Колонка редактора

Первая книжная публикация литературного наследия художника, сопровождается архивными фотографиями, репродукциями картин, а также публикациями писем и обширными комментариями. Среди героев книги - Фальк и Кончаловский, Луначарский и Пильняк, Тышлер и Машков. В завершение печатается указатель имен русских художников.

Вот что Валерий Леденев пишет об этом издании на сайте www.theartnewspaper.ru:

Аристарх Лентулов знаменит как основатель «Бубнового валета» и с картинами этого периода (Автопортрет. Le Grand Peintre; Василий Блаженный) ассоциируется в первую очередь. Он также преподавал во Вхутемасе-Вхутеине, о чем известно меньше, работал в театре и даже состоял в АХРР (результаты этой его деятельности почти неизвестны).
Судя по воспоминаниям, «Бубновый валет» сам Лентулов видел главным делом всей жизни. В тексте он подчеркивает свою роль в жизни объединения, акцентирует его значение для России (и мира в целом), открещивается от ярлыка вторичности по отношению к Сезанну и Матиссу, которым награждали «валетовцев» уже тогда. Даже при подготовке поздних персональных выставок Лентулова заботит судьба именно ранних картин. «Мне предстояло выдержать экзамен и за себя, и за всю группу», — писал он о выступлении перед жюри накануне ретроспективы 1933 года.

Главы о «Валете» написаны наиболее остро и живо (и достоверно, судя по научным комментариям в приложении). Они позволяют «понюхать воздух», которым дышали художники лентуловского круга. Практически все прочие явления культурной — и общественной — жизни для художника остаются за кадром. Авангард он ненавидит, именует «чертовщиной», «какими-то Малевичами» или «искусствами, по которым прошлась… аттилова нога». Революция описана через выставки, где художник участвовал, а страницы о 1940 годе полны восхищений красотой Москвы. Память Лентулова избегает острых углов и подробностей эпохи. Новый советский реализм, поездки на заводы Донбасса в 1930-е (возможные только с официального дозволения), увлечение индустриальной тематикой — в рассказах об этом Лентулов оперирует «дореволюционными» категориями живости цвета, эмоций, мастерства. Изгиб фабричной трубы восхищает его так же, как и изгиб мясистой тыквы на украинском базаре, а настоящее идеологическое искусство видится «серым, средним» (Александр Герасимов, Исаак Бродский) или «просто плохим» (Василий Ефанов, Павел Соколов-Скаля).

Потому заставляют недоумевать поздние главы с казенными фразами о пролетарском искусстве, яростным одобрением постановления «О перестройке литературно-художественных организаций» и прочей канцелярщиной. Впрочем, при давлении, оказывавшемся на интеллигенцию, это, кажется, было неизбежной данью времени. Да и рукопись столь «большого» человека, каким сделался Лентулов в СССР, вполне могла попасть в руки КГБ. Свой жизненный путь надлежало «оформить» в правильном свете, это становилось элементарной мерой предосторожности.

«Лоскутным одеялом» однажды окрестил творчество художника критик Абрам Эфрос. «Если это опыты, в них нет системы; если это развитие, — в нем нет обязательности», — писал он в статье о персональной лентуловской выставке 1933 года. Мемуары, похоже, стали для автора попыткой помыслить это «одеяло» из Василия Блаженного; Перехода через Сиваш и фабричных труб как непротиворечивое целое.

Книгу можно, в частности, купить в московской галерее "Наши художники".