Поэтика моды

Колонка редактора

Мода — не только история костюма, сезонные тенденции или эволюция стилей. Это еще и феномен, который нуждается в особом описательном языке. Данный язык складывается из «словаря» глянцевых журналов и пресс-релизов, из профессионального словаря «производителей» моды, а также из образов, встречающихся в древних мифах и старинных сказках. Эти образы почти всегда окружены тайной. Что такое диктатура гламура, что общего между книгой рецептов, глянцевым журналом и жертвоприношением, между подиумным показом и священным ритуалом, почему пряхи, портные и башмачники в сказках похожи на колдунов и магов? Попытка ответить на эти вопросы — в книге «Поэтика моды» журналиста, культуролога, кандидата философских наук Инны Осиновской. 

Автор - редактор отдела моды в газете «Ведомости». 

Аннотация издательства

В интервью Orloff Magazine Инна Осиновская рассказывает о страхах в мире моды, смерти автора в итальянских сарториях, праведных лохмотьях и безупречных костюмах великих сказочников.

Инна Осиновская. Фото из личного архива

В своих работах вы отдаете должное модной поэтике в пространстве сказки. На ваш взгляд, кого из кутюрье эпохи можно назвать самым большим сказочником, и кто из старых сказочников был самым большим кутюрье?

Тут стоит договориться, что мы понимаем под «пространством сказки». Если сказка — это «выдумка», некая дополнительная реальность, противопоставляемая повседневности, обладающая собственными законами, структурой (надо сказать, те, кто пытался сформулировать, что же такое сказка — от Даля до Проппа — примерно так ее и понимали), то тогда получается, что кутюрье-сказочник — это тот, кто ломал привычные модные устои, устоявшиеся представления об архитектуре форм, поэзии цвета и фасона, тот, кто выдумывал, строил собственную реальность…

Мне кажется, что с этой точки зрения можно говорить о модельерах-реалистах (тех, кто пытался адаптировать фантазии моды к повседневности, сделать одежду удобной, реальной) и действительно о сказочниках-выдумщиках. Главной реалисткой, полагаю, была Коко Шанель. Ни одному сказочнику не придет идея шить костюмы из джерси, ткани, использующейся при изготовлении нижнего белья, ни одному выдумщику на захочется заменить банты-кружева-корсеты на маленькое черное платье, лаконичное, строгое, совсем не сказочное. Ну а собственно сказочников в моде гораздо больше, чем реалистов — и именно они чаще всего становятся великими героями моды… Эльза Скьяпарелли с ее сюрреалистическими видениями, Кристиан Диор с его женщинами-цветами, Джон Гальяно с его театральностью — главные возмутители спокойствия, борцы с лаконичностью, минимализмом, простотой, функциональностью.

Ну а кто же из «сказочников» — самый большой кутюрье? Опять же, чтобы ответить на этот вопрос, надо решить, что такое мода в нужном нам контексте. Допустим, мода — это погоня за новизной, борьба со скукой, красочный, диковинный мир, а может быть мода — абсурдная серьезность, или не менее абсурдная легкомысленность… тогда, может быть, главный сказочник-кутюрье — тот, кому удается создать в своих историях «параллельный» мир, странный, привлекательный, соблазнительный, противоречивый… Пусть тогда главным модником будет Льюис Кэррол, сконструировавший в «Алисе» это удивительное реалистично-сказочно-абсурдное пространство смыслов.

Как-то вы обмолвились, что в базовом человеческом восприятии «мода — почти грех». Но лохмотья Андерсена или безупречный костюм сказочника Уайльда — вам не кажутся двумя сторонами одной медали?

Мода — «грех» в контексте своей «суетной» приверженности «новизне». Благопристойность следует традициям, а возмутители спокойствия отвергают прошлое и создают культ нового. Мода — перманентный революционер, опасный «субъект», мода рушит устои ежедневно, постоянно — в этом принцип ее бытования.

И, конечно, в сказочном, традиционном мире дихотомия старого/нового выливается в порицание этого стремления к новизне (погоня за модой, за новым — это, по крайней мере, глупо, как в случае с Голым королем Андерсена). Хорошие герои одеты в лохмотья — Золушка и прочие падчерицы, и мальчики-с-пальчики, а злодеи, как правило, нарядные, безупречные... Дьявол носит Prada, как известно.

Но вы правы — лохмотья и безупречность — две стороны одной медали. В сказках мы видим, что красивая и новая одежда оказывается по сюжету наградой положительной героине, является атрибутом чудесного преображения, а под лохмотьями может прятаться и зло (завистливая королева, прикинувшаяся нищенкой).

И возвращаясь к «погоне за новым», определяющем моду, и к понятию моды-греха, можно вспомнить, что и в «праведном» мировосприятии погоня за новым, ожидание нового тоже заложено, как нечто благое. Ожидание светлого будущего или второго пришествия, лучшего мира — это ведь тоже культ новизны. С той лишь разницей, что мода не ждет второго пришествия — в моде рай здесь, рядом, новое наступит не завтра, а прямо сейчас... Dasein, как говорил Хайдеггер.

Гюстав Доре. Гравюра к сказке «Золушка»

Взаимодействует ли мода с человеческими (потребительскими) страхами?

С одной стороны, мода создает уютный гламурный мир, свободный от страхов — свободный от смерти, от старения, от несовершенства, от шероховатостей. Гламур глянцев и гладок. Реальность матова и шероховата. Но, с другой стороны, глянцевый язык моды постоянно напоминает о страхах, постоянно подчеркивает несовершенство реального мира, реального потребителя, не вписывающегося в модельные идеалы, в рамки размеров и прочих стандартов, не желающего оставаться вечно молодым, да и просто вечным. Главный страх моды, главный страх человека — упустить мгновенье, самое страшное — это превращение кареты в тыкву, превращение сегодня во вчера, наступление неизвестного зловещего завтра… Мода — лекарство от смерти и, в то же время, постоянное напоминание о ней.

Чего боится сама мода — как индустрия, как образ жизни, как текст?

Модная индустрия устанавливает стандарты, которым должны следовать. Эти стандарты рождают соблазн потребления — желая играть на поле моды, соответствовать ее догме, потребитель должен потреблять. Быстро, часто, а лучше, безостановочно.

Апофеоз модного механизма — феномен fast fashion — индустриальная «машина», заставляющая покупать вещи не дожидаясь, пока они износятся, и даже не дожидаясь, пока они выйдут из моды. Мода «боится» поломки этого механизма, а он постоянно готов сломаться, с появлением новых идей. Если говорить о современности, то среди этих идей — slow fashion (отказ от гиперпотребления) или «нормкор» (отказ от следования модным тенденциям), или всплеск любви к винтажу.

Поэтому, как только такие идеи начинают витать в воздухе, мода включает их в свой механизм соблазна и подстраивается под эти тренды. Нормкор, что ж, отлично — в коллекциях дизайнеров появляются вещи в стиле «антимода». Медленная мода — супер, мы скажем: «покупайте новую коллекцию, вдохновленную идеей slow fashion — только натуральные материалы, ручная работа, будет носиться долго…»

Какие, на ваш взгляд, общие черты у языка моды и других сфер культуры, например, искусства и философии? Что различает их словари, имеют ли место конфликты между ними?

Мода… Что это — индустрия, легкая промышленность, бизнес или искусство? И то, и другое, и третье. У моды нет собственного описательного языка, точнее он есть, но это язык глянца, недостаточный и схематичный. На эту недостаточность обращали внимание и Барт в «Системе моды», и Юлия Кристева. Но моде очень нужен язык, причем сложный язык, чтобы поддерживать магию. Без магии не будет ни бизнеса, ни индустрии — одна скучная легкая промышленность. И вот мода заимствует или присваивает чужие языки. Например, язык архитектуры (Кристиан Диор, а вслед за ним и остальные дизайнеры, говорил, что создание платья сродни проектированию здания).

Мода спекулирует языком искусства — в художественных принтах, в самоопределении творчества дизайнеров, которые не рисуют эскизы, не кроят и не шьют, а «вдохновляются» и «творят». Мода любит и пофилософствовать — дизайнер представляет не коллекцию платьев и юбок, а «концепцию», форма туфли и цвет сумки имеют «идею».

Бывают и неожиданные заимствования. Об одном из них я подробно пишу в книге — мода любит язык кулинарии: с одной стороны, это язык диктата, язык «рецептов», но здесь же и «вдохновение» кулинарией, едой — украшения и аксессуары съедобных форм, «вкусные» принты. Есть дизайнеры, которые специализируются на одежде из продуктов (мясное платье Леди Гаги — не единичный пример). В книге я пытаюсь через язык еды проследить «кухню» моды — с ее соблазнами, эпатажем, культом потребления.

Гюстав Доре. Гравюра к сказке «Спящая красавица»

А можно ли распространить на сферу моды теорию о смерти автора Ролана Барта?

Да, на мой взгляд, бартовская «смерть автора» — это и есть то, что происходит в моде сегодня. Фигура Автора-Кутюрье теряет смысл. Когда в 2011 году Джон Гальяно со скандалом покинул Dior, модный дом долго не мог найти нового Дизайнера, но прекрасно существовал и без него. На подиум в конце показа выходили люди в белых халатах — сотрудники ателье Dior. Эти маленькие и безымянные творцы большой моды символизируют смерть автора.

Мода сегодня — обезличенная индустрия, тот самый интертекст, сотканный из цитат, отсылающих к бесконечности источников.

Кутюрье, дизайнер, модельер — во всех этих словах есть привкус устаревшего языка. На смену пришел «Креативный директор» — вместо Автора теперь Работник. И забавными в этом контексте выглядят попытки возродить Автора, возродить, например, дом Эльзы Скьяпарелли. «Авторский» дом моды в эпоху смерти автора. Чистое искусство, чистый постмодернизм, который, кстати, тоже умер.

Обращаясь к вашей новой книге, так все же, что представляет собой мода как текст?

Если говорить о структуре текста, то, конечно мода это — интертекст, гипертекст, это открытая структура. Причем, это гипертекст 3D — мода находится в диалоге с современностью, со всеми культурными, политическими, эстетическими и этическими процессами. Но также она в диалоге с прошлым (все эпохи моды живут в каждом показе каждого дизайнера как полемический или, напротив, реминисцентный аспект), и, в то же время, она постоянно строит проекции в будущее.

Если говорить о жанре моды как текста, то это текст, нуждающийся в толковании. Может быть, это научный текст — с подстрочными ссылками и предметно-именным указателем? Мода, в отличие от «легкой промышленности», производит не предметы гардероба, а смыслы. И в то же время, с одной стороны, будучи текстом, мода при этом остается чистой картинкой, чистой видимостью, поверхностью без глубины. Если не считывать смыслы, мода не пострадает, она самодостаточна, как ноэма Гуссерля.

В «Системе моды» Ролан Барт уделяет внимание двум темпоральностям существования моды — краткосрочная и долгосрочная, время памяти и время истории. Начало 21 века характеризуется сменой описательного языка моды, или продолжается его формирование, оставаясь в особом тренде?

Ролан Барт описал систему, универсальную структуру моды, объяснил неизменный механизм ее функционирования.

Если же говорить о моде, как об актуальном процессе, подразумевающем изменчивость, если говорить о моде сегодня, то, на мой взгляд, главное, что произошло в глобальной концепции моды, это поломка (возможно временная, цикличная) ее механизма. «Быть в тренде, значит быть как все те, кто в тренде» — эта механика больше не работает. Вместо удачного подражания модной модели и модным моделям потребитель научился хотеть быть неподражаемым. В моде индивидуализм. И индустрия защищается от этой поломки, с готовностью отвечает на этот запрос, предлагая отличные коммерческие уловки. Индпошив, индивидуализация одежды и аксессуаров из маленьких ателье, из итальянских сарторий и haute couture проник даже в масс-маркет. Massimo Dutti предлагает пошить костюмы на заказ, Pandora и ее клоны предлагают наборные браслеты, «абсолютно уникальные». Век толп прошел — сейчас век индивидуальностей, толпы-массы живут в интернете в виде отдельных уникальных единиц. Мода делает вид, что она больше не диктатор, что потребитель — тоже творец, создатель. И предлагает ему творить. Но из заранее готовых форм. Такая вот уловка.

Интернет и соцсети изменили иерархию модного генезиса. Мода из элитной системы со своими гуру, закрытыми показами, тайнами мастерства стала действительно открытой системой. Видео с показов можно смотреть онлайн в реальном времени, а вместо диктаторов (сотрудников глянца, кутюрье) — теперь оспариваемые советчики — модные сообщества и блогеры, вместо профессионалов, «знающих» истину, любители-fashionista.

Можете ли вы предложить свою метафору для слова «мода»? Если да, то почему именно такой выбор?

Можно предложить множество метафор, и сложно одну. Мода — это игра, в которой новые правила появляются, как только все выучили старые. Мода — это вавилонская башня — смешение языков, амбициозная попытка создания языка, понятного массам. Мода — это праздник, победа имморальности эстетики над оценочностью этики…

текст: Артем Кальнин

Опубликовано на сайте издательтства "НЛО".