидающему разрушителю, для которого «детали затмеваются воображением, реальное – возможным». Логичным завершением такого анализа становится обращение к истории банкротства компании Enron. Автор вспоминает о нем в финале, обращая внимание на ретроспективный характер понятия честность: «ты честен, если в прошлом не сделал ничего дурного. Ты не можешь быть честным в будущем времени – которое является временем предпринимателя». Итоговый вывод малоутешителен – буржуазный реализм бессилен перед лицом капиталистической мегаломании. Но как стиль он все еще полон очарования, по крайней мере для нуворишей из стран с развивающейся экономикой.

Книга Моретти – продукт новой эры, в качестве источников текстов автор использует электронные библиотеки, вроде собрания британских и ирландских романов Чедвик-Хили или объединяющего несколько миллионов книг корпуса Google Books. Но даже продвинутой работе не помешал бы старомодный указатель имен, хотя бы как привет постепенно исчезающим привычкам.

Алексей Мокроусов

«Ведомости» № 222 (3726,) 28.11.2014

[...]

В этой книге многого не хватает. О чём-то я уже писал в других работах и почувствовал, что не могу добавить ничего нового: так обстоит дело с бальзаковскими парвеню или средним классом у Диккенса, в комедии У. Конгрива «Так поступают в свете» («The Way of the World»), и это важно для меня в «Атласе европейского романа» («Atlas of the European Novel»)1. Американские авторы конца XIX века — Норис, Хоуэллс, Драйзер, — как мне показалось, мало что могли добавить к общей картине; кроме того, «Буржуа» — это пристрастный очерк, лишённый энциклопедических амбиций. Тем не менее есть одна тема, которую я и в самом деле хотел бы включить сюда, если бы она не угрожала разрастись до самостоятельной книги: параллель между викторианской Британией и Соединёнными Штатами после 1945 г., раскрывающая парадокс этих двух капиталистических культур-гегемонов (до сих пор единственных в своём роде), основанных главным образом на антибуржуазных ценностях2. Я конечно же имею в виду повсеместное распространение религиозного чувства в публичном дискурсе, которое переживает рост, резко обратив вспять более ранние тенденции к секуляризации. Одно и то же происходит с великими технологическими достижениями XIX века и второй половины XX века: вместо того чтобы поддерживать рационалистический менталитет, индустриальная революция, а затем и цифровая породили смесь невероятной научной безграмотности и религиозных предрассудков — сейчас даже худшую, чем тогда. В этом отношении сегодняшние Соединённые Штаты радикализируют центральный тезис викторианской главы: поражение веберовского Entzauberung (расколдование мира) в сердцевине капиталистической системы и его замену новыми сентиментальными чарами, скрывающими социальные отношения. В обоих случаях ключевым компонентом стала радикальная инфантилизация национальной культуры (ханжеская идея «семейного чтения», которая привела к цензурированию непристойностей в викторианской литературе, и её слащавый аналог — семья, улыбающаяся с телеэкрана, который усыпил американскую индустрию развлечений)3. И эту параллель можно продолжить почти во всех направлениях — от антиинтеллектуализма «полезного» знания и большей части политики в области образования (начиная с навязчивого увлечения спортом) до повсеместного распространения таких слов, как earnest (серьёзный) прежде и fun (веселье) теперь, в которых чувствуется едва прикрытое презрение к интеллектуальной и эмоциональной серьёзности.

«Американский образ жизни» — аналог сегодняшнего викторианизма: сколь бы соблазнительной ни была эта идея, я слишком хорошо сознавал мою неосведомлённость в современных вопросах и поэтому решил её сюда не включать. Это было правильное, но трудное решение, потому что оно было равносильно признанию, что «Буржуа» — это исключительно историческое исследование, в сущности, не связанное с настоящим. Профессоры истории, размышляет доктор Корнелиус в «Непорядках и раннем горе», не любят истории, коль скоро она свершается, а тяготеют к той, что уже свершилась... Их сердца принадлежат связному и укрощённому историческому прошлому... прошлое незыблемо в веках, а значит оно мёртво» [Mann 1936: 506]4. Подобно Корнелиусу, я тоже профессор истории, но мне хочется думать, что укрощённая безжизненность — это не всё, на что я способен. В этом отношении посвящение «Буржуа» Перри Андерсону и Паоло Флоресу Аркаису — знак не просто моей дружбы и восхищения ими, оно выражение надежды, что однажды я научусь у них использовать ум прошлого для критики настоящего. Эта книга не смогла оправдать мою надежду. Но, возможно, следующая сможет.

Франко Моретти

(фрагмент предисловия)

______________