…В апреле 1956 года она почти отчаялась найти работу. И вдруг удача: забрезжили сразу две надежды. Хочешь — в редакцию академического журнала, а хочешь — в музей. Выбрала второе.

— Что такое музей, я тогда себе не очень хорошо представляла, с некоторой опаской шла — казалось, что это рутинная работа. Но пришла и быстро поняла, что это отнюдь не рутина, а очень разнообразная деятельность. Были моменты, когда мне предлагали и в аспирантуру уйти, вплоть до министерства, но я считала, что связана именно с этим музеем, и от хорошего хорошее не ищут. Жизнь учила всему. Мы становились экспозиционерами, лекторами, экскурсоводами, учились работать с материалом в фондах.

Будете в Музее Гайдара, а может, заедете в Музей-заповедник Шолохова, — вспомните о нашей героине. Именно Елена Дмитриевна участвовала в создании этих музеев. Вот вам и «рутина» — Михайлова объездила почти всю страну.

— Конец 70-х — начало 80-х, застойный период, а для музеев был невероятный бум. Обратили вдруг внимание на культуру, давались деньги на открытие новых музеев во многих регионах и республиках. Наш директор мечтал превратить литературный музей в музей многонациональной литературы, что очень сложно. Не зная языков, мы начали изучать национальную литературу, все сведения получали из Союза писателей. Более опытные сотрудники взяли себе по две республики, а мне, молодой, дали одну, чтобы было полегче. РСФСР, — Елена Дмитриевна иронично улыбнулась. — В одном Дагестане 35 языков, и у всех есть поэты. Тогда я объездила Поволжье, добралась до Якутии и привезла кипы автографов на местных языках. Потом наши фонды долго не могли мне простить огромное количество якутских автографов, в которых ни я, ни мои коллеги разобраться не могли.

ТОЛСТОЙ - АВТОРИТЕТ

Она перечитывает «Войну и мир» раз в пять лет и никогда не выносит из дома 20-томник великого писателя — подарок бабушки.

— Я диплом защищала по Льву Толстому. Отчасти семейное влияние: мои бабушка и дедушка были связаны с Толстым. Дед, Иван Иванович Горбунов-Посадов, был редактором-издателем народного издательства «Посредник», организованного по замыслу Льва Николаевича.

Сейчас, после ухода с поста замдиректора музея, у Елены Дмитриевны открылось новое дыхание и руки дошли до семейной истории. Теперь все силы брошены на расшифровку переписки Бонч-Бруевича с Горбуновыми-Посадовыми.

— В переписке с Бонч-Бруевичем дед просил защитить то тех, то иных людей от больших или малых горестей: какой-то ребенок погибает в абсолютно холодной комнате, нельзя ли куда-нибудь переселить, кого-то арестовали — нельзя ли помочь. Сердце у деда было доброе, большое, для него все люди были прекрасными.

Елена Дмитриевна «пускает зайца в бок» и вспоминает: сидит она маленькая на табуретке и слушает, как дед рассказывает сказку про черную курицу. До 20 лет думала, что эту сказку дед придумал специально для нее. Когда увидела книжку, ужасно расстроилась. Но на деда не в обиде.

— После возвращения из эвакуации и смерти отца в 1943 году мы несколько лет жили с бабушкой. К ней часто обращались люди из толстовского движения. Отчасти поэтому я пошла в толстовский семинар. Моими коллегами по учебе были ставшие выдающимися литературоведами мальчики — Владимир Яковлевич Лакшин, Олег Михайлов. Приходил Марк Щеглов — яркая звезда на небосклоне литературоведения.

С костным туберкулезом, на костылях, но вы бы видели его улыбку! Марк улыбнется — и жить хочется. Гудзий, Гольденвейзер бывали у бабушки, художник Ватагин. Но когда тебе 12–13, ты не очень дорожишь такими встречами.

В 15–17 лет тебе все время некогда. Потом кусаешь локти — почему не спросила, не записала. И когда ты видишь рукописные письма ушедших, но очень дорогих тебе людей, испытываешь даже не трепет, а ощущение, что наконец-то ты занялся тем, чем надо — ты их спрашиваешь, а они отвечают.

«ЗЫБКО, ЗЫБКО, КАК НА КАТЕРЕ…»

Мы гуляем по комнатам дома Брюсова. «Здравствуйте!» — юное личико скрылось в кабинете поэта.

— Какой он, современный посетитель? — Как были группы, которые приходят и слушают, так и есть группы, которым вообще ничего неинтересно. Приходит молодежь. Некоторые хорошо подготовлены, а для других, наоборот, каждое имя — открытие. Может быть, в советские годы школьное образование было более систематичным в области филологии, истории, а литературный круг уже. Публика зависит от того, кто с ней работает. В первые 3–4 минуты нужно понять, с кем ты имеешь дело. Но это умеют не все.

И возникает «ой, какие ужасные ко мне пришли, разболтанные!» Да, приходят иногда здоровые лбы, которые ничего не хотят, у них свои интересы. Но ты найди к ним подход, начни с неожиданных вещей. «Вот мы были, а сейчас такая молодежь…» Глупости! Каждое поколение что-то помнит хорошее о своем поколении и старается отмести от себя дурное.

Чем вы отличаетесь? Да ничем.

Может быть, джинсами и кофточками. Время другое, устремления те же — что-то узнать и сделать хорошее, с кем-то познакомиться, куда-то поехать. Отчасти виновата неустоявшаяся система образования — «зыбко-зыбко, как на катере». Все зависит от взаимного устремления друг к другу. Я к посетителю отношусь хорошо. Дети вообще замечательные. Всегда.

СПРАВКА

Елена Дмитриевна Михайлова работает в Государственном литературном музее уже 58 лет, из них 18 лет отдала экспозиционному отделу советской литературы, занималась поэзией 20-х годов.
Дед старейшего работника музея — писатель, редактор-издатель Иван Иванович Горбунов-Посадов. По инициативе Льва Николаевича Толстого он вместе с Владимиром Чертковым организовал издательство «Посредник» (книги для народного чтения и самообразования).
Елена Дмитриевна заслуженно гордится фактом в биографии: она едва ли не первой в Москве прочитала публичную лекцию о Марине Цветаевой. Было это в 60-е годы.