Текст "Когда падают горы (Вечная невеста)" выглядит непривычно для Айтматова злободневным. Среди одухотворенных героев киргизских народных легенд и благородных снежных барсов вдруг вырисовывается вполне конкретная группа жителей горного аила, вынашивающая совсем конкретный план захвата заложников. Захватывать молодые люди собираются арабов-миллиардеров, для которых в киргизских горах организовано платное развлечение — охота на тех самых снежных барсов. И несмотря на то что жители гор собираются требовать с богатеев выкуп (какие-то несчастные $20 млн), на такой резкий поступок они решаются не из шкурных соображений, а из стремления к вселенской справедливости: "Если Бог стал богом бизнеса, а вокруг многие миллионы вместе взятые не имеют и крохи того, чем владеет один,— как с этим смириться?" И еще из нежелания "плясать под дудочку глобализации, чтобы выжить".

Неизвестно, сам ли 78-летний певец Джамили и Женщины-рыбы догадался заняться проблемами захвата заложников, терроризма и антиглобализма, или ему подсказал это какой-нибудь ушлый знаток западной конъюнктуры. Как бы то ни было, эту книгу, конечно, переведут на разные языки и отрецензируют в разных зарубежных изданиях. Потому что нет сейчас предмета для западного читателя более завлекательного, чем душа современного террориста, и цели более благородной, чем попытка доброжелательно разобраться в его интенциях. Вот, например, недавно в Америке все как один читали довольно неудачное произведение айтматовского ровесника Джона Апдайка. Роман так и называется — "Террорист". Там рассказывается, как выросший в Нью-Джерси полуарабский мальчик додумывается, что долг велит ему заняться уничтожением своих американских сограждан.

В смысле невысокохудожественности Айтматов далеко обскакал своего американского коллегу, который, как ни ругай "Террориста" за поверхностность и даже глуповатость, все же крепкий профессионал. Айтматовская "Вечная невеста" слаба — даже не в смысле литературы, а просто в смысле лексики и фразеологии — настолько, что невольно начинаешь недоумевать: понимает ли автор до конца, что пишет. Например, приезжает главный герой Арсен Саманчин в родной аил, друзья зовут его "попить чайку, поговорить". "Хорошо,— отвечает Арсен.— Вот только когда? Время надо выбрать, бизнес-план у меня плотный". Как явствует из контекста, Арсен просто хочет сказать, что занят.

Даже гладко написанные места производят впечатление неадекватности. Лучшие пассажи в "Вечной невесте" посвящены сексу зверей. Тех самых снежных барсов: "И они пустились вдвоем в брачный бег подальше от взоров своих соплеменников-барсов, чтобы не маячить перед ними по-собачьи склещившимися, ибо таинство это предназначено природой лишь самой паре — ему и ей в полном уединении. Так мчались они тогда в испепеляющей жажде соития, так возгоралась плоть в ожидании магии".

Несмотря на комичность такого вот "Сетон-Томпсона для взрослых", эти описания в новой книге Айтматова чуть ли не единственные, где чувствуется хоть какая-то мастеровитость. Возможно, сказывается старая выучка: экскурсы в эротику позволялись Айтматову еще в советские бронебойные времена. Сексуальные послабления тогда давались этническим авторам, отвечавшим у нас за наш доморощенный магический реализм, вдохновленный духами наших советских гор и вод. Более того, им дозволялось нечто куда более значительное и важное — несоветскость.

Именно этой несоветскостью (не путать, упаси господи, с антисоветскостью) Айтматов и был ценен для интеллигентских масс. Ему была свойственна ни к чему не обязывающая смелость: то назовет роман пастернаковской строчкой, то в общем и целом осудит небережное отношение к природе, кое-кому кое-где у нас свойственное. В итоге читатель оказывался в идиллическом мире, где советской проблематики не существовало, а существовали некие общегуманистические вопросы.

Казалось бы, новые времена, отняв у Айтматова эту привилегию несоветскости, должны были заставить его, изложивши в перестроечной "Плахе" свои религиозные воззрения, уйти на заслуженный отдых. Но недавно то ли сам писатель, то ли его советчики додумались до вроде бы неглупой вещи: отменив актуальность несоветскости, теперешние расклады предполагают, что, подобно тому, как некогда было востребовано отсутствие советскости, сейчас сгодится ее присутствие. "Вечная невеста" насквозь проникнута советской риторикой. Нам предлагается не только делить мир на хороших бедных и плохих богатых, не только сочувствовать хорошему автору оперы на национальную тему и презирать плохого продюсера поп-звезд, но и опасаться тлетворного влияния заграницы. В данном случае Узбекистана: в знак своего полного падения киргизская певица поет шлягер на узбекском языке: "Сен мени севярсинми? (Ты меня любишь?) Лимузин берарсинми? (Лимузин подаришь мне?)".

Будь роман Айтматова хоть чуточку лучше, это все могло бы и работать. Хотя бы как ностальгическая стилизация. Но этот текст слишком уж плох. Однако в переводе на иностранные языки он, безусловно, выиграет. Советскость там сойдет за принятые близко к сердцу общечеловече