История журнала "Поиски"

От редакции. В 1995 году Л.Афанасьева и Е.Линкова подготовили сборник, посвященный истории журнала «Поиски». В него были включены наиболее интересные публикации журнала, материалы дела, а также серия интервью с участниками. Сборник вышел маленьким тиражом и теперь уже является библиографической редкостью. В нем было и интервью с Валерием Абрамкиным, которое мы републикуем сегодня.

* * *

─ Я бы хотел сначала немного сказать о журнале "Воскресенье". В 70-е годы получило широкое распространение так называемое движение КСП. Расшифровывается эта аббревиатура как "Клуб самодеятельной песни", хотя по существу это была ассоциация малых групп, разных по своим интересам - были "песенные группы", "философские", "театральные", чуть ли не "йоги". В пору расцвета в КСП входило до пяти тысяч человек. И, видимо, в какой- то момент "сверху" было дано указание прибрать это движение к рукам, потому что в 1974 году меня и еще нескольких членов правления клуба вызвали в ЦК ВЛКСМ, где предложили "как-нибудь организоваться". На совете правления все, кроме меня, проголосовали за альянс с комсомолом. После чего структура КСП была несколько изменена, возникли так называемые "кусты", в которые вошли люди, близкие по взглядам. Наш "куст" был самым большим, 500-600 человек. Помимо общих слетов КСП мы начали проводить небольшие встречи по воскресным дням, которые так и назывались "воскресенья". Эти "воскресенья" проходили уже безо всякого комсомола. Естественно, за нами тут же начали следить. В 1976 году одно из наших "воскресений" пришлось на 1-е мая. Накануне меня на работе вызвали во второй отдел. Там сидели кагебешники, которые мне сказали, что им известно о готовящейся "маевке" - так и сказали "маевка"! - и поставили ультиматум: либо я на это "воскресенье" не иду, либо меня увольняют с работы. Но я пошел... Все же постепенно "воскресенья" стали сходить на нет: кого-то вызывали, чем-то пугали, кто-то переставал ходить. На последнее "воскресенье" собралось всего около 100 человек. И тогда мы решили, что вместо встреч будем издавать журнал, посвященный творчеству молодежных неформальных групп, с тем же названием "Воскресенье". В сентябре 1976 года мы начали работу над первым номером. Но к тому времени нас уже плотно "пасли", и номер был полностью изъят КГБ. Небольшой журнал на 100 страниц, со стихами, прозой, текстами песен. Была даже статья американского психоаналитика в переводе С.А.Белановского. Единственным "политическим" материалом была информация о том, что происходит в КСП, о преследованиях, вызовах в КГБ, о том, как зажимают "Воскресенье". Кстати, хотя воскресные встречи и шли на убыль, с 1979 года на них начали ходить диссиденты. Им стало интересно. Всего вышел один сдвоенный номер журнала, но тираж по тем временам был приличный - 40 экземпляров. Когда мы начали работу над 3-м номером, к нам поступило предложение объединиться с самиздатским журналом "ХХ век" , точнее, с тем, что осталось от него после раскола в редакции, чтобы издавать большой толстый, "солидный" журнал. П.М.Егидес и Р.Б.Лерт, а именно они предложили нам сотрудничество, хотели, чтобы в журнале были представлены молодежные движения. У "Воскресенья" к тому времени накопился изрядный "портфель", многие материалы из которого перекочевали потом в "Поиски". Мы решили 3-й номер не издавать, а просто выпускать новый журнал. Это был конец 1977 года. Переговоры проходили на квартире П.Г.Григоренко. Предложение было для нас несколько неожиданным: и Григоренко, и Лерт, и Егидес считали себя коммунистами, мы же были скорее антикоммунистами. Но речь шла уже не о коммунистическом, а о "плюралистическом" издании, в котором будут печататься и коммунисты, и либералы, и "почвенники", и националисты. Другими словами, кто угодно, кроме фашистов. Мы эту идею приняли. Работа над первым номером "Поисков" шла несколько месяцев, с ноября 1977 по май 1978 года. Где-то к середине марта определилось содержание номера. Мы решили, что он будет сдвоенным, т.к. для одного номера материалов оказалось слишком много. Были сформированы разделы: политика, философия, экономика, искусство. Я вел литературный и публицистический, а также некоторые мелкие разделы. Примерно в апреле 1978 года появился Глеб Павловский, которого тоже рекомендовали в редакцию. И мы с ним, как самые молодые, вдвоем занялись технической стороной издания. П.М.Егидес приносил какие-то произведения, мы их смотрели, читали, обсуждали. В основном втроем: Егидес, Павловский и я. Чьи фамилии будут стоять на обложке, решили в последний момент. Вначали мы предполагали, что редколлегию открывать не будем, а ответственным редактором будет Р.Б.Лерт. Это предложение, насколько я помню, исходило от М.Я.Гефтера. Потом, уже в мае, накануне выхода номера мы решили, что нужно дать на обложке состав редколлегии. В нее вошли четыре человека: П.М.Егидес, Р.Б.Лерт, Г.О.Павловский под псевдонимом П.Прыжов и я. П.М.Егидес и Р.Б.Лерт представляли коммунистическое направление, а мы с Глебом как-бы им противостояли (во всех обсуждениях Глеб поддерживал нас, т.е. бывшее "Воскресенье", - мы еще продолжали вместе работать). Первый номер окончательно собирался на квартире Г.О.Павловского. Он вышел, когда судили Ю.Ф.Орлова , поэтому был посвящен ему. Вначале вышло 6 экземпляров журнала, затем в июне мы сделали дополнительный тираж, еще 10 экземпляров, и запустили их в Самиздат.

─ Обязательным ли было согласие авторов на публикацию их материалов?

─ Да, согласие спрашивалось обязательно. Но существовала договоренность: если автора вызовут на "беседу" или допрос, и он не захочет "светиться", то можно сказать, что он нам ничего не давал, а просто пустил свои материалы в Самиздат. На первых страницах журнала печаталось даже такое предупреждение: то, что мы встречаем в Самиздате, считаем себя вправе публиковать. Хотя на самом деле, если автор материала был нам известен, то материал печатался только с его согласия. Бывали случаи, когда какие-то тексты приходили к нам прямо из тюрьмы, и об их авторе не было известно ничего, даже фамилия. Мы это публиковали. Но таких случаев было немного. Работа над первым номером шла довольно трудно. Раиса Борисовна попала в больницу и макета не видела. Когда же она увидела готовый номер, он ей показался не таким, о котором с самого начала договаривались. Она тяготела к чему-то более солидному; даже подумывала отказаться от участия в этом журнале. Когда в 3-м или 4-м номере поместили пародию на стихи о Ленине, она страшно обиделась. В общем, сложностей было много, видимо, из-за возраста, из-за того, что часто лежала в больницах, а мы всегда торопились... Летом 1978 года к работе над журналом подключились Ю.Л.Гримм и П.А.Подрабинек. За лето мы сделали 3-й номер, который вышел в октябре 1978 года. На его обложке появилась фамилия В.Л.Гершуни. Он участвовал в создании журнала с первого номера (он и в "Воскресеньях" участвовал, увлекался обэриутами), но печататься начал с 3-го. Следом, в декабре, вышел 4-й номер. 5-й должен был выйти в январе 1979 года. К концу 1978 года круг людей, участвовавших в журнале, расширился. С лета во всех обсуждениях участвовал М.Я.Гефтер. Никаких движений со стороны властей в 78-м году мы не видели. Но весь он прошел в какой-то внутренней конфронтации. Многие материалы вызывали сопротивление со стороны Глеба, со стороны М.Я., Р.Б., да и с моей. Тогда вопрос ставился так: какая же это совместная работа, если вы не поддерживаете течение, которое мы представляем?

─ Но ведь основной идеей журнала как раз и было представление самых разных течений?

─ Вообще-то мы представляли только те течения, которые у нас оказывались. Собирали ли мы что-нибудь специально? Да, собирали. В.Л.Гершуни доставал листовки эсеров, я ездил за какими-то материалами к жене В.Осипова В.Машковой... У нас даже была идея представить голос власти: сочиняли письмо властям, куда-то его отправляли. Однако ответ на это письмо получен не был. Власти вообще никак не реагировали на наш журнал до 1979 года. Никакого давления, никакой слежки за собой мы не замечали.

─ Как Вы думаете, почему?

─ Пока информация о журнале не выходила на Запад, их это не интересовало. А в январе 1979 года П.М.Егидес и Ю.Л.Гримм дали интервью корреспонденту "Немецкой волны" . Как только интервью вышло в эфир, я сразу понял, что пару недель они еще будут раскачиваться, а потом на нас обрушатся. Поэтому мы начали торопиться, но, как всегда, не успевали. Ощущение было, что теперь счет идет на дни. Кое-что из "портфеля" попрятали. Часто меняли квартиры, в которых работали. Если приезжали на квартиру, скажем, к Сорокиным, то не выходили из нее, пока не заканчивали работу над номером. У меня как-то произошла смешная история. Я был на квартире у Юры Гримма один, работал ночь над журналом, разложил бумаги на полу в комнате, на кухне. Потом устал и лег спать. Проснулся от звонка в дверь. Я знал, что должен прийти Гримм, и открыл. Стоит какой-то военный, полковник или подполковник. "Я, - говорит, - сосед хозяев квартиры. Можно от Вас позвонить?" А у меня все разбросано... "Извините, - бормочу, - мне надо кое-что в комнате привести в порядок... Одну минутку подождите..." И захлопнул дверь. Побежал в комнату, там все бумаги запихнул под одеяло - все перепутал! - и газетами сверху накрыл. Потом запустил этого военного. Он, похоже, так и не понял, что же я там приводил в порядок. По этому поводу у нас потом был большой "стрем", долго думали, кто это такой: то ли действительно сосед, то ли топтун, военный, кагебешник? Я, правда, что-то говорил ему о том, что диссертацию пишу, вот, мол, моя машинка... Уж не знаю, поверил он мне или нет, но на этой квартире нас не "накрыли". А у Сорокиных мы стали принимать более жесткие меры конспирации, никто не знал, что мы у них номер собираем, из их квартиры даже по телефону не звонили. Но трех дней нам на 5-й номер не хватило. 23-го января он должен был выйти, на три дня мы его задержали, а 25-го - обыск... Позже я понял, что работа над "Поисками" была знаком судьбы. Я почти физически ощутил, насколько тяжело работать с людьми иных взглядов, иных представлений, установок. Раиса Борисовна - "человек из 17-х годов", Петр Маркович - тоже, хотя он был помоложе, а потому более подвижен. Но невероятно сложно... С одной стороны - все были диссидентами, и они, и мы, а с другой - работать вместе было просто невозможно. Я помню ужасный для меня 1978 год, когда я не бросал это дело только потому, что жалко было, все уже раскрутили, и 3-й номер получился неплохим. И это исчезло только в 1979 году, когда нас начали преследовать. Нас "сдружила" власть, обрушив на головы эти обыски и вызовы в прокуратуру. Чувство общей опасности сделало нас более способными к диалогу. 1979 год я вспоминаю как время очень плодотворной работы и с Раисой Борисовной, и с Петром Марковичем, и с Михаилом Яковлевичем. Мы вдруг стали понимать друг друга с полуслова. Насколько тяжело нам было работать в 1978 году, настолько все изменилось после 5-го номера. У нас даже нежные чувства друг к другу появились. Раиса Борисовна все думала, в кого она меня возьмет - в первые внуки или в последние сыновья, при том, что она меня терпеть не могла весь предыдущий год, считала меня почему-то главным антисоветчиком, антикоммунистом. Что мне дали эти два года? Я просто научился преодолевать себя, слушать другого. Если бы нам власти не помешали, мы бы вышли на очень хороший уровень. Самые удачные номера действительно отражали Россию того времени. Есть аура времени, аура лета 1978 года - вот она, в 3-м номере. Дух времени и всего правозащитного движения. Я, может быть, сейчас ошибаюсь, но у меня осталось такое ощущение. Я с интересом начал читать тех же самых коммунистов. И вообще понял, что возникает тупик, когда ты крутишься в среде единомышленников. Там нет никакого сопротивления твоей мысли, твоей концепции; все думают одинаково, и нет стимула для движения. Когда возникает сопротивление, начинаешь встречать очень сильные аргументы, и это заставляет тебя двигаться. Да, я думаю, мы все двигались. И результат этого - удачные номера журнала. Именно самиздатские, не парижские. Парижские номера, может быть, более красивы, более приглажены, над ними много работали, но аура времени в них пропала. Композиция уже не та. Композиция самиздатских номеров создавалась на интуитивно-содержательном уровне, даже не на концептуальном.

─ Каков был круг читателей "Поисков"?

─ Каждый из нас имел свой круг читателей. Через Лерт и Егидеса журналы попадали в академическую среду. У меня в основном была каэспешная аудитория, Фонд помощи политзаключенным , в общем, диссидентская среда. Тогда выход каждого номера для этого маленького круга людей был событием, об этом говорили. Это сейчас выходит куча газет, журналов, можно все читать, а тогда... Каждый номер выходил очень маленьким тиражом, максимум 20 экземпляров. Что значит проводить диалог? Мы же не можем просто собраться все, да это был бы бестолковый разговор... Вот высказана точка зрения, которая поступает к человеку - потенциальному участнику этого диалога... Я так видел читателя журнала: он прочитал, принял в этом участие, независимо от того, прислал он нам материал или нет. А может быть, и вышел на нас, и мы найдем какой-то предмет для сотрудничества, не обязательно журнал. Это просто задача интеллигенции - отрефлексировать реальность, выразить ее в каких-то словах. Прежде всего, отрефлексировать свою культуру, т.е. эту жизнь понять и выдать ее тем, кто занимается другими делами и не обязан мыслить и рефлексировать; они должны получить от меня конечный продукт как свой. Я должен выразить это в общепонятных словах и тем самым из суперэтноса создать нацию, народ, потому что нация и народ образуются вокруг того, что является своим. Когда этот процесс пошел, мы это воспримем на любом уровне: интуитивно-содержательном, духовном... Но мы это выразили в понятных словах (никто не обязан говорить на одном с нами языке): в лозунгах, законах, квалифицированном праве. Этим мы занимались в "Поисках", этим занимаемся и сейчас. Я это пытаюсь делать в серии книг "Уголовная Россия". Кстати, уже позже мне приходилось встречать выжимки из "Поисков", т.е. читатель копировал то, что ему понравилось, и из этого делал "свой" журнал. Это вообще особенность Самиздата...

─ Была ли, по Вашему мнению, реализована на страницах журнала его центральная идея, идея диалога, поиска взаимопонимания?

─ Лично для меня идея диалога была в значительной мере реализована. Думаю, что и для остальных участников журнала - тоже. Конец 70-х годов - это период, когда конфронтация между различными течениями инакомыслия была довольно сильной. Солженицын ругал Померанца, Померанц ругал Солженицына и т.п. Но про наш журнал нельзя сказать, что мы кого-то ругали. Это действительно уникальный опыт. Думаю, к концу 70-х уже было понятно, что вопрос перемен в нашей стране - это вопрос времени. Пока же есть пауза, надо готовиться к времени перемен. У меня была такая концепция: пока историей нам отпущена пауза, мы не скованы "заданием", не скованы "злобой дня", мы, интеллигенция, сидим и размышляем: какой выход у России? При этом, поскольку времени у нас много, можем "копать" очень глубоко - нас никто не торопит. В "Интервью читателям "Поисков" я говорил, что наступит момент, когда уже не будет времени для глубоких размышлений. "Поиски" были не только попыткой диалога, но и попыткой углубления. Получилось ли из нее что-нибудь, не берусь судить. И. Попыткой, по-видимому, уникальной. А. Да, сейчас попыток полифонии, попыток диалога нет, к сожалению.

Источник: Журнал “Поиски”: Документы и материалы/ Сост. Л. Афанасьева, Е. Линкова. М.: Информационно-экспертная группа “Панорома”, 1995. 288 с. (Сер. “Документы по истории движения инакомыслящих”/ Ред. Н. Митрохин. Вып. 3)