Книги Александра Мещерякова уже давно приобрели статус очевидной рекомендации каждому, кого интересуют проблемы японистики. Чрезвычайно широкий круг тем, которыми занимается в своей работе Александр Николаевич (история древней японской государственности, биография императора Мэйдзи, проблема японского тоталитаризма – вот лишь некоторые из них), не сказывается на качестве его трудов, каждое новое исследование дополняет и углубляет предыдущее.

Правда, большая популярность книг Мещерякова, как ни странно, оборачивается минусом, когда речь заходит об издании и оформлении книги: обложка в который раз пережевывает набившие оскомину псевдо-экзотические образы японской культуры (изображение самурая, чашка чая, веер), а данная в виде списка вопросов аннотация – «что думали японцы о своем теле?», «как лечились и как закалялись?», «во что одевались японцы и зачем раздевались?» – создает впечатление, что перед нами лишь сборник этнографических анекдотов и зарисовок на тему «эти странные японцы».

По словам самого автора, из названия книги убрали важный подзаголовок «Стать японцем: топография и приключения тела», оставив читателя гадать, как же ему все-таки стать японцем и, главное, зачем. Таким образом, ориентация издателя на массового читателя приводит к тому, что исследователь-гуманитарий, скупающий любые переводы всевозможных модных пост-структуралистов, на работу «Стать японцем» не обратит никакого внимания, а значит, пропустит важный этап в развитии актуальной области знаний, да еще и на примере редкого материала, и в очередной раз упустит шанс преодолеть европоцентризм современных социальных наук.

Книга Мещерякова является итогом продолжительной работы по исследованию представлений о теле и телесности в японской культуре, проведенных в рамках модных сейчас body culture studies. У нас этот раздел социальных наук, стоящий на стыке культурологии, социологии, истории и антропологии, пока что не получил достойного распространения, а из западных работ широко известны разве что хрестоматийная «История тела в средние века» Жака Ле Гоффа и имеющая к этой теме некоторое отношение концепция «биополитики» Мишеля Фуко. На Западе же, да и на Дальнем Востоке, кстати, тоже, вовсю открывают специальные факультеты, издают научные журналы и организуют программы по изучению телесной культуры.

Важно помнить об этом, открывая книгу «Стать японцем», ведь Мещерякова интересует не столько банальное описание забавных японских особенностей и скабрезных подробностей (сексуальность – один из важнейших компонентов комплекса представлений о теле), а то, каким образом формируются представления о теле и какое влияние они в свою очередь оказывают на все общество. Запутанный клубок из религиозных практик, конфуцианских наставлений и церемоний, феодальных отношений, национальной идентичности и милитаристской идеологии, оказавших в равной мере важное влияние на становление нынешней японской культуры, он начинает распутывать с простого вопроса о том, кому принадлежит тело. В зависимости от ответа на этот вопрос квалифицируются различные периоды японской истории.

Анализ телесных практик эпохи Токугава (1603–1868 гг., период внешней изоляции, «старая Япония»), которая избрана начальной точкой исследования, хотя и не представляет сенсаций, но выстраивает все основные особенности телесной культуры того времени в стройную схему. С одной стороны, патернализация тела через конфуцианский культ сыновней почтительности, регламент и церемониал (тело японца буквально принадлежит его родителям), а с другой – толерантность к сексуальным девиациям и постепенно осознаваемая уникальность японцев.

Разделы же, посвященные периодам создания японской нации и затем милитаризма и тоталитарного государства, претендуют на научную новизну: если, например, культ тела в нацистской идеологии изучен уже вдоль и поперек, то аналогичные проблемы в азиатских странах только начинают исследовать.

Рассматривая один из аспектов – представление о физической уникальности японцев – автор, используя большое количество визуальных источников, показывает, что сам процесс nation building, как ни странно, строился на желании преодолеть эту уникальность, стать европейцами, чей физический облик ассоциировался с прогрессом. Невозможность преодолеть этот разрыв затем сыграла роковую роль в развитии национальной психологии: «желтолицые черти» из классической песни про крейсер «Варяг» никак не могли встать вровень с европейцами.

Мещеряков в связи с этим высказывает смелое предположение, что именно стало причиной неслыханной в японской истории военной агрессии: «Развязывание серии войн против Китая, Англии и США (и их союзников) имело в значительной степени не только (а может быть, и не столько) геополитическую подоплеку, которая представляется чрезвычайно шаткой (ввиду недостижимости поставленных целей, в чем отдавали себе отчет многие представители элиты), сколько желание изжить телесный комплекс неполноценности по отношению к западному человеку».

После сокрушительного поражения в войне в Японии были проведены демократические реформы, была построена успешная экономика по модели западного капитализма, а тело японца, в период тоталитаризма полностью принадлежавшее государству, наконец персонализировалось и стало принадлежать самому человеку.

Однако любой человек, хоть раз смотревший японское анимэ или фильмы про современную японскую молодежь, даже если он и не исследователь японской культуры, прекрасно видит, что представления о своем теле у японцев остались крайне специфическими. Будучи в первую очередь историком, Мещеряков на этом этапе останавливается, предлагая продолжить изучение проблем телесной культуры в Японии на том фундаменте, который закладывает его книга.