Колонка редактора

В издательстве НЛО вышло собрание произведений Анри Волохонского в трех томах: поэзия, проза, переводы. Волохонский – фигура без преувеличения легендарная. Известный поэт, биограф ленинградской/петербургской неофициальной культуры, составитель знаменитой антологии «У голубой лагуны» Константин Кузьминский пишет, что имя Волохонского связано со всеми сколько-нибудь значительными именами и школами северной столицы. При этом сам Волохонский «остается в тени». Вышедший трехтомник отчасти исправляет эту несправедливость. Собственно, до его выхода большая часть сочинений Волохонского была почти недоступна для рядовых читателей. Разумеется, некоторое количество текстов можно найти в интернете, а вот из изданного (в России) вспоминается разве что тонкий сборник «Тивериадские поэмы» в поэтической серии О.Г.И. да книжка мемуаров «Воспоминания о давно позабытом», несколько лет назад изданная тем же НЛО. Илья Кукуй проделал гигантскую работу, собрав и снабдив обстоятельными комментариями почти полный корпус текстов Волохонского, включая и те, которые выходили в малотиражных изданиях и о которых, по словам Кукуя, забыл даже сам автор.

Первое, на что обращаешь внимание при чтении Волохонского (в первую очередь это касается, конечно, стихов) – совершенно особенное отношение к слову, к языку. По точному замечанию Дениса Иоффе, Волохонский – поэт, который «предельно эксплуатирует эксперимент в плане сочетания звука и смысла». Многие произведения Волохонского построены на этом внезапном обнаружении каких-то новых, совершенно невероятных и неожиданных значений в сочетаниях казалось бы привычных слов. Схожесть, созвучие слов, их тематическое подобие, неожиданное ударение виртуозно используются Волохонским – все равно что инструменты в умелых руках мастера (в случае Волохонского, правда, куда уместнее сравнение с алхимиком). Отсюда же и крайне причудливая образность его поэзии – и при этом склонность к иронии, к каламбуру,. Вот, например, одно из стихотворений конца 70-х:

Разделка туши

Пока еще, увы, не в облака

Еще дитя – не выросла химера:

Полупрозрачный стратостат быка

Купюрами оклеен Монгольфьера

И Чингисхан о Тамерлан хребта

Стучится в череп позвонком Бурбона

Он пуст – и пустоты его Сорбонна

Промежду ребер греет хобота.

Внимание и особая чувствительность к звуку, к удивительному перетеканию одного слова в другое логично привели Волохонского к жанру песни. Он писал их в соавторстве с близким другом Алексеем Хвостенко. В краткой анкете, помещенной в первом томе, Волохонский называет Хвостенко, наряду с Хлебниковым, своим учителем в литературе. Впрочем, от основанной Хвостенко группы «ВЕРПА» Волохонский все же предпочел дистанцироваться, несмотря на несомненную эстетическую близость.

Не меньший интерес представляет и опубликованная во втором томе проза. «Роман-Покойничек» - наиболее яркое прозаическое произведение Волохонского, которое Илья Кукуй определяет как «роман о крушении имперской культуры». Написанная в 80-е и с тех пор неоднократно переделывавшаяся «Повесть о Лане и Тарбагане», а также уже выходившие ранее воспоминания Волохонского, дают возможность узнать как о самом «загадочном поэте, каббалисте и мистике», так и о его окружении, об уникальной атмосфере ленинградской неофициальной культуры 60 – 70-х годов.

В третьем томе собраны переводы Волохонского, и среди прочих титанический труд – перевод книги «Зогар», памятника каббалистической мысли, написанной, предположительно, в XIII веке Моисеем Леонским. Переводы – едва ли не самый рискованный, самый радикальный из всех экспериментов Волохонского. Дело даже не в попытке частичного переложения «российской азбукой» Finnegans Wake Джойса, быть может, самого непереводимого произведения из когда-либо написанных. И не в переводах из Катулла с использованием нецензурной лексики, способных вызвать поистине гомерический хохот. Волохонский обращается к мистическим трактатам, к древним священным текстам – в третий том включены, например, переводы «Бытия» и «Апокалипсиса». Однако тот же «Зогар» Волохонский переводит как текст художественный, некий роман о приключениях десяти человек, представляющих десять сефиротов. Как написано в кратком авторском предисловии: «Система десяти сфер получила человеческие признаки, а рассказ стал перемещаться из мистической области в тело художественной прозы». Такой переход – когда текст сакральный становится произведением литературы – предполагает особый язык, в чем-то близкий собственному творчеству переводчика. Как и его поэзия или проза, переводы Волохонского насыщены юмором и каламбурами в сочетании с самыми глубокими метафизическими изысканиями и переживаниями.