А. Н. Майков. Путевой дневник 1842-43 гг. Итальянская проза

А. Н. Майков. Страница из дневника

Автор текста:

А.Н. Майков

Место издания:

СПб., Пушкинский Дом. 2012

 

В издательстве «Пушкинский Дом» готовится к публикации книга «А. Н. Майков. Путевой дневник 1842-43 гг. Итальянская проза» (cоставление, подготовка текста, комментарии и статьи О. В. Седельниковой; научный редактор С. В. Березкина). В ней впервые вводится в научный оборот путевой дневник поэта, отразивший его впечатления от посещения Франции, Швейцарии и первых месяцев жизни в Риме. Раскрывшаяся на страницах дневника личность Майкова, живо отзывающаяся на разнообразные впечатления, полученные в процессе знакомства с культурой и бытом посещаемых мест, позволяет существенно скорректировать закрепившиеся в науке представления об общественных и эстетических взглядах молодого поэта. Дневник дополняют рассказы, написанные Майковым в разные годы на основе итальянских впечатлений, не переиздававшиеся после 1917 г. Они представляют важное дополнение к путевому дневнику, восполняя отсутствующие в нем описания современной итальянской действительности, свидетельствуя о пристальном внимании автора к повседневной жизни с ее многочисленными проблемами и противоречиями. Издание будет осуществлено до конца 2012 г.

 

В настоящей публикации представлены отрывки из разных частей путевого дневника. Текст воспроизводится по сохранившейся в Отделе рукописей ИРЛИ РАН авторской рукописи (17305) с соблюдением современных норм орфографии и пунктуации, при этом характерные неправильности и особенности авторского написания максимально сохранены. Слова, подчеркнутые автором, воспроизводятся курсивом, в квадратных скобках восстанавливаются зачеркнутые слова, в угловых – конъектуры.

 

<…>

В 6 часов, в среду 19 авг<уста> мы вышли из Кронштадта. Первая ночь была спокойна и тиха. Я спал превосходно, видел себя еще в том кругу, который покинул на столь долгое время. Теперь уже три недели прошло от этого дня,[1] и я могу сказать, что еще до сих пор жизнь моя разделяется на две половины: одна более посвященная настоящим происшествиям дня, другая ― в волшебные часы сна, снова переносящие меня к тем, которых люблю и к которым постоянно стремится моя мысль и сердце.

<…>

Я думаю, что молодому путешественнику, плывущему на пароходе во Францию, Копенгаген должен понравиться. Впечатление — при виде твердой земли, и еще более, когда чувствуешь ее под ногами, — так сильно: особенно после бури, которая посылала беспрестанно вас от Бога к черту. То, что было с нами на Балтии,[2] ничего в сравнении с тем, что мы испытали на Немецком море[3] и в Ламанше;[4] но прежде о Копенгагене.

Копенгаген оставил во мне приятное впечатление по трем причинам: во-первых, как я сейчас говорил, потому, что я мог стоять и ходить, не опасаясь упасть; во-вторых, увидел город, выстроенный в самом немецком вкусе Средних веков: узкие улицы; дома длинные, высокие, выкрашенные темно-серою краскою. Народ, по-видимому, добрый, но жадный на деньги: особенная страсть у них провожать. Один сукин сын провел меня почти через весь город (который весь уляжется на Васильевском острову), чтобы показать мне, где продают глиняные желтые трубки, и под конец, сказав, что эдаких нет, попросил на шнабс <так!>. Я поразил его всеми проклятиями и бранью как самого, так и предков, породивших его, дал ему два русских гроша, сказав, что я ностранец <так!>, и плачу своим золотом. Экипажей в городе почти не видать. Ни одной хорошенькой женщины, а худее датских мужчин, и особенно солдат, трудно что-нибудь себе представить. Две конные статуи[5] могут сравняться только с памятником Петру, воздвигнутым Павлом;[6] весьма порядочны. Лучше же всего развалины недостроенного храма[7] и церковь с апостолами Торвальдсена.[8] Первое начато было, кажется, покойным королем, выложены стены и колонны из цельного мрамора, доведены до купола, с одной стороны, а с другой — колонны до половины выложены. Но чтоб докончить здание, требовалось бы еще несколько мильонов, да эти-то лишь <миль>оны нужно, видите, занять у французского короля. Во всяком случае выстроенные руины, может быть, лучше настоящих. Время на них уже положило свою руку и хотело давно довершить труд, начатый человеком, употребив на то не мрамор и золото, а мох, цветы и дикие вьющиеся травы.

<…>

Вот уже несколько дней, как я в любезной Лютеции имп<ератора> Юлиана,[9] но не имел духу приняться за журнал. Не потому чтобы не было времени; не потому что был слишком поражен ее удовольствиями; нет… Мне стыдно сознаться, что я ожидал от нее гораздо более, судя по рассказам путешественников и восторженным отзывам французов. Приехавши в Гавр и будучи поражен образом жизни французов, я сравнил себя с Улиссом, попавшим на остров Итаку, а Калипсою[10] назвал эту местную жизнь, полную обворожительной привлекательности. Что же? Улисс пробыл 10 лет на очаровательном острову и забыл свою отчизну;[11] для меня довольно было нескольких дней, чтобы наскучить своею Калипсою. Славные бубны за горами, — а когда они гремят вам прямо в уши, они оглушат, надоедят, наведут скуку, и, наконец, прогонят как можно далее. В самом деле, положение иностранца в Париже как будто неестественное; да, кажется, что и самая жизнь французов — тоже factice:* поддельная жизнь чисто внешняя, которой предаваться могут только люди, у которых в голове и в душе должно быть очень пусто, происходит ли эта пустота от разочарования и утраты чувств, или от малого запаса знаний, составляющих источник тихих, более красивых наслаждений.[12] Paru qu’ils ont abusé de tout.* Это все меня приводит к заключению, что люди везде одни и те же или что везде одно и то же, по крайней мере между Петербургом и Парижем нет безмерной разницы. Опять сознаюсь, сколь справедливы вы, изобретатели великих истин, сделавшихся пошлыми оттого именно, что они справедливы! Преклоняюсь перед вами, о, умники рода человеческого, проповедовавшие некогда, что за счастьем не нужно гоняться, не искать его по всему свету, а посмотреть, не подле ли нас оно, и не проходили ли мы двадцать раз мимо его, не замечая.

Итак, что же я увидел в Париже? Полно сентиментальничать. Общий вид города — хуже Петербурга. Улицы узки, нечисты, дома неправильны и могут служить скорее образцами архитектур разных веков, разных сословий и состояний. Если бы все население, помещающееся в этих строениях, перевести в Петербург, где бы оно все поместилось превосходно, тогда мы почти осуществили бы идеал города, столицы всемирной, всепоглощающего прекрасного Вавилона.[13] Но если общий вид уступает Петерб<ургу>, сколько в частности мест, каких, может статься, нет нигде! [Cколько зданий] Церковь Магдалины,[14] напр<имер> — здание, построенное чисто в греческом вкусе, но в размере столь огромном, что в древности вряд ли было подобное. Его сравнивают с афинским Партеноном,[15] и, судя по остаткам последнего, полагают, что Магдалина его превышает.[16] У меня очень капризен вкус на здания, но, глядя на эту церковь, я ничего не нашел сказать против нее, кроме только одного барельефа, деланного Лемером.[17]

<…>

<…>17 / 29 сент<ября>

Был в Академии художеств.[18] Академия суть академия: нет вкуса, жизни; парижская то же, что наша;[19] но здесь до сих пор заметно подражание Давиду,[20] коего мерзейший Леонид, который корячится при Фермопилах,[21] служит темою и повторяется во всех мараниях учеников.[22] Нет поэзии групп, как у Жувенета, в его огромных сочинениях,[23] поставленных весьма худо в Лувре и в темноте в Notre Dame… Вот кого бы должно взять за образец! у него огромный холст весь занят, и каждая фигура, группа исполнена мысли ненатянутой; непринужденны, вольны каждый на своем клочке холста, как дома. Но Жувенет не академик, и его поставили в тень, а Gros, Gérard,[24] Давид — Потоп, Леонид, <нрзб.>, Психея, Эней и Дидона[25] и пр<очее>, и пр<очее>, и пр<очее> восстановлены на свет. — Такой образец не ведет к добру; академисты пишут вам театральных героев, группа взята не из натуры, а каждый прежде перед трюмо изучил свою позу. Словом, Давид, Академия — то же, что Расин et comp<agnie>* во французской литературе.[26]

<…>

Пароход[27]

[27 / 9] 29 <сентября> / 11 окт<ября>. Рона[28]

Пароход наш стоит; папенька ловит рыбу; французы толкуют об Алжире,[29] а другие рассказывают свои подвиги при перевозе контрабанды через Пиренеи[30] и Савойские Альпы.[31] А Альпы? Они спрятались в густой туман, через который солнце кажется простым стальным и посеребренным кружком. Альпы! Альпы! сколько раз я воображал вас! И действительность превосходит все лучезарные мечтательные сны. Мы плывем вверх по Роне. Быстрые воды ее (светло-зеленые, наполняющие цветом своим волны Немецкого моря), несутся с удивительною силою в стране почти дикой, то разливаясь по широкому каменистому лону, где мелеет, отчего путь парохода весьма труден, то, стесненные голыми скалами, роют в глубину и льются, шумя и сверкая. Берега! Что за берега! Я видел берега Сены, Соны,[32] но дикая горная Рона[33] превосходят их всех. <…> Она посреди своих скал напоминает вакханок Родопа,[34] растерзавших Орфея:[35] там она хохочет в утесной пещере, там несется и срывает камни, катит их и обматывает в широкие валы; побежденная искусством человека, смело броздящего волны пароходом, она вдруг оденется в страшный туман, старается испугать его воображение, принимая разные фантастические формы, и, заслоняя даль, наводит на мели и подземные камни.

<…>

Через Франжи, Rumilly,[36] мы спустились с высоких гор к Женеве, лежащей в долине, ограниченной с юга Савойскими Альпами, с севера хребтом Юры. Город неважный, красивый издали, опрятный внутри, не шумный, но в то же время и не пустой.[37]

Церковь Св<ятого> Петра[38] — здание готическое, к коему пристроен тосканский портал, отчего все вместе выходит очень глупо и безвкусно.

<…>

3 дек<абря>. Был Орлов: он сын казака с Дону; и самоучкой дошел до того, что стал ловко малевать портреты.[39] Рассказал он свою жизнь, и, между прочим, говорил, что слышал тогда о Риме. «А вот що есть папа римский, що вин царь над царями: такой святый, що вин не умирае. Как народится новый месяц, и он помолодеет, как месяц на ущерб, и он поседеет».[40]

<…>

12 дек<абря>. День, исполненный великих подвигов. Совершил путешествие пешком по Альбанской дороге[41] до гробницы Цецилии Метеллы.[42] Причем осмотрел, кроме этой гробницы, цирк Ромула, сына Максенция,[43] храм Чести и Доблести, Templum honoris et virtutis,[44] несколько гробниц,[45] columbarii,[46] часть Аврелиановой стены,[47] Porta Appia,[48] Arсa Druzii[49] и термы Каракаллы, Termae Antoniarae.[50]

<…>

29 / 17 дек<абря>. Все время болел; путешествия по Риму прекратил; читаю Шампаньи[51] и Тацита[52]. <…> Удивительная сила! Всего 15 строк, а в переводе у De Lamalle 18, сжатых и мелкой печати.[53] Попробую перевесть.[54]

<…>

А как мастерски, в нескольких чертах, Тацит обрисовал характер Тиберия:

«Жизнь его и репутация были безукоризненны, пока он был частным человеком или управлял делами при Августе; по смерти Августа жизнь его представляет след<ующие> эпохи: пороки искусно скрываемые, и личина добродетели, при жизни Германика и Друза; смесь добра и зла до смерти матери; бесчеловечная жестокость и, скрываясь в разврате, при жизни Сеяна; наконец, жестокость, варварство, разврат вырываются наружу, когда уже свободный от страха и стыда, он предался вполне своему лютому нраву».[55]

<…>

Об архитектуре[56]

Потребность крова для человека, как и все его потребности, представляет любопытное зрелище развития тем более, что следы его можем распознавать наглядно, пластически. Всякая потребность, сначала простая, делается потом сложнее, и удовлетворение ее получает характер и оттенок, сообразный с местностью и другими статическими условиями. Древнейшие памятники архитектуры суть древне-индийские, египетские, китайские и греческие. Раввины Индии и Египта заставляли людей искать пещеры или складывать камень в местах, кои казались выгодные; отсюда и характер архитектуры индийцев и египтян, разумея памятн<ики> Эллоры, Элефантиды и Бехарии — иссеченные в скалах пещеры, и здания,[57] состоящие из складенных каменьев: пирамиды, тип египетских зданий — ширина оснований, бока скатом, стены толщины необычайной, отверстия узкие и низменные, пилястры толстые и неровные, и с<ему> п<одобные>. Китайские постройки произошли как будто из палатки, которые кочевые народы разбивают в местах своего кочевья: полы крыш, загнутые кверху.* Характеристика греческой архитектуры сохранилась до самого конца и состоит в след<ующем>: жители лесистых мест естественно прибегнут к дереву, утвердив стойки в земле, связав верх их другими брусьями и прикрыв древесными сучьями.*

<…>

В Париже теперь до 7000 поляков-эмигрантов,[58] и эти несчастные, даже вне своего отечества и безо всякой политической самостоятельности, не могут быть согласны между собою, хотя бы, кажется, должны были быть соединены общим бедствием. Между ними три партии: аристократическая, демократическая, желающая восстановления Польши в древних ее пределах, в форме республики или конституционной монархии, с уравнением всех сословий и состояний, так чтоб каждый поляк имел равные права с прочими. След<овательно>, уничтожение шляхты, магнатов, крестьян. Другая партия, органом которой есть Мицкевич,[59] мечтает о примирении и соединении всех славянских племен, пожалуй, хотя под властью одного монарха, но так, чтобы все славянские государства были равны, а не составляли бы провинцию одного государства, как теперь Польша по отношению к России. Они говорят: мы все братья, я — поляк, ты — русский, но мы все славяне. Эта партия хоть составлена не в духе национальности польской, однако может доставить полякам больше утешения, нежели другие, ибо мечтания демокр<атической> партии, в духе патриотизма, освещенного новейшими идеями, не могут осуществиться при настоящем положении вещей. Видя в действиях России осуществление своей идеи, мицкевичевская партия оскорблена только тем, что наше правительство действует слишком эгоистически, как бы не сознавая своего назначения поднять славянский мир и вести его вперед, а налагая только новое славянское — русское иго.[60] Главное негодование на отделение Познии и Галиции; ее желание: образование великой Славянской Конституционной Монархии. Третья партия, аристократическая, м<ожет> б<ыть>, самая нелепая, это легитимисты, желающие образовать Польское королевство на старых основаниях. В 1840 (или 1839) они короновали польским королем Адама Чарторижского, единственного потомка дома Ягеллонов,[61] по каковому случаю выбили медаль, которую, впрочем, Лелевель в своей «Славянской нумизматике»[62] хочет поместить под рубрикою царей сумасшедших (извлечено из разговора с пьяным Бродовским[63]).

<…>



* неестественная (фр.).

* Кажется, что они всем пресытились. (фр.).

* и компания (фр.).

* Здесь же между строк схематичное изображение пагоды.

* На полях изображена схема закрепления деревянных брусьев и рядом изображение каменного храма с колоннами; подпись: «Есть некоторое соотношение».



[1] Записи на первых страницах были сделаны 8—9 сентября1842 г. в Париже.

[2] Балтия — Балтийское море.

[3] Одно из названий Северного моря — Немецкое; известно частыми бурями, туманами, двойным течением, обилием мелей.

[4] Ла-Манш — часть Атлантического океана между Францией и Англией, соединяющаяся с Северным морем узким проливом Па-де-Кале; плавание по нему причисляют к самым трудным из-за неправильного волнения, обусловленного столкновением приливных волн Атлантического океана и Северного моря, сильных приливо-отливных течений, ветрами и частыми дождями в любое время года.

[5] Имеется в виду: 1) бронзовый конный памятник королю Дании Христиану V (1646—1699), скульптор А.-Ц. Ламореск (1688); 2) бронзовый конный памятник королю Дании Фредерику V (1754—1771), скульптор Ж.-Ф.-Ж. Сали (1768).

[6] Майков имеет в виду конный памятник Петру I, созданный по модели скульптора Б. К. Растрелли (1675—1744). Памятник был установлен перед строящимся Михайловским замком с надписью на постаменте: «Прадеду — правнук. 1800».

[7] Что имел в виду автор, установить не удалось.

[8] Собор Богоматери, один их двух главных храмов Копенгагена, разрушенный англичанами в 1807 г. во время бомбардировки и в 1811—1829 г. вновь отстроенный Ганзеном в стиле базилики, с колоннадой, украшена статуями Христа и двенадцати апостолов. Бертель Торвальдсен (1770—1844) — датский скульптор, признанный в свое время гениальнейшим; блестяще закончил Копенгагенскую академию художеств, продолжил образование в Риме, изучая античную скульптуру и произведения Рафаэля. В своем творчестве соединил глубокое знание природы, законов античной пластики и самостоятельное художественное мышление, что определило оригинальность его произведений. Статуи Христа и двенадцати апостолов, украшающие собор Богоматери в Копенгагене, причислены к лучшим произведениям скульптора.

[9] Лютеция (Lutetia Parisiorum, у паризиев Лутуэци) — главный город паризиев, кельтского племени, проживавшего во времена Юлия Цезаря на месте Парижа. Император Юлиан — Юлиан Флавий Клавдий (Отступник) (331—363), римский император (361—363), знаток античной философии и мистических учений, неоплатоник, противник христианства, известный планами значительного переустройства Римской империи, проявил незаурядный административный и военный талант; до обретения высшей власти наместник императора Констанция в Галлии, называл Париж «своей милой Лютецией».

[10] Улисс — герой древнегреческого эпоса, царь, владевший Итакой и другими островами; известен своими долгими странствиями. Итака — один из Ионических островов, на котором, по преданию, находился дворец Одиссея. Майков ошибочно называет его вместо другого, значимого в сюжете «Одиссеи», острова, — видимо, это остров Огигия. Калипсо (греч. миф.) — нимфа, жившая на мифологическом острове Огигия; обещала Одиссею бессмертие и вечную юность, если он забудет родину и жену и останется с ней.

[11] Майков допускает ошибку (Одиссей пробыл у Калипсо 7 лет) и вольно интерпретирует конец этой истории.

[12] Критика французов и французской жизни продолжится в письмах Майкова родным и друзьям. Эпистолярное наследие поэта этого периода сохранились только частично. Письмо, содержащее подробное разъяснение неприятия Майковым образа жизни французов и адресованное М. П. Заблоцкому-Десятовскому, обнаружить не удалось. О существовании его свидетельствует первое письмо родным и друзьям из Рима, в котором Майков после долгого молчания подробно, по пунктам отвечает на все вопросы, критические замечания и недоумения близких (см.: Майков А. Н. Письма родителям // ИРЛИ. № 16994. Л. 9 об.; часть этого письма опубликована, см.: Из архива А. Н. Майкова. Публ. И .Г. Ямпольского // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 1976 год. Л., 1978. С. 40—42). После знаменитого описания знакомства с двумя Римами, опубликованного И. Г. Ямпольским (см.: Из архива А. Н. Майкова. Публ. И. Г. Ямпольского // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома на 1976 г. Л., 1978. С. 40-42), между прочими ответами, Майков пишет: «Третья жалоба по порядку вступления и прочтения принадлежит многим: Валерику, Мишке Забл<оцкому>, и, я думаю, еще многим и не писавшим мне ничего: отчего мне не понравились французы? На сей раз вм<есто> ответа прошу прочесть прилагаемое здесь в письме к Заблоцкому, в ответ на его бесконечное послание, где я оправдываюсь по пунктам, хотя упустил все же многое, что бы должно было прибавить, и именно не коснулся самого характера нации, самого вздорного, хвастливого» (Майков А. Н. Письма родителям // ИРЛИ. № 16994. Л. 9 об.). Высказанная в письме точка зрения, очевидно, очень удивила и родственников и ближайших друзей и определила содержание ответных писем. Заставить А. Н. Майкова посмотреть на французов с другой стороны, не критиковать, а попытаться понять особенности их национального характера и исторического пути стремятся в своих письмах В. Андр. Солоницын и М. П. Заблоцкий-Десятовский, свои мнения по этому вопросу выражают также В. Ап. Солоницын и С. С. Дудышкин (см.: Седельникова О. В. Ф.М. Достоевский и кружок Майковых. Томск: Изд-во ТПУ, 2006. С. 80—81).

[13] Вавилон — древний город в северной части Двуречья на берегу Ефрата, столица вавилонской монархии, ставший символом большого безнравственного, преступного города.

[14] Один из известнейших парижских памятников архитектуры, церковь Св. Марии Магдалины; здание значительных размеров, крестообразной формы, окруженное по периметру 52-мя колоннами коринфского ордера; имеет сложную историю: строительство церкви началось в1764 г. по приказу Людовика XV архитектором П. Контан д’Иври, но было прервано революцией. В 1806—1807 гг. архитектор П.-А. Виньон (1762—1828), используя имеющееся основание, начал возведение на этом месте храма Славы, который по мысли Наполеона, ориентировавшегося на римские образцы, должен был стать памятником побед его армии; во времена Реставрации превращен в церковь; закончен в1842 г. архитектором Ж. М. Юве (см.: Всеобщая история архитектуры: В 12 т. М., 1969. Т. 7. С. 197—198).

[15] Парфенон (у Майкова: Партенон) — главный храм древних Афин, расположенный на самой высокой точке афинского акрополя, строился с 448 по 438 гг. до н. э. Иктином и Калликратом.

[16] Парфенон считался одним из самых больших зданий Древней Греции, где строились храмы относительно небольших размеров.

[17] Филипп-Оноре Лемер (1798—1880) — французский скульптор; главными его произведениями считаются рельефы фронтонов церкви Св. Магдалины в Париже (1833), известны также статуи в Версале и северный и восточный фронтоны Исаакиевского собора в Петербурге. На гигантском фронтоне церкви Магдалины изображены сцены Страшного суда, на центральной изображен Иисус Христос, окруженный двумя ангелами; с левой стороны архангел Михаил, приняв вид грехов, охотится на про#клятых; с противоположной Благодетель ведет праведников; кающаяся Мария Магдалина коленопреклоненно кается у ног Иисуса Христа.

[18] Французская Академия художеств, учрежденная в1648 г.

[19] Впервые выраженное столь четко отрицательное отношение Майкова к академиям живописи и их устаревшим нормативным эстетическим установкам, уводящим современной искусство от актуальных проблем эпохи. Критика нормативной эстетики и академических традиций определит содержание статей Майкова о выставках в Императорской Академии художеств (1847—1853), однако в них она будет высказана в не столь резкой форме. Она могла быть обусловлено историей, связанной с получением звания академика живописи его отцом Н. А. Майковым (см.: Гайнцева Э. Г. Николай Аполлонович Майков и его воспоминания (из круга общения И. А. Гончарова) // РЛ. 1997. № 1. С. 123—149).

[20] Жак Луи Давид (1748—1825) — исторический живописец, основатель классицистической школы живописи, оказавший значительное влияние на развитие изобразительного искусства во всех европейских странах; его творчество по сей день вызывает противоречивые отклики критиков; большинство из них при этом признают существенное историческое значение творчества Давида, развернувшего французское искусство от маньеризма к изучению традиций античного искусства и идее природной соразмерности форм.

[21] Майков имеет в виду одну из самых известных картин Давида «Леонид в Фермопилах» (1814; Лувр). В 1849 г. Майков писал о Давиде: «Вдруг является могучий талант, который протестует против будуарного вкуса живописи, против изнеженности и женственности искусства. Он хочет одушевить искусство строгой энергией, обратить его к древней, нагой простоте. Он пишет “Леонида при Фермопилах”, “Клятву Горациев”; он вторит Жозефу Шенье, хочет быть родоначальником новых школ, разрушителем будуарного вкуса. Этот юноша — Давид. Имя его быстро прогремело по Европе <…> все академии признали его стиль строгим, классическим; везде он является образцом; везде принято правило: “Подражай природе, украшая ее, отметая все низкое, все подлое”. И что ж? Все это привело только к распространению так называемого академического или классического стиля, но не согрело искусства, не оживило его оттого, что это направление возникло как придуманная идея. Давид не был гений — вот его беда! Он требовал изучения простоты древних — и впал в циническую наготу, в симметрию, хотел быть энергическим — и выражал в лицах своих героев не античное спокойствие и величие, а напряженные, обезображивающие страсти» ([Майков А. Н.] Выставка Императорской Fкадемии художеств в1849 г. // Отечественные записки. 1849. Т. 67, № 11. Отд. II. С. 31—32).

[22] Майков имеет в виду школу французской живописи, основанную Ж.-Л. Давидом (1748—1825), в которой господствовали традиции классицизма, обращение к сюжетам античной истории и мифологии, театрально-риторический подход к трактовке сюжетов и образов, результатом чего стало отсутствие жизненности и естественности в композициях, позах, выражении лиц. Представителями этой школы были А.-Ж. Гро (1777—1835), Ф.-М. Гране (1775—1849), Ж.-Ж. Друе (1763—1788), А.-Л. Жироде-Триозон (1767—1824), Ф.-П.-С. Жерар (1779—1837), Ж.-Б. Изабе (1767—1855).

[23] Жувене (Jouvenet) — фамилия нескольких французских художников, самым известным из которых был Жан Жувене (1644—1717), один из крупнейших художников Франции XVII—XVIII вв. , в1681 г. избран профессором, а в1707 г. ректором Парижской академии художеств. Исторический живописец, сумевший представить оригинальную психологизированную трактовку классических сюжетов, мастер многофигурной композиции, гармоничной организации больших полотен.

[24] Майков ошибается: в свое время Жувене был профессором и даже ректором Академии художеств (см. примеч. 23). Gros, Gérard — французские живописцы, ученики Давида — см. примеч. 22.

[25] Майков характеризует сюжеты картин Давида и его учеников.

[26] В статьях Майкова о выставках в петербургской Академии художеств сохранится тенденция к сопоставлению литературы и живописи и обобщенному осмыслению процессов, происходящих в современном искусстве.

[27] Маршрут переезда из Парижа в Италию через Швейцарию Майков опишет в дневнике в конце записи от 29 сентября / 11 октября, посвященной путешествию по Роне, а также уточнит его в письме родным из Генуи от 12 / 24 октября 1842 г.: «Из Парижа мы приехали на дилижансе в Шалон на Loar, оттуда на пароходе вниз по Соне до Лиона <…> оттуда поднялись по Роне, самой дикой, какой мне только случалось видеть, реке, бегущей с неимоверною быстротою, шумом и пеною между гор, из-за которых виднелись снежные Савойские Альпы и Монблан. Пароход доставил нас в городок Seyssel, на границе Савои, оттуда мы в шарабане приехали в Женеву. <…> Переплыв озеро, из Вилнева, мы отправились по самой очаровательной долине, воспетой Руссо в письмах к новой Элоизе, — здесь уже Швейцария: кругом горы и снега. Из Мартиньи мы сделали крюк <?> на Сен-Бернард <…> Из Мартиньи мы пустились в Ciors, оттуда через Симплон <…> спустились в долины Ломбардии, где еще цветут розы, виноград, и тысячи цветов и плодов! Переход очаровательный. (Два дня в Милане и оттуда в Геную.)» (Майков А. Н. Письма родителям // ИРЛИ. №16994. Л. 25—25 об.). В этом письме он сообщит о памятных подробностях этого переезда; описания иногда дословно совпадают с фрагментами дневника (ср. описание впечатлений от посещения Сен-Бернарда).

[28] Рона — река в Швейцарии и Франции. Берёт начало из Ронского ледника в Лепонтинских Альпах. Протекает через Женевское озеро, далее течет в южном направлении по Ронской низменности. Впадает в Лионский залив Средиземного моря. Через Сону и многочисленные каналы соединена с Рейном, Мозелем, Маасом, Сеной и Луарой. На Роне расположены города Женева, Сессель, Лион, Баланс, Авиньон, Арль. Майковы плыли из Шалона (река Сона, рядом с которой расположен этот город, впадает в Рону у Лиона) в Сессель с двухдневной остановкой в Лионе. Запись в дневнике, сделана, по-видимому, в ближайшие сутки после этого. В письме родным Майков называет Рону «самой дикой, какой мне только случалось видеть, рекой, бегущей с неимоверною быстротою, шумом и пеною между гор, из-за которых виднелись снежные Савойские Альпы и Монблан» (Майков А. Н. Письма родителям // ИРЛИ. №16994. Л. 25).

[29] Алжир — территория на средиземноморском побережье северной Африки, между Тунисом и Марокко. В июле 1830 г. Франция начала завоевание Алжира, продлившееся в общей сложности два десятилетия. В дневнике Майков описывает случай из своей парижской жизни; его поведение близко традиции игрового, «ролевого» поведения, шуток, мистификаций, розыгрышей, характерных для кружка Майковых в конце 1830-х — начале 1840-х гг., особенно в связи с посещением Екатерининского института (см.: Гончаров И. А. ПСС и П. Т. 1. С. 618—620, 812—815 (примеч. А. Г. Гродецкой, В. А. Туниманова).

[30] Пиренеи, Пиренейские горы, горная система на Юго-Западе Европы. По Пиренеям проходит граница между Францией и Испанией.

[31] Савойские Альпы — самая северная, высокогорная часть Западных Альп, на территории Савойи (Savoie), юго-восточной части современной Франции, на границе с Италией и Швейцарией, недалеко от Женевского озера.

[32] Сона — река во Франции, самый большой приток Роны, протекает через Шалон, впадает в Рону под Лионом.

[33] Майков описывает Рону в верхней ее части, на пути из Франции в Швейцарию, где она протекает по гористой местности, проходя через узкие ущелья и делая крутые изгибы.

[34] Родопские горы, высокая горная цепь на Балканском полуострове (во Фракии), на территории современных Болгарии и Греции. В древности были покрыты лесом. По греческой мифологии, на их вершинах постоянно бродили вакханки.

[35] Орфей (миф.) – в древнегреческой мифологии фракийский поэт, лира которого издавала чудные звуки, пленявшие даже диких зверей и сдвигавшая скалы. По одному из сказаний, вакханки растерзали Орфея за верность памяти Эвридики, по другому — за непочтение к культу Вакха.

[36] Франжи, Румилли — города в Верхней Савойе (Франция).

[37] Женева — город в Швейцарии, административный центр кантона Женева. Расположен на высоте на юго-западном берегу Женевского озера, при истоке Роны, по ее обоим берегам, в живописной холмистой местности. Упоминается уже в I в. до н. э. Юлием Цезарем. Юра — горы в Швейцарии и Франции, расположены между Савойскими Альпами и Шварцвальдом.

[38] Церковь Св. Петра, в старой части Женевы. Заложен в XII в. в романском стиле, достраивался в XIII—XV вв. в готическом стиле, в 1752—1756 гг. дополнен фасадом в классицистическом стиле.

[39] Пимен Никитич Орлов (1812—1863) — живописец-портретист и жанрист, сын бедного мельника из Воронежской губернии. Был вольноприходящим учеником в Императорской Академии художеств, учился у К. П. Брюллова. В1837 г. получил звание свободного художника. В1841 г. уехал в Италию. Поселившись в Риме, он сначала приобрел известность своими портретами, а вскоре картинами, изображавшими сцены из итальянского народного быта («Осенний праздник», «Молодая римлянка у фонтана» (приобрет. Николаем I), «Итальянское утро» (то же) и т. д.). Орлов прожил в Италии до конца жизни. В1857 г. получил звание академика живописи.

[40] Приехав в Рим, Майковы много общались с жившими там русскими художниками. А. Н. Майков не раз упоминает об этом в своих письмах. «…я понимаю живопись лучше всех наших живописцев, находящихся в Риме; и, не учась, удивляю их. Приду к кому-нибудь, вижу, коптит и строчит на полотне, выделывая какой-нибудь кукиш. “Дайте-ка, я вам сваляю…” — и точно, сваляю в пять минут, и один раз в 1 ½ часа свалял широко и бойко, как Рубенс, известный вам эскиз из моей поэмы — Аглаю на колеснице, который возбудил всеобщее изумление. <…> Недавно мы ездили верхом в Тиволи, удивительное место, которое мы увидим вместе, — ездили верхом на добрых и бойких римских верховых лошадях. <…> Ставассер, славный малый, известный вам скульптор, Воробьев тоже и я мчались, как сумасшедшие…» — писал он 14 / 26 декабря 1842 г. (Майков А. Н. Письма родителям // ИРЛИ. № 16994. Л. 15 об.). В другом письме, апрель 1843 г.: «Воробьев ему <Н. А, Майкову, который тогда уехал из Рима в Россию, чтобы привезти в Европу всю семью,  — О. С.> ужасно кланяется: он славный малый и очень любит папеньку и меня. Он почти у меня живет. Просил, чтобы вы, papa, зашли к его старику и сказали бы об нем» (Там же. Л. 39).

[41] Альбанская дорога — Via Appia, Аппиева дорога, древнейшая и самая известная римская дорога, крупная торговая и военная магистраль, соединявшая Рим с Адриатическим портом Брундизий, шедшая вдоль Альбанских гор. Строительство дороги начато ок.312 г. до н. э. по инициативе Аппия Клавдия. Первоначально засыпанная гравием, впоследствии Аппиева дорога была вымощена массивными базальтовыми блоками, для обеспечения стока воды имела выпуклую форму. Дорога хорошо сохранилась до настоящего времени и является одним из значительных памятников римского строительного искусства. Первые несколько километров вокруг дороги от Рима были популярным местом строительства в период республики, а затем во времена империи. Вокруг дороги расположены известные памятники: колумбарии, гробницы, катакомбы, виллы и т. п.

[42] Одна из известнейших гробниц на Аппиевой дороге, построена около50 г. до н. э. для Цецилии Метеллы, дочери консула Квинта Целия Метеллы Кретика. В XI—XIII вв.  превращено в крепостную башню.

[43] Цирк на Аппииевой дороге, расположенный в непосредственной близости от Рима; хорошо сохранился и позволяет изучить устройство римских цирков. Вмещал до 15 000 человек. Ромул — здесь имеется в виду сын римского императора Марка Аврелия Валерия Максенция (280—312), известного как последний из императоров, стремившихся возрождать величие Рима. Ромул был назван в честь легендарного основателя Рима в связи с претензиями Максенция основать династию, но умер в307 г. в детском возрасте.

[44] Храм Чести и Доблести, Templum honoris et virtutis, отдающий дань уважения исключительно римским гражданским добродетелям, построен на Авентинском холме в I в. до н. э. римским архитектором Муцием по инициативе полководца Мария. Упоминается в трактате Витрувия как образец гражданской архитектуры.

[45] Один из римских Законов двенадцати таблиц (450 г. до н. э.) запрещал сжигание тел и погребение праха в черте города, поэтому захоронения располагали на крупных дорогах, шедших из Рима в разных направлениях. Памятники на Аппиевой дороге стали появляться во II в., когда вместо сжигания тел умерших зажиточные граждане Рима стали хоронить тела в земле. Цена на участки земли вокруг общественных дорог была очень высокой. Майков мог видеть гробницу Геты, гробницу Присциллы и др.

[46] Первоначально columbarii — ниша, в том числе ниша в склепе (от. лат. columbarium). После колумбариями назвали подземные помещения, в стенах которых размещали урны с прахом и костями умерших. Колумбарии размещались вдоль главных дорог. На Аппиевой дороге находились колумбарии семейств Ворлузиев, Цецилиев и др., в XVII в. был открыт колумбарий Ливии на 1100 ниш.

[47] Стена Аврелиана в Риме, построенная вокруг более древней Сервиевой стены в 271—275 гг. при императоре Аврелиане.

[48] Porta Appia — ворота в стене Аврелиана, через них проходила Аппиева дорога.

[49] Arca Druzii — арка Друза, на Аппиевой дороге, установленная сенатом  в честь Друза Старшего (Германика), Деция Клавдия Нерона (38-9 гг. до н. э.), сына Ливии, родного брат имп. Тиберия, талантливого полководца, прославившегося в войне с германскими племенами. Его образ привлечет Майкова в процессе чтения «Анналов» Тацита».

[50] Термы Каракаллы (Thermae Antoniniane) — термы в Риме, называемые Антониновыми, по настоящему имени Каракаллы. Монументальные развалины терм расположены у Аппиевой дороги за Капенскими воротами, между Авентинским и Целийским холмами. Уже в V в. термы считались одним из чудес Рима.

[51] Франсуа-Жозеф Шампаньи (1804—1882) — французский писатель, член Французской академии. В 1841—1843 гг. была опубликована его книга «Цезари», в которой история империи освещается сквозь призму гонений на христиан. О намерении читать Шампаньи Майков писал брату Валериану (Майков А. Н. Письма родителям // ИРЛИ. №16994. Л. 42 об.). Более в дневнике и письмах этого времени имя Шампаньи не упоминается.

[52] Публий Корнелий Тацит (ок. 58 — после 117) — римский писатель-историк. Важнейшими произведениями Тацита, принесшими ему мировую славу, являются не полностью дошедшие до нас «История» (около 105—111) и «Анналы» (не окончено). Тацит не только описывает события римской жизни I в. н. э., но и пытается дать им диалектическое осмысление, вследствие чего образы императоров, правивших в Риме, представляются в их сложности и неоднозначности. Это качество обусловило новаторство сочинений Тацита в контексте традиций античной историографии и интерес к ним в последующие эпохи. Примерно в это же время Майков писал брату Валериану: «Изучаю Древний Рим по памятникам. <…> Так как остатки Древн<его> Рима относятся более ко временам императоров, то читаю Тацита и воздаю ему должную дань хвалы и удивления» (Майков А. Н. Письма родителям // ИРЛИ. № 16994.. Л. 42 об.). Эти слова свидетельствуют не только о внимательном чтении произведений Тацита, но и позволяют судить о том, что в сознании Майкова памятники древнеримской архитектуры как произведения искусства были органически связаны с особенностями общественно-политической обстановки и комплексом нравственно-этических проблем эпохи. В статьях Майкова о выставках в Академии художеств это разовьется в утверждение прямой связи между «духом века» и комплексом формально-содержательных особенностей произведений искусства.

[53] Майков читал Тацита в оригинале в двуязычном французском издании Ж.-Б. Дюро до Ла Маля, в котором латинский текст был представлен параллельно с переводом на французский язык (Oeuvres complètes de Tacite / Trad. par Dureau deLa Malle/ Paris, 1817—1818. Vol. I—VI).

[54] Об изучении Майковым латинского языка см. в статье, с. 000. См. также: Майков А. Н. Письма / Публ. И. Г. Ямпольского // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1978 год. Л., 1980. С. 173. В годы учебы в университете Майков читал «труды древних классиков права» (Златковский М. Л. А. Н. Майков. 1821—1897 г.: Биогр. очерк. 2-е изд, доп. СПб., 1898. С. 17).

[55] Шестую книгу «Анналов» Тацит заканчивает описанием последних дней жизни Тиберия и подведением итогов его истории. Майков переводит только вторую часть последней главы, где Тацит описывает стадии нравственного разложения императора. Переводчик внимателен к содержанию оригинала, но упрощает ряд риторических конструкций. В дневнике Майков более не будет упоминать о чтении Тацита, как и в немногочисленных сохранившихся письмах этого периода. Единственное косвенное замечание появится лишь в письме М. П. Заблоцкому-Десятовскому от 25 января 1844 г., где, жалуясь на свое неумение писать прозой, Майков упоминает, что для исправления этого недостатка «переводил из Тацита лучшие места, какие встречал, читая его еще в Риме» (Майков А. Н. Письмо М. П. Заблоцкому-Десятовскому // ИРЛИ. № 17021. Л. 1).

[56] Очерк «Об архитектуре» Майков начинает записывать с новой страницы, хотя на предыдущей оставалось достаточно места. Таким образом, он графически выделил самостоятельность новой записи.

[57] Эллора — деревня в Индии (штат Махараштра), известная своей пещерно-храмовой архитектурой (6—9 вв. н. э.). Пещеры вырублены в базальтовых холмах. Элефантида (более распространенное название Элефантина) — остров на Ниле, ниже нильских порогов. В древнем городе найдены древнейшие образцы храмового зодчества, относящиеся к периоду первой династии, но среди них не упоминают образцов пещерной архитектуры. Видимо, Майков имеет в виду остров Элефант близь Бомбея, известный грандиозным пещерным храмом Шивы (VII в.). Под «Бехарией», возможро, Майков подразумевает пещерный храм царицы богини Хатшепсут в Дейр-эль-Бахри. Другим известным памятником пещерной храмовой архитектуры Древнего Египта, сопоставимым по своим масштабам с Эллорой, признан храм фараона Рамсеса II в Абу-Симбеле.

[58] После подавления восстания в Польше в 1831—1832 гг. Франция стала центром польской эмиграции. Интерес Майкова к этой теме обусловлен тем, что уже во время учебы в университете он увлекся изучением славянской истории, самобытных особенностей славянской ментальности и культуры, идеями панславизма, проблемами славянского Востока и роли России в их решении. Это определяет направление последующего развития его историко-культурных интересов, что находит отражение в дневнике, в том числе в появлении записи, посвященной польскому вопросу (см.: Седельникова О. В. Ф. М. Достоевский и кружок Майковых. С. 82—85).

[59] Адам Мицкевич (1798—1855) — польский поэт и активный участник патриотического движения за восстановление государственности Польши. В1831 г. хотел примкнуть к польским повстанцам, но не успел. Перебравшись в Париж, Мицкевич стал одним из первых публицистов польской эмиграции, призывающим к примирению разных партий. В конце1840 г. в Мицкевич занял кафедру славянских литератур в Collège de France, в своих лекциях часто говорил о России, панславизме, польско-русском конфликте, польской поэзии, чешском возрождении, южных славянах.

[60] В решении «польского вопроса» Мицкевич и его сторонники выступали противниками русского правительства и отстаивали идею независимости Польши в союзе равных славянских государств.

[61] Адам Юрий Чарторыйский (1770—1861) — известный польский политический деятель, представитель княжеского рода Чарторыйских, ведущего свою историю от потомков великого князя литовского Гедимина, ответвлением рода которого были Ягеллоны. После разгрома Польского восстания он поселился в Париже, дом его стал центром консервативно-монархической партии польских эмигрантов. Ягеллоны — польская королевская династия (1386—1572), представители которой были великими князьями литовскими (1377—1572, с перерывами), в XV—XVI вв. правили также в Чехии и Венгрии (1440—1444, 1490—1526).

[62] Иоахим Лелевель (1786—1861) — польский историк и общественный деятель, идеолог Польского восстания 1830-1831 гг. После его поражения эмигрировал во Францию, основал «Объединение польской эмиграции». Автор множества научных трудов, ставших важнейшей вехой становления и развития польской историографии. Упоминаемая Майковым «Славянская нумизматика» — раздел в написанном Лелевелем трехтомном исследовании нумизматики, вышедшем в Париже в1835 г.

[63] Возможно, Владимир Львович Бродовский (? — 1903), врач, в1859 г. получил степень доктора медицины. 

Время публикации на сайте:

02.10.12

Вечные Новости


Афиша Выход


Афиша Встречи

 

 

Подписка