"Красный Баухауз. История надежд и их крушения", - так называется вышедшая в издательстве Berenberg книга Урсулы Мушелер (Ursula Muscheler), рассказывающая о судьбе немецких архитекторов, инженеров и градостроителей, которые приехали в СССР в начале 1930-х годов строить новые города и новый мир. Они не просто искали работу в то время, когда в Западной Европе начинался экономический кризис. Они были убеждены в социально-реформаторской миссии архитектуры, мечтали о создании равных для всех условий жизни. Это совпадало с пропагандистскими заявлениями советских вождей, усиленно приглашавших их в СССР.

Угольком на куске фанеры

Одним из первых поехал в Советский Союз Эрнст Май (Ernst May). Он был главным архитектором Франкфурта и здесь впервые осуществил в конце 1920-х годов масштабную программу строительства социального жилья. С необыкновенной для того времени быстротой и экономичностью в пригородах возникали типизированные микрорайоны эстетически красивых домов, с высокими гигиеническими стандартами и зелеными насаждениями. Градостроительная концепция Мая была продумана до мелочей. В его группе была, например, Маргарете Шютте-Лихоцки (Margarete Schütte-Lihotzky), создавшая знаменитую стандартизированную "франкфуртскую кухню" - прообраз современных встроенных кухонь. Она тоже поехала вместе с Маем в Советский Союз.

Так Май отстраивал Франкфурт. Так хотел строить и в СССР

Перед Эрнстом Маем и его группой стояла глобальная задача: нужно было создать эскизы новых социалистических городов, которые в годы первой пятилетки возникали буквально на пустом месте. Бригада Мая спланировала около двух десятков "соцгородов". Самые известные - Магнитогорск, Нижний Тагил и Новокузнецк. Работали немецкие архитекторы с энтузиазмом, несмотря на очень тяжелые условия. В Магнитогорске, как рассказывал Май, "посреди степи, в поезде, рисовали первые наброски самоварным угольком на куске фанеры вместо чертежной доски".

Но главные трудности были не в этом. Все средства и силы государство бросило на индустриальное строительство, все остальное считалось второстепенным. Дефицитным было, например, железо, и архитекторам запретили использовать его в строительстве детских учреждений. Печи, мартены, цеха строили квалифицированные рабочие, а на детские сады в Магнитогорске "бросили" молодых киргизок, которые до этого были кочевницами в степи. По-русски не говорил даже их прораб, тоже киргиз. Не удивительно, что качество строительства оказалось здесь очень низким.

Абсолютно нереальными были и планы первой пятилетки. Так, сначала приняли решение отстроить Магнитогорск как город с населением 30 тысяч человек, потом 120 тысяч. Тем временем, к концу 1931 года население Магнитогорска составило уже даже не 120 тысяч, а 200 тысяч человек, а денег выделили только на жилье для 15 тысяч. То есть огромное большинство по-прежнему жило в бараках, земляных хибарах со стенами, сложенными из дерна, и палатках.

Где проводить парады?

Тем не менее, то, что удалось построить, впечатляет. Соцгород предполагалось сделать компактным по планировке, с ориентацией домов север-юг (так обеспечивалось максимальное количество солнечного света), строчной застройки, то есть с глухими торцами на улицу (чтобы спастись от шума, грязи, выхлопных газов) и фасадами, выходящими на озелененное пространство между домами, с максимальной насыщенностью однотипных кварталов коммунально-бытовыми учреждениями... До середины 2000-х годов на улице Пионерской в Магнитогорске еще можно было увидеть десяток домов, спроектированных немецкими архитекторами - четырехэтажных, простой формы, выкрашенных в теплые тона, с высокими деревьями между ними.

Градостроительный план Магнитогорска, созданный группой Эрнста Мая

Но, как рассказывает в своей книге Урсула Мушелер, едва успел Май начать строительство, как на него обрушились с критикой советские коллеги и планирующие органы. Причем критика эта носила как профессиональный, так и (чем дальше, тем больше) идеологический характер. Мол, застройка слишком функциональна, однообразна, монотонна, безлична, строчная планировка придает соцгороду унылый вид. Кроме того, это снижает значение демонстраций и маршей, которые должны проходить по главным - магистральным - улицам. Сегодня трудно в это поверить, но в 1933 году в "постановочной" статье в одном из советских журналов Эрнсту Маю и другим архитекторам Баухауза, работавшим в СССР, совершенно серьезно ставилось в вину то, что "основным мерилом" они берут "взаимное расположение территорий, размещение требуемого количества жителей, обеспечение транспортной связи и культурно-бытового обслуживания". А нужны-то "архитектурные ансамбли".

Но эти дворцово-храмовые ансамбли и монументальные высотки с помпезным неоклассическим декором, столь типичные для сталинского неоконструктивизма, Эрнст Май ни в коем случае строить не хотел: они не соответствовали ни его архитектурным принципам, ни его представлениям о насущных проблемах советского градостроительства. Возводить помпезные "высотки" в то время, когда сотни тысяч человек даже в Москве ютятся в коммуналках или бараках без водопровода и канализации!?.

В конце 1933 года Май уехал из Советского Союза, фактически разорвав контракт. После этого жил в эмиграции в Южной Африке, в 1954 году вернулся в Германию (Западную) и проектировал малосемейные дома в зеленой зоне под Гамбургом.

Жертвы репрессий

Далеко не всем немецким архитекторам повезло так, как Эрнсту Маю, на долю которого выпали "всего лишь" двадцать лет эмиграции. Из сорока архитекторов Баухауза, приехавших в СССР в начале 1930-х годов, 14 остались в стране даже после того, как так называемый "новый стиль",  функционализм в архитектуре, был заклеймен как "подрывающий основы социалистического строительства", а его сторонников обвинили в преднамеренном насаждении "чуждой капиталистической архитектуры". 12 из этих 14 архитекторов попали под жернова чисток и "большого террора". Белу Шеффлер (Bela Scheffler) и Маргарете Менгель (Margarete Mengel) расстреляли. Одиннадцатилетнего сына Маргареты Менгель и Ханнеса Майера (Hannes Meyer) - еще одного архитектора Баухауза, работавшего в СССР и успевшего покинуть Советский Союз, - отправили в детдом, где его переименовали в Ивана Ивановича. Он всю жизнь проработал на угольных шахтах под Челябинском и лишь в 1990-е годы узнал о судьбе матери.

Филипп Тольцинер (Philipp Tolziner) получил 10 лет лагерей за "контрреволюционную деятельность" и заработал в заключении туберкулез и тяжелую болезнь глаз. Несмотря на это, продолжал проектировать и реставрировать дома в Соликамске и Перми, работал над градостроительными планами Владивостока... Он пережил и Сталина, и Хрущева, и Брежнева, и даже Советский Союз. Филипп Максимович Тольцинер (так его стали называть) умер в 1996 году в Москве в возрасте 90 лет. Спустя десять лет краеведческий музей в Перми посвятил ему специальную выставку, которая называлась "Баухауз-Москва-Усольлаг". Он - единственный из работавших в СССР немецких архитекторов, который удостоился такой чести.