Внутри одного языка существуют множество других. Эта, в общем-то – банальная, констатация помогает снять язык с его пьедестала, лишить консолидизирующего ореола, усомнить его объединяющую функцию. Конечно, мы друг друга понимаем, но реальной «субъект-субъектной» коммуникации между нами нет. Оставим вопрос «Нужна ли она в принципе?» как риторический. Отметим – зачастую она просто невозможна. Языки сосуществуют, лишь перекрываясь. Для того, чтобы воочию ощутить сосуществование языков отнюдь не обязательно «ехать за МКАД». Например, такой эксперимент несколько лет назад проделал один приятель, зашедший в редакцию, где я тогда работал. В разных комнатах редакции говорили на одном и, одновременно, разных языках: в кабинете главного редактора, в отделе спецпроектов, литературы и т.п. Из того, о чем говорили в комнате, где сидели «версталы», он вообще мало что понял, и вовсе не потому, что там употребляли профессиональные термины: «версталы» годились ему в сыновья, многие недавно приехали в белокаменную и т.д. и т.п. Объясняя всё в бартовской парадигме, приятель говорил, что различие языков вполне может привести к настоящей войне языков, но пока он может отметить только конфликт, возникший как следствие социального дробления, разделения символического поля и невротического расщепления психики. С тех пор дробление пошло ускоренными темпами, символическое поле вспахано и перепахано, а невротические состояния давно переместились в ту область, которую принято называть «большой психиатрией».

Разделение языков и вытекающее из него разделение литературы, обусловлено – вновь вспомним Барта, - отношением к власти. Литература это власть, а чтение по сути некое, иногда весьма своеобразное приобщение к её механизмам. Причем власть далеко не всегда политическая или идеологическая. Власть символическая, власть референтной группы и референтных групп тяжелее, сильнее, директивнее. Защитные механизмы, одним из проявлений которых является отрицание такой власти, в конечном счете действительно могут привести в объятия «большой психиатрии».

Свернутое же в языке действие может угрожающе развернуться в том случае, если в процесс чтения включается субъект неспособный к субъективности и к отношению к другому как к субъекту. Да и вообще доступность книги может стать преждевременным (так и хочется воспользоваться ленинским словом - «зряшным») открытием мира и угрозой устоявшейся системе власти в широком смысле слова. Это хорошо видно на примерах так называемых священных текстов, доступ ко многим из которых прозорливо был закрыт сотни и сотни лет.

Но оставим священные тексты. Отметим, что важно даже не «что» читаешь, а «как». А также – «когда». Прочитанные слишком рано некоторые книги приносят вред, а прочитанные слишком поздно цементируют некоторые – скажем так: инфантильные комплексы. Например, взрослый человек, читающий Майн Рида или Толкиена или «Гарри Поттера», в определенном смысле опасен не менее, чем читающий Кафку ребенок.

В «самой читающей стране мира» пороком чтения были поражены не более семи-десяти процентов жителей. Почему-то кажется, что процент читающих не уменьшился, а как раз увеличился. Понимаю, что это противоречит наиболее популярным данным, но читать стали многие из тех, кто прежде ничего никогда не читал. Но важны не количественные, а качественные показатели. Вот и сын одного приятеля, программиста очень высокого уровня, сам – тоже программист, явно должный превзойти отца, пристрастился к чтению. В комнате молодого человека книги лежат от пола до потолка (кроме них – диван, рабочий стол с креслом, три круглосуточно светящихся дисплея, музыкальный центр «Bang & Olufsen»). На 90 % фэнтези, 10% книги историков-альтернативщиков-ревизионистов. Раскрытая наугад книга из этой обширной библиотеки свидетельствует: книги на этих «языках» читают двуногие если не принципиально другого вида, то, как минимум, иной, совершенно чуждой, даже – враждебной культуры, говорящие на странном языке и, скорее всего, с ними никакая содержательная коммуникация невозможна.

Книги в первую очередь служат разделению, а не объединению. Чтение разделяет, также как разделяют деньги и социальное положение. Прежде бытовавшая иллюзия, будто всем интересно и важно прочитать некий новый роман, сродни комсомольской иллюзии «и счастлив тем, что в жизни к главному причастен». И это не знак времени, когда продвинутый компьютерщик читает свое, а девушка в метро (кто её навел на эту книгу? как? зачем?) – Уильяма Берроуза. Властное «Мы» предполагает, что и все прочие читают нечто ради наслаждения стилем, языком. Даже если согласиться с этим спорным утверждением, все равно придется признать, что понятия о хороших стиле и языке у всех – разные. Якобы катастрофа печатного слова ведет к тому, что и должно быть на самом деле – к разделению, к выделению элиты и прочих, к дроблению элиты на многие элиты, а так называемых прочих – на бесчисленные подразделы. Причем очень часто эстетический уровень элитарной литературы чудовищен. Если учесть крайне низкий уровень перевода (если «элитарная» литература в нем нуждается) – чудовищен вдвойне. Да она ещё сплошь и рядом представлена настоящими симулякрами. Создатели «элитарной» литературы заранее знают исходы своей игры, пользуется пробелами в образовании представителей «элиты», будучи пойманными за руку часто демонстрируют настоящую агрессию: что это, как не угроза их власти? Да и представители «элиты» не рискуют – скажем так, - плевать против ветра. Современной культуре (не только и столько литературе) настоятельно требуется кто-то, не боящийся через определенные промежутки времени крикнуть «А король-то голый!».   

Давным-давно, во времена почти былинные, мне выпала удача не только слушать лекции Мераба Мамардашвили, но и честь выпивать с ним в одной компании со студентами и преподавателями ВГИКа. Будучи в те времена в не меньшей степени занудой, чем в нынешние, я пристал к Мерабу Константиновичу с разговорами о чтении. Уж не помню, о чем «высоколобом» тогда спорили и ломали копья, но Мамардашвили сказал, что более всего любит читать Жапризо и Буало-Нарсежака, благо читает в оригинале и имеет эти самые оригиналы. Видимо, на моей физиономии отразилось недоумение – как же так, Мамардашвили и «какой-то» Жапризо! Мне было терпеливо разъяснено, что чтение в значительной степени удовольствие, развлечение, а получать удовольствие от чтения философской литературы или литературы «сложной» довольно затруднительно: это работа и работа серьезная. Я часто вспоминаю о Мерабе Константиновиче, когда слышу от многих и многих про их персональные библиотеки (в байяровском смысле слова), и понимаю, что многие и многие лукавят, когда расписывают собственное удовольствие от чтения условного «Джойса». Не рискну утверждать, но предположу, что читают-то они на самом деле условную «Маринину» и просто стыдятся признаться в этом не то что какому-то там собеседнику, а и самим себе, из-за чего «Маринину» наверняка вкладывают в обложку «Джойса». Этакое повторение «Завтрака аристократа». Вспоминаю одного апологета здорового образа жизни и правильного питания, которого застал за пожиранием сала с чесноком и черным хлебом после только что влитых в глотку ста пятидесяти граммов водочки. Кстати, Мераб Константинович водочку – как помню, - выпил с удивительным изяществом.

А значительно позже встречи с Мамардашвили, но тоже – во времена очень давние, довелось участвовать в семинаре по психологии управления. Выступавшие вдруг перешли на тему чтения, попытались выяснить – что должен читать топ-менеджер? – и один за другим высказали убеждение, что художественная литература только мешает ему выполнять свои непосредственные обязанности, а топ-менеджер должен знать свою делянку, обладать специальными знаниями, а если читать, то только литературу профессиональную. Потом слово взял присутствовавший на семинаре пожилой англичанин, совладелец консультационной фирмы из Лондонского Сити, занимавшийся долгие годы подбором руководящих кадров для крупных компаний. Его опыт сводился к тому, что лучшие топ-менеджеры вырастали из специалистов по крымско-готскому или провансальскому языку, активно следящих за литературными новинками, и прочитывающих не менее одной книги в две недели. Такие, в отличие от получивших профильное образование, достигают наилучших успехов. Англичанин лукаво оглядел присутствующих: «Впрочем, вы, как представители страны великой литературы, это должны понимать сами…». Но его не поняли.    

См. также: рубрика "писать:читать"