Проза Бориса Евсеева обладает уникальным свойством выражать в ярких и необычных образах нечто «главное». Читатель включается не только в процесс понимания скрытых механизмов жизни, но и в состав действующих лиц книги.

«Офирский скворец» - предыстория новой жизни, очищения русского языка, воссоздания утраченного, исправления и оживления «моста», скрепляющего реальность и творчество, слово и речь.

Сборник отличается существенной динамикой развития уже узнаваемых тем и образов автора. «Офирский скворец», вероятно, пришел к нам из вызвавшего серьёзный читательский отклик романа Евсеева «Пламенеющий воздух», как идея «овеществленного незримого», прикосновения героев к неуловимым явлениям. Ось, на которой держится мировоззрение автора, невероятно оптимистическая. Невзирая на извороты и выкрутасы судьбы, герои все-таки приходят к пониманию важности и ценности «невещественного» бытия.

В начале этого небольшого романа действие происходит в смирительном доме, который и призван обуздать, «смирить» беспокойный характер одного из главных персонажей – Ваньки Тревоги, «колоброда», прожектёра, талантливого рассказчика баек и историй, занесённого к нам из XVIII века: «Призывал Тревога российских и иностранных подданных основать новое государство на острове Борнео».

Борис Евсеев объясняет значение Ванькиного характера для истории России: «Часто одни только пролазы и темнилы подмогой русскому духу были. Двигали они наш дух вперед, воздымали его ввысь. А сами потом в сторонке отдыхали. Хорошо, если все ими сделанное доставалось святым. А то ведь – чинушам!»

По мере движения сюжета мы погружаемся в «глубину текста», во все эмблемы автора, наполненные онтологическим содержанием.

Одна из знаковых эмблем – «узнавание тайного». Она объединяет разные сцены повести и совершенно непохожих друг на друга героев: ученого скворца и обер-секретаря Тайной экспедиции Шешковского.

Скворец в повести – птица-проводник и транслятор мыслей Ваньки Тревоги: «Взял и подучил скворца нести околесицу про Тайную экспедицию, про Голкондское, да про Офирское царство...» А цель, которую преследует герой, – желание соединить времена: «Ванька скворца в Голосов овраг со своим подручным отправил. Чтоб там птицу для будущих времен сохранить. Дабы мог скворец в будущих временах против нынешнего правления свидетельствовать».

От слов птицы персонажи вздрагивают, ёжатся. Действие перемещается в наши дни, скворца постоянно воруют или он сам улетает. Неподобающее отношение людей к священной птице приводит к ее утрате. Но остается страна Офир как преодоление любого фатального исхода. В Офире – тонкие помыслы, радость эдемского единения людей и животных, отсутствие денег и власти: «Такое птичье-человечье, летучее царство, - самое приманчивое для русского человека и есть! Вот только где оно – пока никто не толком понял».

Становится ясно: «Офирский скворец» – о невещественной Земле, о неуловимой тайне, о силе незримого, об Офире, который находится то ли в речах «офирского скворца», то ли в расселине времен. Но отражения Офира, погоня за ним и есть тот путь, который возносит нас над пустотой и бренностью мира.      

Теперь остановимся на уже ставших классическими для автора темах, которые появляются в совершенно новых интерпретациях и контекстах, создавая тем самым общую метаидею сборника.

«Арина речь» – рассказ связный по содержанию и созвучный лексически. Образ «костра» разворачивается медленно и в конце рассказа пылает звуками: «раскатить», «Арина», «речь». Ключевое место действия рассказа – рынок. Именно здесь «резко вспыхивает костёр». Жизнь в рассказывании интереснее: «Костёр потрескивает, мир окрестный светлеет, жизнь становится любопытней, приманчивей». Чем же замечателен образ костра в рассказе? Тем, что он имеет метафизическую составляющую, способность «высвечивать» невидимые стороны действительности: «Рынок, на миг просвечивается им, как огромная коробка с трёхцветными, поставленными стоймя мармеладками».

Интересно и то, что Евсеев связывает любовь и речь. Так в тексте читаем, что любовь можно растратить не только в делах, но и в словах: «Не хочу я свой талант любви по пустякам разбазаривать, даром его разменивать. Её, любви, много никогда не бывает».

Во многих рассказах автора есть необъяснимое притяжение. Оно словно предваряет важные события: «В последнее время сюда, на рынок так и тянет: без смысла, без цели и выгод, словно здесь что-то утеряно или что-то может найтись». Главная героиня обладает также неким притяжением и внутренней силой.

По временам речь Арины кажется овеществлённой, предметной. Такая речь убеждает помимо смысла: красотой, сладким полётным весом. Вдруг начинает казаться: как Арина говорит - так оно всё и будет!

Стиль прозы Б. Евсеева во многом самобытен тем, что каждый его образ, метафора постепенно становятся «витальными». Это «оживление» как раз и способно объединить слова и действительность в одно целое: «Веселье и горечь, всепроницаемость и восторг! Чистая русская речь, тут же, на глазах, становясь физически-телесной, преображает наш пасмурный мир».

В другом рассказе Б. Евсеева «Лицедув» главный герой по имени Гриша занят «выдуванием лиц». Снова происходит символическое возникновение чего-либо из первостихии огня.

В изготовлении, «выдувании» лиц тоже есть свои этапы, на одном из них у каждой головы появляется свой взгляд. Однако: «Взгляды существуют лишь до тех пор, пока Гриша не приступает к основному – главному. Приладив воронку, Гриша, через отверстия в темечках, заливает по очереди пиво, вино и морс в изготовленные с любовью головы».

Таким образом, рассказ в несколько ироничном ключе повествует об очищении, но уже не речи, а «головы».

Еще один рассказ из книги имеет топографическое название – «Под мостом». Этот рассказ – торжество человеческой души и мудрости, осознанного выбора трудного пути и счастья одарения.

Меняются события и времена года, меняется настрой людей: «Весна встала окончательно, и характер вещей изменился… Ничтожное стало необходимым!». Ничтожным автор называет сам мост с его обитателями, оттаявшие с весной предметы, но по мере прочтения эта ничтожность приобретает значение «главного».

По сути, перед нами история бегства двух (вначале безымянных) людей от невыносимой домашней жизни: «И душа здесь, хотя дома маленький сын остался. Но назад ни за что не хочет, все нутро домашняя жизнь изгрызла!».

Под мостом, благодаря знакомству со стародедом Мелентьевым и его «главными словами», они со временем обретают тишину, свободу, любовь. В рассказе много диалогов, автор часто обращает внимание на то, как звучит тишина, и на то, как человек видит жизнь: «Но видел он хорошо. Не то чтобы остро, а как-то подробно-ласково жизнь глазами лизал». Это подробное исследование жизни отличает стародеда Мелентьева, от других героев прозы Евсеева. Мелентьев не слепец, а совершенно противоположный тип героя. Мудрость Мелентьева, простого человека, живущего «под мостом», порой не просто поражает, - шокирует. Откуда в нем столько жизненной правды, у кого он её подслушал, где и как подстерёг: «А кто притворяется другим, тот человек пропащий».

Еще одна деталь, общение человека с миром природы: «На следующий день стародед кормил рыбу хлебом. Рыба брала корм радостно. От счастья одарения рыб кормом стародед прозевал, когда явились цыгане». Стародед одаривает мир своей любовью не только к человеку, но и к миру природы: «Дерево телесней камня. Но камень глубже! В дереве звон – приятный, уносящий. А в камне – гул земли, гул основы. Гул вечной жизни!».

Этот рассказ больше всех других повествует о стойкости духа. Стародед рассказывает историю самоубийства двух влюбленных: «И прыгнули, и утопли. И над мостом, как два томящих огонька, встали. Теперь по вечерам тут мерцают. И не понять: гнилушки это, светляки или просто отблески пустые? Думали вечную любовь обрести, а обрели мерцание во мраке и вечное терзание меж небом и землей».

 Слабые люди называют трагедию судьбой. На самом деле, это повод для того, чтобы Ход Вещей изменил их жизнь: «Думаете, это вы жизнь свою поменять хотите? Не-а. Это она вас из гущи своей выдернула и под мост швырнула». Таким образом, смысл несчастий не в том, чтобы принести нелепую смерть, а в том, чтобы обновить жизнь, создать резкий поворот: «И у тех двоих не такая судьба была, чтоб попусту над водой мерцать». Да и к смерти человека толкает не объективная реальность, а собственный страх: «Себя, именно себя боюсь! А души, что тут снуют, нет, нестрашные! Мысли они веселые навевают… Не умирать по первому требованию, а именно жить! Изо всех сил! Живешь – и этим одним все гадкое и наглое в сияющее превращаешь».

Здесь, как и в других рассказах, автор обозначает «главное»: «Души – мост между временами. Они, а не законы с параграфами времена связуют. Как люди жизнь свою меж временами протянут – такой связи времен и быть!». Этим рассказом Евсеев привнес в литературу очень многое.

С темы «связности» начинается рассказ «Гул Земли»: «Правдивые истории не бывают слишком связными. Прилипчивая, как смола, несвойственная реальной жизни «связность», вызывает тошноту и озноб, заставляет судорожно хватать ртом зимний кочковатый воздух». Получается, что связь времён и связность жизни – не одно и то же!

Чтобы слова не распались, создается одно, стержневое: «Тут же, на случайной рекламке, пишутся разрозненные слова, и сразу клочьями летят в воду. Но стержневое слово накалывается на руке синим «шариком».

В таких условиях появляется «Территория мысли», где «каждый видит, что ему дано», и на которой речь очищается от дрянных слов: «Захотелось все эти слова зарыть глубоко в землю. Чтобы они здесь, на острове, дохлой рыбой перегнили, стали хоть чем-то полезным».

Дрянные слова – программируют болезни тела! «Есть, такие слова, есть. К примеру: «Жизнь, хоть удавись»! Или: «Провались оно всё пропадом»! Или: «Урою тебя, мразь». Эти и подобные слова сперва нас инфицируют, а потом убивают! Их нужно истреблять, как сифилис, как СПИД!»

В рассказе также обозначены темы озвучивания тишины и вещественности слова: «Только неуёмное желание рассказать свой мир другому. Только неусыпная воля: через простенькую историю сотворить собственную вселенную воды, камней». Стремление к рассказыванию жизни, по мнению автора, присутствует в каждом человеке.

Итак, главное здесь - возможность услышать гул земли и не спугнуть эту глубину: «Гул земли – постоянно обновляемое высказывание глубин о том, что у нас тут на поверхности, блин, происходит!»

Стало быть, Гул Земли – это гул замыслов, гул творческих идей, новых состояний. А секрет творческого вдохновения писателя, возможно, и заключается в умении понимать этот гул, уметь вслушиваться в себя, давать волю чувственной мысли: «Чувственная мысль – сильней мысли обычной. Эмоциональный ум – плодотворней, чем просто ум. Когда во мне чувственной мысли нет – я тот же автомат с лампочками!».