Присуждение Нобелевской премии по литературе Светлане Алексиевич вызвало бурную реакцию в российском литературном мире. MoReBo предложил критикам, писателям, литературоведам ответить на вопросы следующей анкеты:

1. Была ли такая реакция адекватной?

2. Достойна ли документальная проза как жанр Нобелевской премии?

На вопросы MoReBo отвечают Лия Адашевская, Леонид Бахнов, Михаил Бутов, Андрей Василевский, Данила Давыдов, Денис Драгунский, Сергей Костырко, Ирина Кравцова, Ян Левченко, Афанасий Мамедов, Борис Минаев, Сергей Митурич, Алексей Мокроусов, Наум Ним, Владимир Новиков, Лиза Новикова, Елена Петровская, Абрам Рейтблат, Игорь Свинаренко, Дмитрий Стахов, Сергей Федякин, Александр Фурман, Евгений Шкловский, Татьяна Щербина, Игорь Эбаноидзе, Михаил Эдельштейн.

Лия Адашевская («Диалог искусств»)

1. Реакция была, как мне кажется, предсказуемой. С учетом того раскола, который сейчас наблюдается у нас в обществе. И люди хватаются за любой повод, чтобы продолжить... к сожалению, не полемику, а свару.

2. Разумеется, достойна.

Леонид Бахнов ("Дружба народов")

1. Неадекватной, но предсказуемой.

2. Любой жанр литературы (если это литература) достоин Нобелевской премии. Тем более сейчас, когда идет процесс интенсивного смешения жанров, что представляется мне продуктивным.

Михаил Бутов ("Новый мир")

1. Реакция выглядит не адекватной, а вовсе даже истерической. Можно сколько угодно и в каком угодно ключе выражать свое мнение по поводу творчества писателя. Можно высказываться и в адрес нобелевского комитета, работа которого так неудачно устроена, что не учитывается суждение всякого, кому придет охота его высказать – отчего премия политизирована и вообще никуда не годится. Но вот когда эти две вещи соединяются – говорящий волей-неволей попадает в позицию малоталантливого человека, знающего, что всюду враги – и только их козни не позволяют ему занять достойное его место в жизни. И никакими рассуждениями о подлодках и ракетах тут не помогут – скорее, наоборот. Тут, как Шукшин говорил, если можешь радоваться – радуйся, а не можешь – так живи, и тогда лучше бы промолчать. Трудно ведь представить реального кандидата на Нобелевскую премию – только, собственно, и имеющего основания высказываться с сильной позиции – который публично заявляет, что его оказавшийся более везучим коллега на самом деле ничего этого не достоин, а достоин вон тот, другой. Я, во всяком случае, таких примеров не помню. Стоит все-таки держать в уме, что Нобелевская премия – мировой институт и мировое событие, так или иначе отрезонирует повсюду. А мнение российских блогеров, публицистов и литераторов относительно литературных достоинств лауреата, а также несовершенств премиального комитета, способно наделать какого-никакого шума только в здешнем тесном местечке. И слава Богу – вся эта буча маркировала бы Россию как глубокую культурную провинцию.

2. Ну опять-таки, комитет решил, что достойна – а кто еще может это определять?  Есть ли угроза, что это будет продолжено?  Ну, тут как в анекдоте про женскую логику и динозавра – пятьдесят на пятьдесят, либо будет, либо нет. Случай-то не первый в истории премии. Но тогда некий смысловой перевес документальной прозы над фикшн был, скорее, исключением. А теперь – скорее правило. Так что вероятность имеется.  

Андрей Василевский («Новый мир»)

1. Такая реакция понятна и неизбежна.

2. Да, если под документальной прозой иметь в виду "Былое и думы", "Бодался теленок с дубом" или блокадную прозу Лидии Гинзбург.

Денис Драгунский, писатель

1. Реакция совершенно неадекватная, смешная, детская - или по-детски злобная, что не легче. Однако мне тут интересно вот что: как реагируют писатели и журналисты в других странах на присуждение Нобелевской премии своему согражданину? Когда в прошлом году присудили Нобеля Патрику Модиано - интересно, кричал ли кто-то "Кошмар! Позор! Галлофобия! Кто он такой? Почему не дали Уэльбеку?"

2. Различия между документальной прозой и просто прозой - весьма размыты. В конце концов, "Бесы" Достоевского, написанные под впечатлением от нечаевского процесса, тоже можно назвать документальной прозой. А "Войну и мир" - философской прозой, ну и так далее. Однако отвечаю на вопрос. Премии достойна хорошая проза. А проза Алексиевич - на мой взгляд, просто замечательная.

Сергей Костырко ("Новый мир")

Ирина Кравцова (Издательство Ивана Лимбаха)

1. Реакция на премии никогда не бывает однозначной.
В случае со Светланой Алексиевич отрицательная реакция оказалась адекватной агрессивно-самовлюбленному состоянию некоторых литературных организмов. Правда, и хороших слов было сказано немало.
2. Нобелевской премии достойна литература, значение которой выходит за рамки отдельно взятой страны, касающаяся многих людей (миллионные зарубежные тиражи книг Алексиевич тому подтверждение). А документальная она или художественная - дело десятое.

Ян Левченко (НИУ - ВШЭ)

1. Реакция российской общественности на присуждение Нобелевской премии Светлане Алексиевич была даже не столько неадекватной (чему-то она очень адекватна), сколько репрезентативной. Она показала, какой мучительный ressentiment переживает современная Россия и как трудно будет нам всем из этой ямы выбираться.

2. Fiction или Non-Fiction - не имеет значения. Нобелевскую премию по литературе никогда не давали за "чисто" литературные достоинства, так как эти последние крайне трудно выделить по каким-либо демократичным, доступным широкому читателю критериям. Главнее, как кажется, попадание в свое время и, соответственно, место в истории современности. С конца XX века тренд non-fiction только крепнет, и Алексиевич с ее книгами судеб олицетворяет эту гуманистическую традицию в литературе на русском языке.

Афанасий Мамедов, писатель

1. Решение Нобелевского комитета не кажется мне экстраординарным: господа играли теми картами, которые у них на тот момент были, в ту игру, которая шла … А что в ней учитывается все, включая убийство Немцова, санкции против России и бомбежки в Сирии, ну, кто бы сомневался. С другой стороны, следует добавить, что Светлана Алексиевич — мужественный человек, отстаивающий свое «Я» перед толпою, иногда стадом, эта женщина совершила подвиг. Имеет ли это подвиг отношение к Большой литературе? Я не знаю. Я сомневаюсь. В любом случае следует поздравить Светлану Алексеевич от всей души, а еще поздравить издательство, которое публиковало документальные романы Алексеевич.

2. Что касается смешения жанров… С одной стороны, читаем «Жизнь двенадцати цезарей» Гая Светония Транквилла и нас меньше всего интересует, как классифицировать данную книгу, по какому разряду она проходит; читаем «Деяния» Аммиана Марцеллина — схожие чувства, о «Письмах Плиния Младшего» можно сказать то же самое, но, при всем том, между «Письмами Плиния Младшего» и «Опасными связями» Шодерло Де Лакло — большая разница. Роман как жанр невозможно подменить, ни картинками, ни театром док, ни письмами, ни докладами, ни поэтическими вставками… Все это он может в себя вобрать, если сочтет нужным.

Борис Минаев ("Медведь")

1. Я прочел в эти дни массу замечательных откликов: умных, глубоких, невероятно тонких и раскрывающих суть художественного мира Алексиевич так, как, наверное, никто и никогда этого не делал раньше (ну уж очень повод был хороший). Это Гасан Гусейнов на "Постнауке", Александр Архангельский и Андрей Архангельский, Олег Кашин, это прекрасная редакционная колонка в Газете.ру, это Александр Марков на Гефтер.ру, Игорь Свинаренко, это отзывы критиков Галины Юзефович, Елены Дьяковой, Павла Басинского (последний в "Российской газете"), это Ольга Седакова на Правмире, это абсолютно точный и классный Дмитрий Быков на "Эхе", и многие-многие другие, то есть ЭТО - действительно выдающиеся наши критики, мыслители, в полном смысле этого слова представляющую интеллектуальную, умную, образованную часть российского общества. Причем разброс тут очень разный - от достаточно официальных органов ("Российская газета", "Газета.ру") до сайтов чисто интеллектуальных, иногда оппозиционных и даже православных. Везде поздравления, глубокая радость и точная мысль. Нормальной и благожелательной, как точно подметила телекритик Арина Бородина, а я ей верю, была и реакция официального российского телевидения. Никакого поноса там не наблюдается. В связи с этим возникает интересный вопрос: а как же отнестись к реакции "Известий" и "Комсомолки", ведь это тоже "прокремлевские издания"? Вот в данном случае ситуация с Алексиевич высветила интереснейшую вещь: нет, не прокремлевские. Это издания прежде всего черносотенные. Они оказались гораздо ближе не к российскому ТВ, а к "Культуре" и "Литературной газете", то есть к самой-самой маргиналии. К дну, чего уж там. Сами себя эти люди называют "патриотами", но упаси бог нашу страну от таких патриотов. Черносотенцы - это вовсе не патриоты. И выступали они (я имею в виду уже исторических черносотенцев), вовсе не за царя-батюшку, и не за само правительство - а за еврейские погромы, против свободы слова, против парламента, да и любых других свобод, хотя сами ими охотно пользовались. И хотя создавались эти черносотенные организации частично на деньги охранки, российское правительство того времени было отнюдь не таким тупым и плоским, как они. Черносотенцы в самодержавии и царе любили только "свое", свои "антижидовские" и "антизападные" идеи, но ведь политика самодержавия к этому не сводилась, правда, ведь был манифест 17 октября, и прочее? Не знаю, может быть, сравнение хромает, но в целом в российских реакциях на Алексиевич я вижу и замечаю отнюдь не только вот этот дикий рев раненого бизона (Прилепин и пр.), но и много чего другого, не сводимого ни к остракизму, ни к зависти.
2. Мне вообще не понятен смысл вопроса. А за поэзию можно? А за драматургию? А за книги по истории? Где граница понятия "литература", их кто-то точно знает, в виде божественного откровения? Для меня Алексиевич, конечно же, литература. Эти интервью в ее книгах становятся голосами вечности, и хотя это очень трудно читать, но в том и смысл. Это духовное упражнение. Невероятно важное именно в наше время.

Сергей Митурич ("Три квадрата")

1. Надо отделять творчество писателя от символов и симулякров, витающих над нами. У каждого из реагентов своя позиция, адекватная его собственному мироустройству. Можно ли было ждать чего-то другого? А С.Алексиевич - чрезвычайно достойная фигура.

Алексей Мокроусов («Московский книжный журнал»)

1. Реакция адекватна диагнозу, который ставит себе литературный мир. Значительная его часть больна интеллектуальной ксенофобией, ищет по всем углам пятую колонну и не отличается особым умом. Кажется, имей Алексиевич гражданство РФ – непременно раздались бы голоса с призывом лишить ее паспорта, хотя такое сегодня формально запрещено законом.

2. Документальная проза – такая же часть литературы как и романы, биографии или мемуары. Выводить ее за рамки литпремии значит приближать линию горизонта.

Владимир Новиков (МГУ)

1. Я сторонник плюрализма мнений, и корректную полемику считаю адекватной реакцией на любое литературное событие. При этом, однако, тоталитарно-советские нападки на лауреата, облеченные к тому же в скверную речевую форму, мне чужды. 

2. Достойна.

Лиза Новикова, критик

1. Заявления некоторых уязвленных писателей следует рассматривать отдельно — шуму от них много, толку — никакого. То, что объявление Нобелевского лауреата —  тяжелый день для многих коллег Алексиевич, вполне объяснимо.

Гораздо важнее, что премия, отметившая ставшие уже классическими «У войны не женское лицо», «Чернобыльскую молитву», — вызвала дискуссию о книге «Время секонд хэнд». Так что разговор уже ведется не столько о литературе, сколько о 1990-х, а, значит, и о сегодняшнем, а заодно, и завтрашнем дне. К сожалению, даже если Нобелевская академия признает «гуманистическую направленность», книги, это не значит, что мы найдем там не только декларируемое, но и настоящее сочувствие к тем, кто не стал выгодоприобретателем 90-х. Может быть, мест русскоязычнго нобелиата уже и занято, но вакансия для писателя-гуманиста, осталась.

2. Документальная литература, несомненно, достойна Нобелевки. Правда, требования возрастают, нужна не только эстетика, но и банальная «польза». Утрирую, но, может, стоило бы отметить такую книгу, как «Капитал в XXI веке» Томаса Пикетти?

Елена Петровская («Синий диван»)

1. Реакция - всегда хорошо. Значит, кого-то что-то задевает. Я, правда, не знаю, чем эта реакция сопровождалась. Возможно, по ходу дела были высказаны вещи спорные (мягко говоря), а главное, как у нас это часто бывает, в недопустимом тоне.

2. Очень хорошо, что документальная проза удостоилась такой оценки. Это расширяет наши представления о литературе, а также о том, что можно считать документом. Литература давно втягивает в свою орбиту множественные голоса, это не продукт творческого гения, а выражение общих чаяний. Или страданий. Писатель наиболее успешен тогда, когда открывает путь другим -- и не через свое воображение, а фактом своего соучастия.  

Абрам Рейтблат ("Новое литературное обозрение")

1. Трудно ответить… Поскольку ряд «критиков, писателей, литературоведов» сейчас, как, скажем, в 1930-е годы, трудно назвать «адекватными», поскольку их охватил псевдопатриотический психоз, то для них неадекватные реакции как раз адекватны.

2. Документальная литература – это разновидность художественной литературы (иначе придется такие книги, как «Фрегат “Паллада”» Гончарова или «Былое и думы» Герцена, вывести за ее пределы). А с иерархией жанров покончено, по-моему, со времени возникновения романтизма. Следовательно, документальные книги могут получить Нобелевскую премию – как и любые иные.

Игорь Свинаренко, писатель

1. Другого не ожидал, все уже разосрались со всеми. Больше писателей ненавидят коллег только художники и музыканты. Что, лучше б иностранцу какому отдали, лишь бы не Алексиевич?

2. А Библии тоже б вы не дали Нобеля, это же нон-фикшн типа?

Дмитрий Стахов, писатель

1. Абсолютно неадекватная реакция (в той её части, где Алексиевич поливалась помоями, где писалось про "русофобию" и проч., от таких авторов, как Шохина, Рахаева, Холмогоров, Левенталь и проч), проистекающая из зависти, провинциальности и ущербности.
2. Нобелевскую премию вручали Моммзену, Бергсону, Черчиллю, то есть не певцам изящной словесности (а ещё Расселу). Кстати, у одного из оплевывателей Алексиевич я нашел трогательное заявление про то, что Солженицын, ещё один "враг", получил Нобеля за "Архипелаг ГУЛАГ" - автор не знает, что на самом деле Солженицын получил премию за художественную прозу, а "Архипелаг" опубликовал уже будучи лауреатом.

Сергей Федякин (Литературный институт)

1. Шум вокруг премии понятен "в контексте" сегодняшнего дня: даже если не касаться "идеологии", то, все-таки, почему наградили не художественное произведение? Но меня всегда удивляло отношение к самому явлению. Любая премия преследует свои цели, любое "жюри" состоит из людей со своими пристрастиями. Почему от премии ждут "объективности" или – тем более – "указующего перста"? Премия по науке может опираться на какие-то результаты научных открытий, премия по литературе таких критериев не имеет.

2. Нобелевский комитет свою премию имеет право вручать кому угодно. Не стоит только обольщаться "значимостью" награжденного. Художественная литература и "премия за литературу" - совершенно разные сферы нашей жизни.

Александр Фурман, писатель

1. В любой человеческой реакции отражается не только предмет (или живое существо), на который она направлена, но и состояние реагирующего, которое является частью его истории. В аффективном состоянии, а также при мифологической "захваченности" восприятия разного рода "демонами", на оценивающее видение внешнего предмета влияют мощные внутренние импульсы. Предмет буквально пожирается и переваривается (присваивается) "демоном" (аффектом). Восприятие стороннего наблюдателя, сталкивающегося с такой аффективно перегруженной реакцией другого, поневоле смещается с предмета на состояние реагирующего, которое является сильным раздражителем. Предмет начинает двоиться. И обычные формы диалога о любом "внешнем" предмете при этом становятся невозможны. В раздираемом злобными страстями сообществе любой вопрос об "адекватности" сразу замещается вопросом об "адекватности аффекту", его разделенности или неразделенности (верности или неверности "демону"). Никакой "внешний" предмет сам по себе не важен.

Евгений Шкловский, писатель

1. Реакция на любую премию по литературе редко бывает адекватной, так как на вкус и цвет товарищей нет. К тому же Нобелевская премия – это всегда комплекс каких-то ожиданий, литературных пристрастий, социально-политических и окололитературных подоплек, ну и так далее. То что присуждение премии именно Светлане Алексиевич вызвало такую противоречивую реакцию, причем, вероятно, преимущественно в русскоязычной среде свидетельствует в большой степени о состоянии общественного сознания в сегодняшней России. Когда премия присуждалась, к примеру, не слишком известному у нас, да и в мире южноафриканскому, австрийскому или любому другому зарубежному писателю или поэту, это мало кого трогало. А книги Алексиевич – все о близком, больном, травматическом именно в нашей ближней истории. Да и сама писательница, хотя и прописана нынче в Белоруссии, можно сказать, наша, своя, так что было бы странно, если бы мнения резко не размежевались, поскольку отнюдь не ее книги царят на полках книжных магазинов и в почете у массового читателя. При этом, естественно, сразу же начинаются разговоры про большую литературу, художественность, новаторство и прочее, как будто спектр премиального сюжета (вот уж лукавство!) когда-либо этим ограничивался.

2. Документальность никогда не была для художественной словесности чем-то инородным, хотя и доминантной тоже, пресуществляясь в структуре произведения в иную, более тонкую материю. Да и воздействие ее часто оказывается гораздо более сильным, чем если бы автор стремился покорить читателя вымыслом, магией образов, эстетическими открытиями. Могу только сказать, что искренне рад за писательницу, которая нашла свой жанр и посвятила свое перо едва ли не самым болевым точкам в современной отечественной истории, дав в своих книгах возможность прозвучать голосам тех, по кому прокатилось немилосердное колесо. Вряд ли можно переоценить тот колоссальный труд, даже и просто журналистский, который лежит в основе ее произведений. Она говорила с живыми людьми, которые доверились ей, она касалась самого сокровенного – их горя, их страдания, она сама, преодолев немоту, стала их голосом. Так что выбор Шведской академии мне кажется вполне справедливым.

Татьяна Щербина, поэт

Игорь Эбаноидзе ("Культурная революция")

1. Реакции в мире как правило не слишком адекватны.

2. Поскольку литература утратила в современном мире то значение, которое она имела во времена Нобеля, нобелевская премия по литературе представляется мне приятным анахронизмом, вроде церемонии коронации монарха, не имеющего уже никакой монархической власти. Нобелевские лауреаты начала XX и начала XXI века - это совершенно разный масштаб. Для масштаба начала XXI века Светлана Алексиевич очень достойный кандидат. Документализм же (нон-фикшн) является очевидным трендом современного литературного мира.

Михаил Эдельштейн ("Русские писатели")

1. Реакция огорчительно предсказуемая. Те, кто должны были высказаться умно, – высказались умно, те, кто должны были сморозить глупость или гадость, тоже не подкачали. Шаблон порвал, кажется, только Лукашенко, отработав ситуацию на «отлично», прочие в своем репертуаре. Плохо, если эта поляризация помешает серьезной критической и филологической дискуссии вокруг книг Алексиевич и документальной прозы в целом. Сейчас самое время такую дискуссию начать, но весь этот идиотизм с «русофобией» и прочим из этого набора разумному разговору, увы, не способствует.