Мортен Йентофт: «Это не была журналистика в нынешнем понимании»

Мортен Йентофт – известный норвежский журналист, многие годы работал в России собкором Норвежской телерадиокомпании. В прошлом году в издательстве «РОССПЭН» вышла его книга «Гуд даг! Говорит Москва!» с подзаголовком «Радио Коминтерна, советская пропаганда и норвежцы».  

- В чем состояла специфика норвежской редакции Московского радио в сравнении с другими скандинавскими редакциями Иновещания?

- Первой среди скандинавских редакций была организована шведская редакция, потому что шведский – самый распространенный язык в Скандинавии. Следом начала работать норвежская редакция, а датская – чуть позже. Шведская редакция была наиболее значимой, но и норвежская была важна. Во время войны она вещала три раза в день, это было много.  

Раньше исследователи занимались лишь историей передач из Лондона, а о норвежских передачах из Москвы мало кто вспоминал. Хотя они были продолжительнее, чем английское вещание, и были источником информации о ситуации на Восточном фронте, что было очень важно для участников норвежского Сопротивления. Это уникальный материал, мы сейчас занимаемся им в рамках проекта университета Бергена, изучающем распространение информации в годы второй мировой войны. А сама книга попала в заветный список рекомендованных к госзакупке – тысяча экземпляров досталась норвежским библиотекам.

- Какова была реакция на книгу в Норвегии? Испытывают ли сегодня норвежские журналисты чувство запоздалой солидарности со своими коллегами, работавшими по ту сторону границы – или они не воспринимают их как коллег, относятся как к идеологически чуждым людям?

– Многие не готовы считать сотрудников московской радиостанции журналистами, потому что передачи во время войны были не журналистикой в нынешнем понимании этого слова, а пропагандой. Но пропагандой были тогда и передачи европейского радио, хотя в целом ситуация в Западной Европе была иной, более свободной.

В Москву приезжали талантливые люди. Вернувшись в Норвегию, они почти никогда не работали журналистами – опыт Московского радио не воспринимался окружающими как журналистский.

- Можно ли обобщить жизненный опыт норвежских сотрудников радиостанции? Выглядит ли он скорее травматическим чем позитивным – ведь после возвращения из Москвы проблемы с трудоустройством или алкоголизмом испытывало большинство? Достойны ли эти люди сострадания?

- Да, проблемы с трудоустройством были у многих, но постепенно все находили себе место. Когда они вспоминали о прошлом, то соглашались, что работа в Москве сводилась к пропаганде. Но это не влияло на их отношение к русской культуре, или, например, к обществу советско-норвежской дружбы.

- Жалели ли люди, поработавшие в Москве и вернувшиеся в Норвегию, о своем решении – как решении уехать в СССР, так и о решении вернуться?

- У всех разные судьбы. Но большинство говорит о том опыте позитивно, если бы вновь предстояло выбирать, они бы опять поехали. Но все они хотели потом вернуться на родину, хотя экономически жизнь в СССР была неплохой. Работать приходилось по шесть дней в неделю, день был ненормированный, но им давали квартиру, приличную зарплату… Все важнейшие события советской истории – 40-е, смерть Сталина, смещение Хрущева, они увидели изнутри.

- Кто-нибудь отказывался говорить о советском периоде своей жизни?

- Даже если кто поначалу и не хотел вспоминать, то в итоге все же начинал рассказывать.

- Норвежские слушатели часто писали на московское радио. Проявляли ли к ним интерес норвежские спецслужбы?

- Я был с презентацией книги во многих районах Норвегии, и всюду встречал людей, слушавших передачи Московского радио. Многие из них посылали в СССР письма – с просьбой передать ту или иную песню или рассказать о чем-нибудь побольше. Кстати, мне даже подарили несколько конвертов, пришедших из Москвы. (Показывает конверт с маркой «Родина-мать»).

И вот в одной маленькой деревне группа молодых слушателей решила что-то спросить о конькобежцах. Спорт, надо сказать, всегда был популярной темой у норвежской аудитории, норвежские сотрудники Московского радио знали об этом и пытались повлиять на содержание программ.

Но, чтобы не привлекать возможное внимание спецслужб, та группа отправила письмо не от себя лично, а от имени деревенского дурачка. Ему и пришел ответ. Таких историй много.  

- Касалась ли радиостанция проблем королевской власти в Норвегии – или руководство советского СМИ предпочитало не затрагивать эту тему?

- Почти нет. Такие вопросы воспринимались как политически некорректные, критики политической системы не было. О повседневной жизни в Норвегии почти не рассказывали, речь больше шла о внешней политике, отношениях с НАТО.

- Понятно, почему люди слушают чужое радио в годы войны – они получают совсем другую информацию. Но зачем его слушать в 50-60-е годы? Об СССР совсем ничего не говорилось в норвежских СМИ?

- В ту пору на норвежском радио была лишь одна «кнопка», и перерывы между передачами днем оказывались порой весьма внушительными, по два-три часа. Так что если возникала возможность услышать другую радиостанцию на норвежском языке, люди этому радовались. После войны (в Норвегии оказалось более 100 000 советских военнопленных) интерес, и даже симпатии к СССР были огромными.  

- Передачи велись на новом норвежском или на букмоле?

- Думаю, на букмоле. Не знаю, были ли в редакции люди, владевшие нюнорском.

- В книге есть замечание, что язык программ не всегда отличался чистотой стиля.

- Одно время среди дикторов и редакторов не хватало тех, для кого норвежский был родным. Советские сотрудники говорили по-норвежски хорошо, но все-таки было понятно, что это выученный, а не родной язык. Поэтому и решили приглашать сотрудников из Норвегии.

- Есть ли архивные материалы, которые так и не удалось заполучить?

– Нет, хотя что-то стало известно уже после выхода книги. Но главное в ней – это использование расшифровок программ, сделанных по заказу норвежских спецслужб. По ним можно узнать подробное содержание передач. Такого материала нет даже в Москве. Когда я узнал, что папки с ним хранятся в государственном архиве, тогда и решил делать книгу. Другой материал разыскивал уже в московских архивах, сотрудники которых мне очень помогли.

- Есть ли разница между норвежским и русским изданием?

- Я смягчил в переводной версии ту часть текста, где идет речь о доносах на московском радио в сталинское время. В русском издании попытался объяснить психологию писавшей их женщины. Дочь репрессированного командарма, она явно опасалась и за себя, и за близких.

- В послесловии вы опубликовали свой e-mail с предложением присылать отзывы и комментарии. Какие интересные письма Вам поступили?

- А там опечатка! Правильный адрес – Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра. . Так что письма пока что не приходили.