Charles Dickens: A Life

Колонка редактора

Похоже, что Диккенс все знал о себе заранее – и про свои тексты, и про судьбу персонажей, и про свою славу. Как-то все устраивалось в его жизни и вокруг, что он очень быстро стал единственным, Неподражаемым. “the Inimitable”; похоже детская травма, разорение семьи, а потом счастливое возвращение к нормальной жизни, тюрьма, принудительная работа на фабрике, страх нищеты и внезапной потери, разорения никогда никуда не ушел. Похоже, болезнь осталась навсегда. Писательство оказалось спасительным лекарством. Страх заставлял работать эту фабрику текстов в сумасшедшем, бешеном темпе. Чем дальше, тем больше скорость. Номер за номером, книга за книгой.  Английский журнал викторианской поры – штука особая. В нем смесь – научная статья, эссе, беллетристика, картинки. Пристойная, умная смесь в пропорциях и долях. Диккенс вломился в эту пристойность и подчинил ее литературе, своим текстам. Запустил серийность, сериальный пульс. Завел часы, заработали литературные стрелки: глава за главой, роман за романом. Он приучал читателей к своим книгам и в считанные месяцы приручил аудиторию журналов. Она жила по правилам Диккенса и по его календарю.

Время Диккенса рождественское, праздничное. Недаром говорят, что он заново придумал Рождество, создал «идею Рождества» и сам был «человеком Рождества». С Рождества начался «диккенсовский канон». В него входили обязательные ингредиенты: театр, тот волшебный диккенсовский театр, где он был всем – и зрителем, и режиссером, и постановщиком. Но прежде всего актером. Лучше никто никогда не мог изобразить причудливость описаний, источником которых была совсем не литература, не сочинительство, а какой-то совсем другой, удивительный неведомый опыт жизни, свойства зрения, владение словом. Чуткий Набоков расслышал это невероятное переплетение метафор: «…Темное крылое одиночество нависло над Чесни-Уолдом». Посетив с мистером Джарндисом дом, где истец Том Джарндис пустил себе пулю в лоб, Эстер записывает: «Это улица гибнущих слепых домов, глаза которых выбиты камнями, — улица, где окна — без единого стекла, без единой оконной рамы…».

О Диккенсе писали многие – ученые, исследователи, люди, наделенные художническим чутьем и чувством слова, и сухие ученые, трактовавшие этот мир с позиций, порой, заданных идеологией. В год 200-летия Диккенса, кажется, англоязычный мир просто спятил: юбилейная индустрия работает с размахом, набирая обороты – фильмы, музейные экспозиции. Одних только экскурсионных туров по диккенсовским местам в Лондоне больше пятидесяти. Академический мир тоже не отстает в этом марафоне. Издательская продукция разнообразна. Фикшн, нон-фикшн, фикшн плюс нон-фикшн. Диккенс в самых разных комбинациях и упаковках. Только за последние полгода вышли: «Становление Диккенса:  Открытие новеллиста» Роберта Дугласа Фэахерста ( Becoming Dickens: The Invention of a Novelist by Robert Douglas-Fairhurst Hardcover); «Двухсотлетие Диккенса» Люсинды Хоксли (Charles Dickens: The Dickens Bicentenary 1812-2012 by Lucinda Dickens Hawksley Hardcover). Все книги – не дежурная отработка памятной даты, или не только дежурная. Как ложка к обеду, эти качественные  работы быстро попали в списки бестселлеров и хорошо раскупались. Очередную новинку с непритязательным названием «Чарльз Диккенс: Жизнь», написанную известным мастером биографического жанра Клэр Томалин, встретили овации журнальных рецензий.

Казалось бы, чем уж можно удивить или специально порадовать читателя? Архивы открыты, секреты разгаданы, тайны известны. Но мастер есть мастер. Клэр Томалин все же добралась до нехоженых закоулков детства. Отец, мать. Та еще парочка. Клэр тонко препарировала  обстоятельства оглушительного успеха и славы Диккенса, собрала и прокомментировала 200 писем юбиляра.  Эпистолярный корпус, - пожалуй, главная изюминка книги. Покупатели ее заметили, и Amazon уже сигналит: остались последние экземпляры.