Сволочи и святой
Человек-оркестр в искусстве не редкость, но даже на общем фоне Вячеслав Пакулин (1900 - 1951) смотрится ярко. В молодости театральный декоратор, он сам выступал на сцене и цирковой арене, стихи печатал в одном сборнике с Вагиновым, был организатором и председателем арт-объединения, затем функционером ЛОСХа – а главное, отличным рисовальщиком и живописцем.
Как и у многих современников, бурная часть жизни завершилась 23 апреля 1932 года, когда вышло постановление ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций». Среди закрытых оказался и «Круг художников», созданный за шесть лет до этого недавними ленинградскими студентами. Вместе с Пакулиным туда вошли его однокурсники по училищу барона Штиглица и ВХУТЕИНу, включая будущего великого иллюстратора Алексея Пахомова и Алису Порет, позже к ним присоединился Александр Самохвалов – казалось, невская альтернатива московскому Обществу станковистов внушительна, тем более что Пакулин обладал задатками лидера-гуру. Его манифесты отличала идеологическая жесткость, искупавшая легкую сумбурность и невнятность текста, терминологической точности не наблюдалось. Родом из простодушной в культурном отношении семьи машиниста из Рыбинска, Пакулин рано осиротел, поначалу его поддерживал неизвестный меценат из Боровичей. Интерес к духовному наследию был искренним, но в чем-то диковатым. Интеллигенту в первом поколении приходилось как губке вбирать идеи и образы, пресс современности штамповал более закаленные головы, но Пакулин выстоял. Помогли школы: после Штиглица настала пора сцены, Пакулин занимался в Курмасцепе - на Курсах мастерства сценических постановок под руководством Мейерхольда, его наставником был Петров-Водкин. Сотрудничал с разными театрами, от «Балаганчика» и Театра Сатиры до «Красного путиловца» и передвижного театра Облпотребрабиса, это что-то вроде заготконторы при Союзе работников искусств, сегодня толком и не расшифровать название.
Куратор Ольга Мусакова, давно занимающаяся Пакулиным и готовившая эту ретроспективу не один год, целый раздел в корпусе Бенуа отвела театральным эскизам 20-х– те выглядят в стиле эпохи, но ни на йоту больше. Показывают и рисованный портрет мужчины во французском парике - предположительно Всеволода Мейерхольда. Пакулин сам мог быть живым примером для одной из лекций Мейерхольда, утверждавшего, что в театре из-за его универсальности надо уметь все. В наследии Пакулина не только макеты декораций и костюмов, но и плакаты, и даже обложка к книге Евреинова «Театральные новации» (1922). А вот работ периода Декоративного института почти не осталось, хотя оформление революционных праздников в разных районах Петрограда – тоже школа жизни, не меньшая, чем творческие командировки в Донбасс и Макеевку конца 20-х.
Живописные работы того времени связаны с поисками новых тем, жизнью заводов, трудом как таковым, с поисками нового реализма, сочетающего традиции классики и «мироощущение, восприятие, видение эпохи». Огромная «Смена (Героический реализм)», монументальная «Жница» впечатляют, но выглядят скорее эпизодом биографии. Пакулин мечтал о коллективности творчества, «Круг художников» допускал вмешательство в конкретные работы. Так, Ивана Орехова, выставлявшегося на групповой выставке, обязали замазать лицо девочки, – его сочли слишком конкретным. Когда в 1929 году объединение учредило БЮРКИД, Бюро контроля идеологии, многие покинули «Круг». Работа замерла, последнюю из трех выставок «Круга» в Русском музее Пунин показал в 1928-м. Так биографию Пакулина спасли от клейма коммунистического рупора.
В истории художник останется автором ленинградских пейзажей. В блокаду он маскировал военные аэродромы, затем рисовал жизнь горожан, выезжал на фронт. Разрушения не главное в этих этюдах и картинах. Идеальный город, его анима, поэзия и память - их пытается передать Пакулин, не скрывающий восхищения Марке. Многие его коллеги говорили, что никогда не видели Ленинград столь красивым и строгим, как в самый сложный период войны. У Пакулина он почти воздушен, соткан из миражей – с точки зрения Достоевского и Андрея Белого это едва ли не антиматерия, но в поэзии порой больше героического, чем в ином описании боя.
Одна из поэм молодого Пакулина, написанная «под Маяковского», называлась «Сволочам от святого». Сволочи не дремали. После войны обвиненный в формализме Пакулин болел, жил в нищете. Над городом простер крылья Владимир Серов. Пакулин перестал быть его замом по ЛОСХу, почему - неизвестно; с должностью исчез и стабильный доход. В 1949-м серовские подручные одобрили уничтожение картин Пакулина, позже при пожаре в мастерской сына погибли многие картины отца. Как результат – на рынке их мало, работы в основном поделены между Русским музеем и семьей, диспропорция сказалась на известности.
О Пакулине редко писали мемуаристы. Самохвалов публично вспомнил о «Круге» лишь в 1967-м, говорит Ильдар Галеев, куратор выставок о художниках объединения, его коллекция участвует в ретроспективе. Чем объяснить запоздалое признание, страхом перед госполитикой, нежеланием рушить затвердевшую историю искусства? Память искусства подвержена склерозу по многим причинам, и в этом склерозе не меньше стиля эпохи, чем в ее идеях и амбициях.
К выставке вышел отлично подготовленный каталог под редакцией куратора выставки Ольги Мусаковой.
Это расширенная версия статьи, опубликованной в Ъ.
