Все главные события жизни Отто Вейнингера (1880—1903), австрийского еврея, молодого человека из зажиточной семьи, уместились в два года. Весной 1902-го он закончил философский факультет Венского университета, защитив диссертацию о бисексуальности. В день защиты Вейнингер принял христианство по лютеранскому обряду (хотя Австро-Венгерская империя была страной католической). Затем переработал свою диссертацию в книгу ««Пол и характер. Принципиальное исследование»; она была издана в конце того же года в Вене и Лейпциге и имела скандальный успех. Летом 1903 года Вейнингер путешествовал по Италии, в конце сентября вернулся в Вену, провел пять дней у родителей, затем на одну ночь снял в гостинице номер, в котором некогда останавливался Бетховен. И на рассвете застрелился.

В три следующих десятилетия труд Вейнингера переиздавался почти ежегодно и был переведен на многие языки. Им зачитывались Август Стриндберг и Василий Розанов, о нем почтительно отзывались Николай Бердяев и Людвиг Витгенштейн. Затем книгу стали забывать – осталась лишь биографическая легенда, точка в конце судьбы. Алгоритм такого самоубийства на примере Лермонтова точно описал Михаил Гаспаров: «Лермонтов поломал свою жизнь, поступив в юнкерскую школу, потому что видел – романтические стихи не получаются, значит, нужно подкрепить их романтической жизнью и гибелью. Потом и стихи стали получаться, но машина самоубийства была уже запущена». Правда, Гаспаров говорил о «самоубийстве в рассрочку»; Вейнингеру кредит не понадобился – он свел счеты с жизнью собственными руками, однако механизм очень похож. Все прочие комплексы несчастного автора – такие как конфликт между чувственностью и аскетизмом или комплекс национально-культурной неполноценности – здесь кажутся вторичными.

Мы, впрочем, говорим не о судьбе, а о книге. В 2012 году ее переиздали сразу два издательства – «Астрель» и «Академический проект», оба в старом переводе Владимира Лихтенштадта. Учитывая, что это далеко не первые издания в нынешней России, можно сказать, что «Пол и характер» - психологический бестселлер на все времена, наряду с «Гениальностью и помешательством» Ломброзо и самыми известными работами Фрейда. Попытаемся – через наиболее характерные для автора цитаты, - разобраться, что же Вейнингер может сообщить нашему современнику.

«Нет ни  одного живого существа, которое можно было бы точно определить с точки зрения одного определенного пола. Действительность скорее обнаруживает некоторое колебание между двумя пунктами, ни один из которых не воплощается целиком в каком-нибудь индивидууме эмпирического мира».

«Вообще между мужчинами не бывает дружбы, лишенной полового элемента, хотя последним сущность дружбы менее всего определяется, хотя половая возбужденность оскорбительна и прямо противоположна идее дружбы».

 «Долой все партийное образование, долой ложное революционизирование, долой женское движение, порождающее столько противоестественных, искусственных и в основе своей лживых стремлений. Долой нелепую фразу о «полном равенстве»! Самая мужественная женщина имеет едва ли более 50% мужского, и только этому чистому содержанию она и обязана всей своей значительностью».

«Женщина расцветает только в половой жизни, в сфере полового акта и размножения, в отношениях к мужу и ребенку. Ее существование вполне заполняется этими вещами, тогда как мужчина не исключительно сексуален... Мужчина знает еще много других вещей: борьбу и игру, дружеское общество и пирушки, спорт и науку, обыденные занятия и политику, религию и искусство».

«Гений совершенно не является какой-либо степенью таланта. Оба понятия – две несоизмеримые, совершенно различные категории… Талант – наследственное, подчас родовое имущество (семья Бахов), гений же не переходит по наследству. Это имущество не родовое, а индивидуальное (Иоганн Себастьян)».

«Гений стремится придать власть понятию ценности, политик – придать ценность понятию власти… Великий император или великий демагог единственные люди, которые живут исключительно настоящим… Великий человек дает эпохе определенный характер. Напротив, время налагает определенный отпечаток на характер императора – и уничтожает его».

«Так же мало прав на титул гения… имеет и великий ученый, если он одновременно не является и великим философом. Носи он даже имя Ньютона или Гаусса, Линнея или Дарвина, Коперника или Галилея – безразлично, этого права у него нет!»

«Женщина не видит особенной надобности в том, чтобы решительно все должно было покоиться на известных основаниях. Так как ей чужда категория непрерывности, то она не ощущает никакой потребности в логическом подтверждении своих мыслей… Женщина возмущается требованием придерживаться во всех своих суждениях логики. У нее нет интеллектуальной совести».

 «Женщина ощущает в качестве признака мужественности тот факт, что мужчина сильнее ее в духовном отношении. Женщину привлекает к себе лишь тот мужчина, мышление которого выше ее собственного. Этим она, сама того не сознавая, подает решающий голос против теории равноправия полов».

«Ошибочно предполагать, будто ухаживание женщин за больными доказывает их сострадание, по-моему, это свидетельствует о наличности у них совершенно противоположной черты. Мужчина никогда не в состоянии был бы смотреть на страдания больных: один вид этих страданий до того мучительно подействовал бы на него, что он совершенно измучился бы… Кто наблюдал сестер милосердия, тот, вероятно, немало удивлялся их равнодушию и «мягкости» даже в минуты самых отчаянных страданий смертельно больных».

«Женское сострадание, в которое верил даже Шопенгауэр, это вообще один только плач и вой, при малейшем поводе, без малейшего труда, без стыда подавить в себе это чувство. Истинное сострадание, как и всякое страдание, поскольку оно действительно серьезно, должно быть стыдливо».

 «С нравственной точки зрения нельзя особенно высоко ставить материнскую любовь. Ведь каждый может с полным основанием спросить себя: насколько умалилась бы любовь матери к нему, если бы он представлял собою нечто совсем другое, чем он есть на самом деле!.. Определенная индивидуальность ребенка не имеет никакого значения для материнской любви. Для нее достаточно одного того, что он ее ребенок: в этом лежит безнравственность ее».

«Широко распространенное исключительное и даже благоговейное преклонение перед женщиной-матерью, которую хотят признать единственным наиболее совершенным типом истинной женщины, лишено всяких оснований… Я откровенно сознаюсь, что мне лично проститутка, не как лицо, а как явление, импонирует больше… Женщина-проститутка совершенно игнорирует тот масштаб ценностей, которого придерживаются мужчины… Она по крайней мере живет  исключительно своей жизнью, хотя бы ей это досталось ценой общественного презрения… Она – владычица, которая отлично понимает, что в ее руках – власть».

«Еврей – это  бесформенная материя, существо без души, без индивидуальности. Ничто, нуль. Нравственный хаос. Еврей не верит ни в самого себя, ни в закон и порядок».

По сути, в книге «Пол и характер» очень молодой человек попытался одним махом расправиться со всеми своими комплексами и разрешить все жгучие вопросы современности: «женский вопрос», гениальность, позитивизм, основания религии, этики и эстетики, «еврейский вопрос» и расовые теории, юмор, аскетизм и чувственность. В истории бывали случаи, когда всеобъемлющие труды писались очень молодыми людьми. В XVI веке Агриппа Неттесгеймский в 24 года закончил трехтомный энциклопедический труд «Об оккультной философии». А упомянутый Витгенштейн в 28 лет написал свой знаменитый «Логико-философский трактат». В математике и физике большие открытия в молодом возрасте – вообще скорее правило, чем исключение. Но в сфере гуманитарного знания ранняя гениальность, как правило, не просматривается. К тому же ситуация, когда юный девственник выносит окончательные суждения о женском поле, а юный еврей выступает ярым антисемитом, поневоле выглядит анекдотической.

Столь же размашист Отто Вейнингер в своих суждениях о психологии. «Кто создает психологию, тот убивает душу. Всякая психология хочет вывести целое из отдельных его частей, представить его в виде чего-то обусловленного. Но более вдумчивый взгляд признает, что частные явления вытекают здесь из целого как из своего первоисточника. Так психология отрицает душу, а душа, по своему понятию, отрицает всякую науку о себе: душа отрицает психологию». Именно в Австро-Венгрии и именно в это время трудился основоположник сексологии Крафт-Эбинг, издавал свои первые работы Фрейд; первого Вейнингер упоминает один раз, второго замалчивает. На место психологии он хочет поставить новую дисциплину - характерологию, но не может внятно изложить ее оснований и принципов, ограничиваясь туманными пожеланиями.

Книгу Вейнингера порой относят к психоаналитической традиции – вероятно, на том основании, что автор то и дело возвращается к эротической сфере. Но Вейнингер не психоаналитик, он и часу не провел у кушетки с пациентом; сложись его судьба иначе, вероятно, из него получился бы философ типа Шпенглера – блестящий, но безответственный. Не говоря уже о том, что отцы психоанализа Фрейд и Юнг основательно знали мифологию и широко пользовались ею для исследований подсознательного. Вейнингер не знает хорошо ни одной традиции, кроме христианской, и подменяет их самыми фантастическими измышлениями. Например, что «китайцы уже с давних пор отказываются признать за женщиной собственную душу». Между тем, стоит задуматься, почему в основном китайском символе Инь-Ян на первом месте традиционно стоит именно Инь. Впрочем, полемика с Вейнингером выглядела бы анахронизмом.  

Достается в труде Вейнингера и современной науке. «Даже самые выдающиеся ученые не обладают той всеобщностью, которая свойственна была философам, стоящим уже на грани гениальности (Фихте, Шлейермахер, Карлейль и Ницше)… В этом лежит основание того, что люди науки являются «специалистами». Человек науки, если только он не философ, не знает той непрерывной, все в себе сохраняющей жизни, которая является достоянием гения: именно в силу отсутствия в нем универсальности». Достается и философии науки – как позитивизму, так и его критикам вроде Эрнста Маха. Иногда утверждают, что книга Вейнингера следует традиции натурфилософии – но он не предлагает ничего похожего на собственную натурфилософскую систему, в духе, например, Рудольфа Штайнера.

Еще цитата: «Тот факт, что Шопенгауэр и Гете придерживались одного взгляда в теории цветов, априори устраняет всякое сомнение в превосходстве их взглядов перед всеми мнениями прошлых, настоящих и будущих физиков». Уже в 1905 году в соседней Швейцарии Эйнштейн опубликовал первые работы по теории относительности – и вскоре философы с ужасом убедились, что они, похоже, навсегда отстали от физиков в своих попытках разъяснить мироздание. Словом, бедный Отто и тут попал пальцем в небо, да к тому же и чужое.

Идеи Вейнингера о наличии женского начала у мужчин и мужского у женщин, об «арреноплазме» и «телиплазме» вроде бы предвосхитили открытие гормонов (понятие о них появилось в 1905 году, а открыли мужские и женские половые гормоны в 1920-1930-х). Впрочем, гормональную терапию успешно проводили уже китайцы в раннем Средневековье, и объясняли они ее механизм именно с натурфилософских позиций. Имей Вейнингер хоть отдаленное понятие об этих материях, он смог бы построить свое здание на менее шатком основании.     

Разумеется, расовыми концепциями Вейнингера охотно воспользовались теоретики национал-социализма и фашизма. Дальше всех по этому пути ушел философ-традиционалист Юлиус Эвола, тот самый, что предпринял критику фашизма справа. В его расовой теории можно проследить явные следы чтения Вейнингера, впрочем, тщательно замаскированные пышной эзотерикой, из-под которой тем не менее проглядывает банальный антисемитизм. Как сказал сам Вейнингер, «кто ненавидит еврейскую сущность, ненавидит ее прежде всего в себе самом».

Итак, философия Вейнингера сводится к юношеской феноменологии, представления его о мифологии ложны или плоски, расовые концепции тошнотворны, мнения о женщинах смешны, все достижения современных ему наук он склонен высокомерно перечеркивать. Что же остается в сухом остатке?

Во-первых, блестящий афористический стиль. «Можно было бы иронически формулировать тот закон природы, что сумма волос двух влюбленных всегда равняется постоянной величине». Или еще пример: «Если я брошу в автомат монету, то выпадет коробка спичек, а что сверх того, то метафизика, исходит от лукавого».

Во-вторых, несколько интересных наблюдений – о музыке Вагнера, о Гете, о Ницше и Шопегауэре, о гомосексуализме и педерастии, о природе юмора. Впрочем, чего-чего, а юмора в этой книжке мало, а остроумие его заменить не может. Все-таки все возвышенные теории унылы и слезоточивы, искреннее веселье – достояние хтонического низа, которого Вейнингер боялся как черт кадила.

В-третьих – пресловутое интеллектуальное бесстрашие. Моду на него в свое время запустил Паскаль: «Всё наше достоинство  состоит в мысли... Будем стараться мыслить правильно: вот основа морали». Еще проще говорит об этом русская пословица: прокукарекал, а там хоть не рассветай. Прошлое столетие научило нас, что не все мысли и не во всякое время стоит договаривать до конца. «Иногда огурец это просто огурец». На этом, между прочим, основана вся нынешняя политкорректность.

В-четвертых – сила мистического ужаса перед женским началом. Время Вейнингера – время бурной женской эмансипации, феминисток и суфражисток, словесности Захер-Мазоха и его многочисленных эпигонов и толкователей. Среди медиков распространено представление о невосполнимой растрате жизненной силы через половые наслаждения (тезис опять-таки знакомый уже древним китайцам). Однако и через сто лет мы видим, что мифология женского цветет пышнее прежнего: «все люди – сестры», культ Черной Мадонны в католичестве, жены-грантоносицы с «гендерными исследованиями» и пр. И старые страхи тоже никуда не исчезли. Михаил Золотоносов и Борис Парамонов разъясняют нам женофобию Чехова и тягу к кровосмесительству Цветаевой. Юджин Моник, канадский последователь Юнга, решается на универсальное обобщение: в физическом мире преобладает женственность, поэтому мужское начало, чтобы как-то себя определить, движется в направлении политики, социального устройства и духовности. Вот достойное разъяснение книжки бедного Отто: вся его философия выражает прежде всего бегство от действительности в духовные сферы, откровенный эскапизм.   

Но и это только часть правды. «Проект» Вейнингера, при всей его оголтелости, выглядел по-своему величественным, потому что вечная мифология пола перемножалась в нем на идеи греха и искупления. Цель Вейнингера – привести человечество к счастью, освободить его от греха, обратить к чистому духу. «Христос, по свидетельству отца церкви Климента, сказал Саломее без той оптимистической мишуры, которую впоследствии нашли для пола Павел и Лютер, следующее: смерть будет существовать до тех пор, пока женщины будут рожать и правда сойдет не раньше, чем из двух не станет ни одного, из мужчины и женщины – третье, самосущее, что ни есть ни мужчина, ни женщина». Разумеется, это скорее гностический, чем христианский проект. Но наследие гностицизма сейчас актуально как никогда и востребовано самыми разными дисциплинами, вплоть до квантовой механики и теории информации.

Юрий ЮДИН