Дягилев. "Русские сезоны" навсегда

Колонка редактора

Схейен, не первый год занимающийся своим героем, подробно описывает становление и развитие личности Дягилева. Известный специалист по истории танца, он уже готовил каталог экспозиции, где выступал куратором – зимой 2004–2005 годов в Гронингене прошла большая выставка, посвященная «Русским балетам». Для нынешней монографии он переработал множество опубликованных источников, включая русские – хотя именно незнание русского языка уменьшает ценность многих работы зарубежных специалистов по истории «Русских сезонов». Схейен также работал в архивах – как в Америке и Европе, так и в Москве и Петербурге. Список последних, увы, достаточно неполон, и ограничен ИРЛИ, Русским музеем, ЦГИА СПб и РГАЛИ. Дягилевские же материалы находятся еще в десятке собраний обеих столиц, далеко не все из них опубликованы.

Впрочем, вопрос о том, когда надо остановиться в архивных разысканиях, каждый исследователь решает для себя сам.

Хороша ли книга Схейена? Бесспорно. Он тщателен и избегает ошибок. Он последователен и видит целое. Он в материале и умеет с ним работать.

Некоторые сюжеты книги, даже боковые, напоминают об актуальности дягилевской эпохи. Так, когда Схейен упоминает историю о скандале, случившимся 20 декабря 1908 года вокруг Иды Рубинштейн и танца семи вуалей из «Саломеи» Глазунова, он вряд ли подозревал о том, что описываемая им сцена (прибывшая в Большой зал петербургской консерватории полиция изъяла голову Иона Крестителя, сделанную из папье-маше: «изображение на сцене библейского сюжета было строжайше запрещено Православной Церковью») столетие спустя обретет рифму в виде закона о защите чувств верующих.

Не всякий российский исследователь рискнет непредвзято анализировать эти коллизии сегодня. Еще меньше желающих найдется, видимо, описывать гомосексуализма Дягилева. В специальной главе Схейен помещает его в культурный контекст эпохи.

Показывая Дягилева во весь рост, со всеми его сильными и слабыми сторонами – приближается ли автор к тайне самой личности? К тому, что можно сформулировать как сфумато или хотя бы описать как некую внутреннюю пружину, определяющую движение жизни, тайну источников, из которых человек черпает энергию для своих поступков?

Этой сверхзадаче в литературе отвечают считанные единицы текстов. Когда мы имеем дело с таким массивом информации, с которым сталкивается хроникер «Русских сезонов», остается быть благодарным уже за внятное изложение сюжета. Хотя, конечно же, все еще ждешь психологический портрет самого Дягилева. Тот не сводится к простой сумме совершенных им деяний и написанных текстов, как всякий человек, он есть нечто большее, чем выверенная хронология его поступков.

Издание «КоЛибри» - из числа сделанных не скупясь. Есть именной указатель и хорошо подобранные иллюстрации. Публикуются малоизвестные или вовсе неизвестные русскому читателю репродукции – например, портрет Баланчина в костюме Вакха кисти Зинаиды Серебряковой из коллекции музея Бахрушина или «Сергей Лифарь в балете «Кошка» Эйлин Мейо из театральной коллекции Гарварда.

Невозможно умолчать о чехарде в переводе личных имен: Уистлер оказывается порой Вистлером, а Гофмансталь то выступает под своим привычным для русского читателя именем, то оборачивается Гофманшталем. Мистерия Гофман(с\ш)таля случилась, к счастью, на одной странице, так что на указателе это не отразилось, а вот Уистлеру повезло меньше: в именном присутствует только Уистлер, а Вистлер со с. 102 сюда вовсе не попал.

К главе 27 отсутствуют примечания с 19 по 23-е, хотя в самом тексте обозначено их наличие. Но все это не мешает убеждению: исследованию Схейена придется выделить место на книжной полке. Причем в первом ряду.