Во вторник, 28 сентября, в 17.00 на площадке Санкт-Петербургского Союза театральных деятелей (Невский пр., 86) состоится презентация монографии-альбома «Инна Габай. Театральный костюм» (СПб.: РИИИ, СТД РФ, 2020; автор-составитель старший научный сотрудник сектора театра, кандидат искусствоведения Любовь Овэс). Мероприятие проходит в рамках цикла «Новая литература о театре».

Мыслями о театре и сценическом костюме в книге делятся режиссеры; художники Эдуард Кочергин (он, кстати, муж Габай) и Ирина Чередникова, исследователи сценографии Любовь Овэс и Анаит Оганесян. Большинство из них примет участие в предстоящем разговоре.

Презентация сопровождается выставкой произведений Инны Габай, на которой, помимо эскизов Габай и Эдуарда Кочергина (создателя декораций), будут представлены подлинные сценические костюмы из спектаклей БДТ им. Г. А. Товстоногова и Малого драматического театра 1960–2000-х годов. Автор концепции выставки Любовь Овэс.

Инна Габай и Эдуард Кочергин.
Фото В. Дюжаева

О герое книги

В 1964 году закончила ЛГИТМиК им. А.Н.Островского (класс Т.Г.Бруни). С 1978 года член Союза Художников России. Создала костюмы для 150 спектаклей. Наиболее известные: «Подруги», «Последний уличный бродяга», «Маклена Граса», «Похожий на льва», «Трамвай Желание», «Недоросль», «Царствие земное» в театра драмы и комедии на Литейном, «Влюблённый лев», «Старик», «Продавец дождя», «Восточная трибуна», «Лев Гурыч Синичкин», «Шут Балакирев» в Театре им. В.Ф.Комиссаржевской, «Монолог о браке», «Зойкина квартира» в театре Комедии. «Последние» в Театре им. Ленинского комсомола, «Вишнёвый сад» в театре им. Ленсовета, «Жила-была девочка» в ТЮЗе, «Борцы», «Тихий Дон», «Волки и овцы», «Смерть Тарелкина», «Пиквикский клуб», «Энергичные люди», «Кошки-мышки», «Визит старой дамы» и др. в БДТ им. Товстоногова, «Возращение на круги своя» в Московском Малом театре. Работала в театрах Японии, США, Канады, Югославии, Германии, Франции, Финляндии. Дебют в Малом драматическом театре «Таланты и поклонники» в 1971 году, затем более 20 спектаклей. В том числе: «Вкус мёда», «Оглянись во гневе», «Господа офицеры», «Фиеста» и др.
В частности, со Львом Додиным Инна Габай работала более 30 лет. Автор костюмов к его спектаклям: «Свои люди — сочтёмся» (ТЮЗ), «Разбойник», «Татуированная роза», «Живи и помни», «Дом», «Братья и сёстры», «Вишнёвый сад», «Бесы», «Банкрот» (Национальный театр Хельсинки), «Кроткая» (БДТ и МХАТ), «Господа Головлёвы» (МХАТ).

Фрагмент книги

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ХУДОЖНИКИ И ИСКУССТВОВЕД

Ирина Чередникова

... В очень узкой длинной чёрной юбке с немыслимым разрезом Инна стоит на верхней площадке мраморной лестницы Театра им. Комиссаржевской, курит сигарету и, смеясь, что-то быстро-быстро говорит. Очень молодая, очень весёлая, какая-то необычная и немножко смешная. Художница. Театральная художница. Художник по костюмам…

В старых затёртых джинсах, замотанная в платок, Инна сидит в красилке, курит и всё время звонким голосом что-то быстро говорит. Про сына, про то, что болит горло, про режиссёра, про переезд, и совершенно непонятно, как она одновременно отслеживает и корректирует сложнейшую гамму цветов для своих костюмов, это бесконечное количество выкрасок, приносимых ей красильщицами…

Инна на примерке сама подкалывает подол, прикладывает кружева, скандалит с закройщицей, сердится, смеётся. Ей не терпится, хочется уже многое увидеть, понять, как будет выглядеть платье, такое сложное, историческое, со множеством отделки. Тут же пьёт какие-то лекарства и договаривается сшить для себя ну совсем простую чёрную юбочку – нельзя же в этих страшных джинсах опять на премьеру…

Ходит за кулисами, болтает с кем-то, одновременно подкрашивает тушью старую соломенную шляпку – от них не дождёшься, машет в сторону рукой с неизменной сигаретой и опять смеётся, звонко ругает кого-то…

Инна в макетной БДТ рисует костюмы. Сигарета, всё в дыму, и варианты, варианты, бесконечные варианты… Сначала наброски, много набросков, потом эскизы, подробные, честные, очень изящные, потом выкраски, образцы тканей, магазины, красилка, примерки, режиссёры, артисты, Кочергин!!!

Такие костюмы, как делает она, в театре не умеет делать больше никто. Все эти носочки-чулочки, застиранные кофточки, старые пиджаки, такая шляпка или этакая. Нет, пуговицы не те, надо ещё поискать, а это слишком белое – в чай окунуть, розочки не так свернули на шляпке, и драпировку сама переделаю…

Подробности, подсмотренные и придуманные, очень живые, ощущение подлинности… И всё сведено по стилю, по колориту каким-то непостижимым образом в одно целое. Художественное, образное целое. А потом всё тем же голосом звонко, четырехэтажно прокомментировано…

Анаит Оганесян

Я хорошо помню их коммунальную квартиру, потому что приезжала рано, с поезда (наверное, это была «Стрела»), туда, на Герцена, 37. Они жили рядом с ЛОСХом, это было очень близко. У них была узкая длинная комната, которая кончалась небольшой тумбочкой. За этой тумбочкой мы и завтракали.

Мы с Инной довольно быстро подружились, но общались нечасто. Она казалась мне человеком, очень включённым в работу, потому что только об этом и говорила.

Второй или третий раз, когда я у них оказалась, она почему-то ходила в мужской рубашке. Я удивилась: «Почему ты в мужской рубашке?» Она сказала: «Это рубашка Иосифа. Он уехал, а я в его рубашке». Они, видимо, провожали Бродского, потому что Инна была очень дружна с Мариной Басмановой, его гражданской женой, которую тоже помню на этой же кухоньке. Не могу сказать, была ли у них столовая. Скорее всего там, на этой тумбочке, как на столе, и ели. Около неё и происходило всё общение.

Что касается работы, я в разное время видела Инну в макетной БДТ. В театре к ней очень хорошо относились, потому что она всегда была в ровном, хорошем настроении. Когда заходили какие-нибудь сотрудники постановочной части, тогдашний завпост В. П. Куварин или кто-то ещё, все были с ней неизменно дружелюбны. Она была со всеми в доверительных отношениях, чисто профессиональных. Я никогда не слышала от неё ни про кого ничего дурного. Она никогда не ругалась, не жаловалась: «Ой, мне то не сделали, это не сделали». Знаю, что она очень аккуратно работала. То есть всегда была погружена в работу. Инна очень ценила нескольких своих коллег. Особенно Иру Ведерникову. Приводила её в пример. Говорила, что у неё блестяще сделаны костюмы: «Не просто костюмы – образы, настроение, атмосфера. Вы не видели среды, но ощущали её через костюмы». Мне кажется, она соразмеряла себя с ней, хотела быть не хуже.

Не могу сказать, что была человеком амбициозным. Поскольку работала всё время с Кочергиным, имела дома своего художника, знала, что спектакли у неё будут, хотя он не единственный сценограф, с кем Инна сотрудничала. Когда они разошлись, сильно переживала, что теперь костюмы будет делать не она. То есть творчество было важнейшим стимулом её жизни, помимо сына Саши.

Мне кажется, Инна не была человеком светским. В молодости мы любили собираться. Если приезжали в Питер, обязательно должны были посидеть. Помню, прибыли большой компанией к Эдуарду Степановичу на выставку – она была сделана в Доме актёра к его 50-летию: Сережа Бархин, Давид Боровский, Лена Ракитина и я. Когда приехали, много общались. Всё было отлично, но я не помню, чтобы Инна вливалась в компанию и вела светскую жизнь, как обычно это делают жёны. Я её в этом качестве вообще не помню. А помню рисующей. Она могла притулиться в мастерской где-то сбоку и рисовать свои костюмчики.

Себя, мне кажется, она не любила. Спокойно относилась. Особенно не заботилась. Это внимание к себе обнаружилось только к старости, когда стали появляться болячки. Никогда не обращала внимание на то, как одета. Помню, Валя Романовская, жена Андриса Фрейбергса, собираясь на встречу с художниками, обязательно должна была быть очень элегантной, чтобы всем было понятно, что она, во-первых, жена художника, а во-вторых, и сама художник. Инну это вообще не волновало. Не хочу сказать, что она была неэлегантна… Я не помню, какая она была. Внешний вид не входил в область её интересов, хотя в молодости она была очень эффектна: высокая, стройная, пышная копна волос, и … странный взгляд поверх любого, кто с ней разговаривал. Она смотрела всегда как бы немножко поверх и вбок. Не было взгляда глаза в глаза. Видимо, такая привычка.

Появляясь в Питере, я всегда старалась её навестить, но бывала не часто, от случая к случаю. Как-то забирала у неё эскизы к «Ревизору» в театре Сатиры, чтобы отвезти в Библиотеку искусств и в Бахрушинский музей.

Инна прекрасно знала, что она мастер в своём деле. При одной из последних наших встреч, месяца за два до смерти, подписывая документы по закупке эскизов, сказала: «Я всегда точно знаю, что делаю». Она отлично знала свой предмет. Не просто костюм, а эпоху, время, характер и т. д. У неё всё было прорисовано до деталей.

Вспоминаю костюмы, кажется, к «Волкам и овцам». (Она ведь одевала почти все спектакли Кочергина.) Помню их на артистах и артистках, как выставочные объекты. Это не значит, что костюмы существовали отдельно – они создавали настроение, помогали формированию образа, но имели также и законченную форму.

Инна была хорошим рисовальщиком. Человеческая фигура всегда была у неё пропорциональна. Это не то модное современное рисование, когда тебе только намекают на костюм. Тела там нет, есть только вещь. А у неё тело было. Она умела создать и внешний, и внутренний образ. Вы ощущали характер этого персонажа. Не только костюм.

В последние годы она очень жалела, что совсем мало работает. Ей работать хотелось. Она понимала, что уже возраст, но почему-то ещё рассчитывала, надеялась на то, что сможет пригодиться. Но, конечно, понимала, что время её ушло.

Другие публикации по теме "Театр".