Аксенов

Два хороших писателя, Евгений Попов и Александр Кабаков, наговорили на целую книгу. Что на целую и довольно толстую – неудивительно. Говорили они о Василии Павловиче Аксенове. Тоже – писателе. Однако, Василий Павлович был больше, чем писатель. Не в том смысле, что был он ещё человек, муж, отец, гражданин. Это и так понятно. Это можно сказать и о любом другом человеке, будь он даже и не писателем. Но вот Василий Павлович был кумир, символ, знак. Породивший тех, к кому сами собеседники причисляют и себя, называя их «подаксеновики». Есть в книге такая глава, часть беседы «Мы, подаксеновики». Аксенов был Художником, в котором – прошу прощения за кондовый язык, - сконцентрировались все болевые точки его времени, который нашел свой неповторимый стиль для их эстетического осмысления. Иногда – опосредованного, иносказательного. Будучи Художником, никогда не копался в этих болевых точках нервно вибрирующим от напряжения пальцем. Но был всегда тверд, иногда резок. Одним словом – был живым, очень цельным, в чем-то противоречивым Человеком.

Разговор Кабакова и Попова получился  интересным в первую очередь потому, что оба собеседника пристрастны. Оба были близкими друзьями Аксенова, то, что они вспоминают о нём, то, о чём они говорят, прочувствовано глубоко и личностно. Но – иного ожидать нельзя – из-за того, что каждый из них самостоятельная творческая личность, их разговор перестает быть разговором только об Аксенове. Иногда Попову и Кабакову приходится друг друга «окорачивать», когда кому-то из них кажется, что разговор уже идет не об Аксенове, а о них самих. Но, по большому счету, как раз такие повороты разговора об Аксенове и помогают понять, кем был Аксенов во всем его многообразии. А потом – что за времена были, что происходило со всей страной, какие в ней творились дела и происходили процессы. Зачастую - «дела» и «процессы» в юридическом, следственно-оперативном смысле слова.

В одном месте беседы, в главе «Всемирность и провинциальность Аксенова», Евгений Попов находит для будущей книги великолепное название – «Тианственный Вакси». Александр Кабаков признает, что название хорошее, но Попов тут же отмечает, что «мы, разумеется, струсим так книжку назвать, убоявшись обвинений в излишнем мудрствовании и «трагедии эстетизма». Вася бы не струсил». Этот крохотный фрагмент ещё более подчеркивает отношение беседовавших к Аксенову. Кроме того – к его экспериментам с языком. А также – к роману «Таинственная страсть», явлению, мягко говоря, неоднозначному.

Неназванная «Тианственный Вакси» книга «Аксенов» состоит из глав, в которых собеседники говорят о жизни и творчестве Василия Павловича Аксенова с «младых ногтей» до самой смерти. От «Когда был Вася маленький…» до «Василий. Старость вообще и смерть в частности». В отдельной главе задаются вопросом «Мертв ли Аксенов?» Понятное дело – в книгу включена и глава про альманах «Метрополь» и про Аксенова и его политику, и про Аксенов-international. Каждая из глав заканчивается приложением. Приложения как бы создают второй пласт книги. Выдержки из статьи Ф.Ф.Кузнецова об альманахе «Метрополь» или из статьи Анатолия Гладилина «Аксеновская «Таинственная страсть» в законе жанра» читаются с огромным интересом, позволяют ещё шире раздвинуть пространство Аксенова, а также придать ему большую глубину. Даже злобные «письма в редакцию», клеймящие Аксенова, помогают увидеть четче гротеск, лучше сказать – патологию советского и постсоветского времени. Да и всех времен и пространств вообще, по большому счету. Что, конечно, убедительно делает и сама книга-беседа Попова и Кабакова.