Трудно быть богом. Даже театральным
Завершен эпохальный труд – опубликован последний том дневников главы Дирекции императорских театров.
Для истории русского театра дневники Владимира Теляковского (1860 – 1924) – то же, что жизнеописания Джорджо Вазари для истории итальянского искусства или записи Любови Шапориной для истории советского общества 1920-1960-х.
К хранившимся в Бахрушинском музее рукописям Теляковского обращались столько раз, что, непонятно, зачем их издавать – неужели не все еще разошлось по цитатам? Как выяснилось, не все. Но лишь теперь, после выхода последнего, шестого тома дневников за 1913-1917 годы, завершена гигантская панорама театральной жизни обеих столиц, которая предстает в пяти десятках тетрадей записей. Мир петербургского и московского балета, оперы и драматических театров, намертво прикипевший к миру придворных интриг и сердечных увлечений великих князей, предстает в подробностях, о которых вечно мечтают исследователи и энтузиасты исторического чтения.
Управляющий сперва Московской конторы, затем всей Дирекции императорских театров, Теляковский 20 лет занимался буднями сценической жизни – вплоть до революции, когда ушел в отставку и стал кассиром на железной дороге. Неожиданная судьба для выпускника академии Генштаба, полковника лейб-гвардии Конного полка – в этом звании Теляковский получил новую должность, чем изумил театральный мир. Хотя, если посмотреть внимательно на детали биографии, выясняется, что Теляковский тоже был человеком искусства – неплохо играл на рояле, изучал теорию музыки и композицию у Лядова, часто музицировал вместе с Николаем Рубинштейном.
Недоброжелатели образовались сразу, среди противников был и Сергей Дягилев, только что уволенный из той же дирекции и мечтавший вернуться на службу. Теляковский его не принял, публичные выяснения отношений продолжались до конца дней. Несправедливы порой были оба, но деловое сотрудничество Императорских театров и “Русских сезонов” не прекращалось долго, хотя реакция Теляковского на начинания бывшего чиновника Дирекции никогда не была приветливой.
Любопытно, что в опубликованных еще при жизни Теляковского мемуарах Дягилеву уделено полслова – в отличие от дневников, где и Сергей Павлович, и весь круг “Мира искусства”, упоминается не реже Собинова и Мейерхольда (в последнем Теляковский разочаровался, но ставить ему давал регулярно). Этим важны дневники – возможностью увидеть, как отличаются публичное высказывание и записи для себя, как цензурируется и деформируется событие в зависимости от того, для чьих глаз предназначено его описание.
Теляковский понимал значение своих записей, а если бы не знал очевидного, помогли бы окружающие – Шаляпин слезно просил показать дневники, относящиеся к началу его карьеры, уговаривал беречь их как зеницу ока. В предисловии к мемуарам Теляковский задавался вопросом – кому и когда понадобятся ли дневники; сегодня сомнения покажутся кокетством, они стали основой списка обязательной литературы.
Но Теляковский не был кокетом, он был простодушен и честен, поначалу более простодушен, чем перед отставкой, (привечаемому им Коровину при знакомстве напомнил “простого русского солдата”), но главное – умен, тут и Академия Генштаба сказывается, и семейные традиции – его отец, генерал-лейтенант Аркадий Захарович Теляковский, был теоретиком фортификации, известным не только в России ученым.
Понятно, что описываемые в дневнике истории, рифмующиеся с нашими днями, вроде выглядящей сквозной нитью борьбы с театральными спекулянтами (возмущались все, искоренить не мог никто), опишет любой. Но Теляковский порой роняет записи о стране, которым позавидуют журналисты: “Россия уже так измучена, что со всем начинает сживаться” (сентябрь 1915 года), “Россия, то есть общество Петрограда, стало ненормально.” (октябрь 1916-го). И совсем пессимистично 12 февраля 1917-го: «не может долго просуществовать наш прогнивший до мозга костей строй. (…) Это даже не правые и не крайне правые, а просто наполовину дураки и наполовину несчастные люди, которые даже очень дешево покупаются и продают отечество и Россию».
Долгие годы Теляковский испытывал давление артистов и Двора. Первые хотели денег, ролей, бенефисов и смешных порою поблажек, второй – исполнения прихотей. Получить внеурочно ложу – самая безобидная из проблем, в конце концов Шаляпин просил бесплатную годовую ложу для Горького и еще три для пока что неизвестных друзей, а вот задача учесть интересы протежируемой или принять в штат родственника выглядела сложнее, особенно в условиях, когда “Кабинет Его величества изыскивает средства сокращать наши расходы по труппам”. Атмосфера была как в средней группе детсада – наябедничать Великим Князьям, принести от них записочку или просто сослаться на покровительство, считалось нормой. Капризы Кшесинской выглядят феерически, в 1916-м, давно уйдя официально со сцены, она договаривается о бесплатном юбилейном спектакле, а потом вытаскивает из кассы всю сумму казенного сбора. “Трудно поверить, до чего еще сильно влияние Кшесинской в балете”, удивляется автор дневника; но, вероятно, даже он не подозревает о масштабах этого влияния. При этом на долю Теляковского выпадала самая сложная роль - примирять взаимоисключающие интересы и обеспечивать работу огромного мехнизма, где сам заказчик, Министерство Императорского Двора, было меньше всего заинтересовано в художественном результате.
Спасала твердость, которую оппоненты поначалу принимали за солдафонство. Да, не оценил Карсавину, в записях есть антисемитский душок, в Шаляпине видел не только великого певца, но и хитрого мужичонку (а что, не так?). Зато нашел идеальное решение – отнестись к императорским театрам как к такому же хозяйству, как конюшня, гараж или мебельная мастерская. Задачей Теляковского стало поддержание производственного цикла – несколько сцен, бесконечные премьеры, приезд в любой момент императорской семьи… Здесь любой увидит в капризах артистов досадную помеху – Теляковский не стал исключением. Но что иные принимали за черствость, оборачивалось эффективной менеджерской стратегией: ничего личного, только дело. И вряд ли бы Дягилев, доведись ему все же занять место директора, оказался бы лучшим руководителем, более того – он наверняка бы им не оказался, с его пристрастием к хаосу и напряжению последней секунды. Свое дело – да, но махина императорских театров…
Возможно, звучит не романтично, но при Теляковском телега ехала, и в итоге даже Советская власть признала в бюрократе своего: бывшему чиновнику Министерства двора назначили персональную пенсию и позвали на важную должность заведующего организационно-хозяйственной частью петроградских академических театров. Пенсию принял, от должности отказался, сел писать мемуары. Счастье, что сохранил дневники.
Он вел их двадцать лет, столько же лет потребовалось для их публикации – первый том вышел еще в 1998-м. Если есть время для тихого пафоса об издательском мужестве, сейчас ему самое место.
Теляковский В.А. Дневники Директора Императорских театров. 1913-1917. Санкт-Петербург/ Под общ.ред. М.Г. Светаевой. Подготовка текста М.В. Львовой и М.В. Хализевой. Комментарии М.Г. Светаевой, Н.Э. Звенигородской и М.В. Хализевой. - М., 2017. – 944 с., илл. - 500 экз. - 1500 р. (переплет).
Это расширенная версия статьи, опубликованной в "Ъ".
