Колонка редактора

Российская провинция в 1937 г. Идет районная конференция ВКП(б); под конец единогласно принимается обращение к Сталину. Участники начинают аплодировать стоя. Шесть, семь, восемь минут. Бурные овации в наигранном коллективном экстазе никак не смолкают. Ведь тот, кто первым прекратит хлопать и тем самым откажет «батюшке» в почитании, навлечет на себя подозрение в глазах вездесущих агентов НКВД. На одиннадцатой минуте выбившийся из сил директор бумажной фабрики набирается смелости и, едва дыша, опускается на свой стул. Все остальные с облегчением следуют его примеру. «Однако вот так-то и узнают независимых людей. Вот так-то их и изымают. В ту же ночь директор фабрики арестован».

Этим эпизодом из книги А. И. Солженицына «Архипелаг ГУЛаг» Йорг Баберовски начинает свой монументальный труд «Выжженная земля. Сталинское царство насилия». Берлинский историк вряд ли мог найти сцену, которая нагляднее отражала бы его главную мысль: зачинщиком и режиссером большевистского террора всегда был И. В. Сталин – диктатор с неограниченной властью, который, даже присутствуя лишь символически, неизменно выступал хореографом всеобщего страха.

Тезис, что Сталин являлся творцом сталинизма, поначалу кажется логичным. Но это не так, во всяком случае с точки зрения современной исторической науки. Она относит миллионы жертв на счет советской ускоренной модернизации и «сталинизма снизу» – смертоносной динамики эскалации социальной и идейной борьбы внутри огромной многонациональной империи.

Йорг Баберовски в своей «Выжженной земле» выступает против подобных доводов, и вначале это несколько обескураживает, поскольку он сам долгое время их отстаивал. В исследовании «Красный террор», вышедшем в свет в 2003 г., он еще придерживался тезисов польского социолога Зигмунта Баумана, который объяснял разгул насилия при Сталине «стремлением к однозначности, борьбой с амбивалентностью и страстью государства-садовника к порядку». 

Дотошная работа с источниками и захватывающая манера повествования теперь помогают Баберовски доказать с помощью богатого фактического материала, что кровожадность сталинской эпохи порождалась не идеологической либо социально-структурной необходимостью, а исключительно волей диктатора. Хотя Сталин неизменно оправдывал террор как историческое орудие мирового коммунизма, Баберовски здесь показывает, что мечта о «новом человеке» служила ему благовидным прикрытием для силовой политики, цель которой заключалась в установлении любыми средствами досовременной личной диктатуры.

Но как же бывшему грабителю банков Иосифу Виссарионовичу Джугашвили удалось сосредоточить в своих руках такую власть? Баберовски подробно анализирует стремительное превращение Сталина в аппаратчика после смерти Ленина. Дело в том, что, в отличие от своих конкурентов Троцкого и Бухарина, Сталин, всегда прибегавший в политике к мафиозным методам, умел эффективно пользоваться клиентской системой номенклатуры. Когда он возглавил кремлевскую верхушку, первым из столпов его власти стала последовательно сплетаемая густая сеть личных связей. При этом он окружал себя в основном пролетарскими выдвиженцами, которые платили ему за карьерный взлет безусловной преданностью. Еще большее значение имел второй столп: с помощью произвольных арестов и расстрелов Сталин создал атмосферу паранойи. Даже его приближенные не могли наслаждаться безопасностью.

Сталинские методы управления включали не только ритуалы унижения членов его камарильи, он не останавливался и перед казнью ближайших сподвижников, таких, например, как Н. И. Ежов, его самый услужливый цепной пес. Многолетнего главу НКВД, который дал свое имя «Большому террору» («ежовщине»), в конце концов расстреляли и посмертно даже убрали с помощью ретуши с официальных фотографий. Многие другие сталинские подручные избежали подобной судьбы лишь благодаря тому, что своевременно покончили с собой. Короче говоря, «сойти со сталинской орбиты было невозможно»: «Человек являлся либо жертвой, либо палачом, либо выбирал самоубийство». 

В предисловии Баберовски признается, что, пока он писал книгу, чудовищные образы насилия преследовали его даже во сне. Кое с кем из читателей вполне может случиться то же самое. Когда при чтении все глубже погружаешься в тщательно воссозданный на основе документов ад советской «кровавой страны», нескончаемая история убийств порой кажется непереносимой. Однако именно благодаря этому «Выжженная земля» представляет точную картину сталинской эпохи, которая как минимум в период «Большого террора» 1937–1938 гг. превзошла всякое воображение. Сталин, директор советского «человекопарка», форсировал произвольное расширение границ террора. К примеру, в конце января 1938 г. он отдал приказ до середины марта арестовать 57 200 «врагов народа» и 48 000 из них расстрелять. «Насилие, – замечает Баберовски, – стало настолько естественным, что никому уже не требовались какие-либо основания для самооправдания». Соответственно всего лишь двухлетний итог «Большого террора» просто не укладывается в голове: были арестованы 1 575 259 человек, из них осуждены 1 344 923, приговорены к смерти – 681 692 человека.

Таким образом, основной прием сталинской власти заключался в стратегии «страха и трепета», подавлявшей любое сопротивление в зародыше. Как ни парадоксально, его личное положение было стабильно потому, что зиждилось на перманентной дестабилизации системы. Рассылая, словно нажатием кнопки, парализующие волны шока по всей своей империи, диктатор держал ее в состоянии хронического чрезвычайного положения, которое давало ему возможность властвовать практически безраздельно. Сталин глубоко усвоил знаменитое изречение Карла Шмитта: «Суверен – это тот, кто решает вопрос чрезвычайного положения». 

Правда, ему помогали тысячи усердных подручных. Но Баберовски наглядно показывает, что они часто действовали не по убеждению, а повинуясь повсеместному круговороту страха и доносительства. Партийные работники и офицеры НКВД были настолько озабочены собственным выживанием, что любой ценой старались не лишиться милости Сталина. А за это требовалось платить обильную кровавую пошлину. Поэтому сталинские палачи, «с опережением» доказывая свое послушание, все время просили увеличить «лимиты» на смертников, дабы ликвидировать еще больше «человеческих отбросов». Диктатор управлял функционерами, как кукловод, держа все нити террора в своих руках. Все основные команды об убийствах отдавались им или, по крайней мере, с его благословения. Любое самоуправство со стороны провинциальных «князьков» каралось драконовскими мерами. Например, руководителя ЦК компартии Казахстана Сталин велел расстрелять лишь за то, что его портреты, которые носили на местной демонстрации, были по размеру больше, чем портреты диктатора.

«Выжженная земля» дает в буквальном смысле пугающе ясное представление о сталинском режиме насилия и убедительно показывает, что сталинизм – по крайней мере в такой форме – не мог бы существовать без Сталина. Поэтому последний должен был сначала умереть, чтобы Хрущев смог похоронить произвол террора 1953 г. Кто-то, вероятно, не согласится с исследованием Баберовски, и не столько из-за какой-либо его теоретической непоследовательности, сколько потому, что оно заставляет изменить привычный взгляд на сталинизм. Но именно по данной причине справедлива мысль, которую уже высказало жюри Лейпцигской книжной ярмарки, награждая «Выжженную землю» премией нынешнего года за лучшую научно-популярную книгу: тот, кто в будущем станет заниматься темой сталинизма, не пройдет мимо этой книги.