Разговорное, телевизионное и успешное исследование возрождает римский смех

К сожалению, а может быть к счастью, специалист по античной филологии профессор Мэри Бирд стала спорной фигурой в глазах общественности. Сразу после 11 сентября 2001 в статье для "Лондон Ревью оф Букс" она связала внешнюю политику Америки с терактами. Это был смелый вызов в трудное время, который породил бурные последствия.

Обычно ведущими серьезных документальных программ на телевидении бывают белые мужчины среднего класса. Мэри, с ее длинными волосами цвета серебра, с лицом, нетронутым макияжем, в невзрачной одежде, без всяких предрассудков выходит на свет как она есть. И хотя Мэри Бирд прирожденный рассказчик, она была растерзана критиками мужского пола за свою «негламурность». Затем на нее накинулись «тролли». Однако эти нападения лишь сделали ее еще смелее и еще менее чопорной. Некоторым из ее особенно нервных коллег из Кембриджа просто необходимо иметь при себе нашатырь, когда они узнают, кем она стала.

Книги пишутся в состоянии равновесия, вдали от неспокойности телевизора или в интернета, но на тему, тон и стиль Мэри Бирд повлиял опыт общения со СМИ, от которых, как я чувствую, она пострадала. Эта книга полна живости и сюрпризов. Автор создает телевизионные сцены, а затем размышляет о широких последствиях, к которым эти воспроизведенные сцены могут привести.

Когда Мэри проводит нас через палаты и прихожие разных философских учений и идей, она высказывает в скобках свои импульсивные предположения и мысли, как будто находится здесь, во плоти, в беседе с читателем. «Эти римские теории и наблюдения уводят нас в тот интригующий, интеллектуальный мир, не принадлежащий никому, который одновременно полностью знаком нам и до замешательства чужд, где имеют место как простые вопросы типа «Что заставляет людей смеяться?», так и невероятные истории о магических источниках и чересчур сильных депрессиях». Ученые, которые все еще думают, что серьезность подразумевает напыщенность стиля и путанные выражения, должны учиться у этого автора.

Она начинает книгу с двух смешных анекдотов из древнего Рима, родине тех еще шутников. Первый случай происходит в Колизее в 192 году от Рождества Христова. Император Коммод, безумец, какими было большинство из них, одетый как Геркулес, зарезал десятки захваченных диких зверей и подумал, что станет еще забавнее, если он начнет стрелять в толпу и в кучку нервничавших сенаторов: «Все знали, что выходкам императора требовались - как гладиатору, как охотнику на дикого зверя и как подобному богу – аплодисменты».

Roman mosaic from the Villa del Cicerone in Pompeii, now in the Museo Archeologico Nazionale (Naples)

Молодой сенатор Дион Кассий, чтобы перестать смеяться, жевал горький лавровый лист, пока приближалась опасность. Частично это был юмор висельника, но также этот подавленный смех был в своем роде антиправительственным. Это заставляло «Коммода выглядеть смешным, убавляло его в размере...».  Британцы до сих пор смеются над самоуверенными, жаждущими наслаждений римскими правителями, и многие из жителей Соединенного Королевства не раз заглушали хихиканье на серьезных мероприятиях или на встречах с Великими и Могущественными. Прошлое на самом деле никогда не остается позади.

Один смех универсален, другой характерен для определенного времени и места. Мэри Бирд рассматривает оба вида смеха. Римляне смеялись над мошенниками, над льстецами, над тунеядцами, над позерами и над сильными мира сего. Всё как и мы. Психологическая и социальная необходимость смеха, порывы к протесту и инакомыслию, стремление к эмоциональной разрядке одинаковы для всех людей.

Но юмор также определяется культурой, политикой, статусом, моралью и этикетом. Среди римлян «мужчины с лысиной или с необычной формой носа были хорошим предметом для шуток, но слепые люди – не были, люди же с неприятным запахом изо рта или с сопливыми носами находились где-то между смехом и несмехом".

Британские стенд-ап комики ломают социальные табу, постоянно насмехаясь над «профессиональными» жертвами надувательств. Рискованная шутка становится скандалом, подчеркивает конфликт ценностей. Все очень сложно. Бирд сама признает, что «более 2000 лет смех сбит с толку и одновременно заинтригован. Амбициозные теории и гениальные предположения о природе и причине смеха исчезли рука об руку с невозможностью когда-либо разрешить его загадку».

Однако это не помешало автору вникнуть в тайну. Она помогает римлянам оживать и через них заставляет читателей задуматься об этом данном от природы и истинно человеческим средстве, которым является смех. Необыкновенная профессор Мэри Бирд написала еще одну превосходную книгу, и одну из ее лучших, я думаю.

Перевод с английского Алены Вагнер, стажера MoReBo (ф-т журналистики МГУ)