Фрагмент мемуаров о Донатасе Банионисе

MoReBo публикует фрагмент воспоминаний Ольги Юречко «Донатас Банионис», любезно предоставленный издательством «Центрполиграф». Последняя любовь актера рассказывает историю их взаимоотношений и так и не состоявшейся свадьбы, Начинается фрагмент с описания поездки Ольги в Паневежис, здесь в 1941 году молодой Банионис впервые вышел на сцену Драматического театра Юозаса Мильтиниса.

Паневежис я представляла уютным, компактным городком, с множеством соборов и зданий, напоминающих здания Старого Вильнюса. Но все переплетено в его облике: национальное и советское, современное и вековое, провинциально-сельское и индустриальное. Паневежис! Произносишь название и понимаешь, насколько прочно в сознании оно укоренилось с именами Юозаса Мильтиниса и Донатаса Баниониса. В этом городе он 60 лет прослужил в театре Мильтиниса. Отсюда уезжал на съемки к Тарковскому, Жалакявичусу, Козинцеву, Вольфу… Здесь встретился со своей будущей женой, и здесь родились и выросли его дети. Театральные роли Донатаса мне были неведомы. Не помню источника, но где-то прочитала. Отыграв спектакль, Донатас возвращался домой, переодевался, садился пить чай. А зрители продолжали аплодировать ему, не расходились. Миф? Спросите об этом у тех людей, кто помнит его театральное творчество.

В четырехэтажном доме на улице Укмяргес, бывшей улице Гагарина, Донатас прожил тридцать шесть лет. Рядом с домом уютный парк, речка Невежис. По рассказу соседки Донатаса Иоланты, по утрам его можно было увидеть в парке делающим зарядку. За домом тропинка, по которой он ходил на работу в театр. А в южной части города, в конце Кафедральной улицы находится главный католический собор Паневежиса, собор Христа Вседержителя. 3 мая 1948 года в нем проходило венчание Донатаса и Оны Конкулявичюте (первой жены Баниониса, умершей в 2008 году. – Ред.). Через пятьдесят лет снова в этом же соборе ОСВЯТИЛИ их уже золотую свадьбу.

…Я не успевала впитывать впечатления. Сфотографировала дом, тропинку, собор и старое здание театра. Надпись на памятной доске на одной из его стен напоминает, что здесь в период с 1941 по 1967 год был драматический театр. Когда-то в нем находились сцена, три гримерные комнаты, зрительный зал на 330 мест. Сегодня же разместился маленький магазинчик по продаже аккумуляторов и отделочных материалов. А где же новое помещение театра? Оказывается, на площади Лайсвес, Свободы. Я увидела ничем не примечательное современное здание. Рядом па-

мятник Юозасу Мильтинису. На постаменте в виде сцены установлено скульптурное изображение сидящего на стуле человека, погруженного в свои мысли. Внутреннее оформление, как и во многих театрах: портреты актеров, графика на стенах, афиши. В фойе огромное декоративное красочное дерево. Поднимаемся в гримерную комнату. Справа на стене комнаты портрет Стяпаса Космаускаса… (литовский актер. – Ред.). Вот столик, за которым Донатас гримировался, готовясь к выходу на сцену. Благодарю судьбу за возможность постоять на ней. Что я чувствовала, что видела? Слабый свет. Полутемный зрительный зал. Никого. И в то же время в сознании ощущение присутствия людей: зрителей и актеров. Аплодисменты, аплодисменты… Зрители расходятся. Гаснет свет. Театр пустеет. Но остается не уничтожимое временем духовное поле тех, кто здесь творил. (…)

Просматриваю список театральных ролей Донатаса. Дебют — роль слуги в спектакле по пьесе Бена Джонсона «Вольпоне», последняя сыгранная роль в его родном театре, — Варклей Купер в спектакле «Дальше — тишина».

Пронзительная до боли история о том, как дети разлучают стариков родителей. Привязанность друг к другу, любовь — единственное, что осталось у этой пожилой пары, дальше придется уступить место завтрашнему дню. Старикам там нет места.

За свою творческую жизнь Донатас сыграл в 93 спектаклях и снялся в 81 художественном фильме, в двух документальных: об Адаме Мицкевиче и Микалоюсе Чюрлёнисе. Был снят на пленку спектакль «Алоиза и Абеляр», в котором у него была роль священника.

…Пока Донатас читает газеты, я подсчитываю проставленные в паспорте дни въезда в страну и выезда из нее. На некоторых штампах числа нечеткие, можно запутаться с ними. В период предыдущей визы я на один день ошиблась при подсчете, и получилось так, что утром приехала, а вечером уже уезжать. Пограничник, проверяющий паспорта, предупре- дил: до двенадцати часов ночи я должна буду покинуть страну. Срок визы заканчивается.

— Что делаешь?

— Считаю дни визы.

— Все нормально?

— Да. Можно на какое-то время о сроках визы забыть.

Донатас взял меня за руку:

— Пойдем.

— Куда?

— Увидишь.

Мы зашли в соседнюю квартиру. Там никого не было. Прошли в комнату. Донатас сел за пианино. Пробежал пальцами по клавишам. Настроился. Не помню, чтобы в каком-то из своих фильмов он играл на пианино. Песня была о любви. Я не пыталась запомнить слова, мелодию песни, завороженно смотрела на его руки, вслушивалась в голос. Он пел сердцем, душой. Даже не могу выразить словами, что я чувствовала.

— А какой композитор для тебя самый, самый?..

— Бах.

— А Бетховен?

— И Бетховен. В фильме Земана Бетховена я играл на немецком языке. Жил в немецкой

семье. Общение помогало в работе.

У Донатаса была книга о Бетховене. Прочитала. Воспоминания современников композитора, отрывки из его писем… его рассуждения о творчестве, музыке, людях, о самом себе, хронологически выстроенные от рождения и до его смерти. В сознании сложился образ противоречивого, моментами мелочного, сильного духом и великого человека. Посмотрела фильм. Именно посмотрела. Не понимая разговоров на немецком языке. Сосредоточив внимание на интонациях голоса, мимике лица Донатаса. Голос неузнаваем. Вероятно, роль озвучена другим актером. Лицо — гнев, страсть, недоверчивость, доброта, отстраненность от мира и напряжение мысли. В воспоминаниях о Бетховене его ученика, Фердинанда Риса, видится

тот же образ одержимого творчеством гениального человека. «Во время одной из прогулок он всю дорогу бормотал про себя, не напевая, однако, определенной мелодии. На мой вопрос, что это, он ответил: „Мне пришла в голову тема заключительного аллегро для сонаты“. Когда мы вошли в комнату, он, не снимая шляпы, побежал к роялю. Я сел в угол, и он вскоре забыл о моем присутствии. Он бушевал по крайней мере целый час, разрабатывая новый, столь прекрасный финал этой сонаты».

Какой сонаты? № 23. «Аппассионаты».

Музыка и жизнь в ее житейских трудностях и лишениях, в борьбе с судьбой — две

стороны бытия гения. И ничто не умаляет его величия.

«Я сейчас умру», — сказал когда-то Донатас, играя роль Бекмана.

…Без велосипеда мне непривычно и неудобно. Много времени тратится на походы

на рынок, в магазин, аптеку. Выручил сосед Донатаса. У него оказалось такое их количество, что нашелся и для меня. Велосипед я оставляла на балконе, иногда в прихожей. Убирала его под покрывало, но штукатурку на стене в прихожей все-таки повредила. Сосед предложил ставить велосипед к нему в подвал. Проблема была решена.

— Ты куда? — спрашивает меня Донатас.

— Пробегусь до парка и обратно.

— Не пущу. На улице темнеет.

— Тогда я не до парка побегу, а сделаю пробежку вокруг домов. Я быстро.

— Ты меня своей волей убьешь. Все равно не пущу.

— Я не понимаю, ты шутишь или нет?

— Можешь сегодня не бегать?

— Ладно.

Придется по вечерам отказаться от зарядки. Но совсем без спорта я не могу. Привыкла к большим физическим нагрузкам. Особенно когда увлеклась велотуризмом. Спортом занималась моя мама, профессионально: лыжи, коньки, плавание. Был у нее и рекорд в гребле на байдарке, на всесоюзных соревнованиях во Львове. Она научила меня плавать, кататься на коньках… Закалили физически, добавили выносливости и поездки с отцом на рыбалку на горные речки, в тайгу за кедровыми орехами… Если бы не надоедливая мошкара, можно было бы и сказать: «В лесу, как в раю».

— Нужно купить тебе велосипед. Чтобы был собственный, здесь.

— Я на свои куплю.

— Сними с моей карточки нужную сумму.

Я отказалась, но к этому вопросу Донатас вернулся через неделю, потом еще и еще через неделю… И я не устояла перед искушением. Новый велосипед! О таком и не мечталось. Не должны были деньги никоим образом затрагивать наши отношения, и в душе я почувствовала дискомфорт. Как будто присвоила что-то чужое. Но как я кляла себя за то, что не уберегла его. Не проверила велосипедный замок, и велосипед украли. Очень переживала. Купила позже подержанный, у соседа Донатаса, за свои деньги.

— Сколько у тебя в месяц выходит на дорогу?

— На восемь поездок туда и обратно половина зарплаты.

— Я буду оплачивать поездки, визу. И не возражай. Давай запишем, когда приедешь.

Вот как бывает в жизни — визы, границы.

Мне снова выдали визу, уже не на 90 дней, а годовую, но за год можно было использовать 180 дней. Три-четыре дня в неделю. Мы с Донатасом обсудили эту проблему и на месяц отметили числа моих приездов и отъездов. Каждую неделю в четверг вечером или в пятницу утром приезжаю, в воскресенье вечером в обратный путь. Так мы и отмечали потом эти дни.

— Буду три дня мучиться. Если со мною что случится, а виза закончилась, ты сможешь приехать?

Не смогу, через границу не пропустят.

— А если мы поженимся?

— Меня назовут аферисткой и для тебя что-нибудь придумают. Скажут, из ума выжил. День прожили, и хорошо. Ты себе не принадлежишь. Известный человек.

К разговору на эту тему он возвращался. То с уверенными интонациями в голосе, то с сомнением, удивляясь себе. Как такая мысль могла прийти к нему в голову на старости лет, с его-то известностью?

— Ну вот, ты не хочешь, — с каким-то облегчением говорил он.

Что я могла сказать? Накроет лавиной. Будет убито все доброе, хорошее. Думаю, к этой мысли его подтолкнуло желание, чтобы я не уезжала, была рядом с ним. А визовые ограничения мне это не позволяли. Я понимала — ни одна звезда никогда не отклоняется от своего пути, поговорит и забудет. Никому из нас такое не нужно. Просто быть вместе.

— Сейчас есть ты и я. Ни театра, ни кино. Меня там уже нет.

— Я непрактичная и упрямая идеалистка. Как ты меня терпишь?

— Не кривляйся!

Попал в точку. Он знал обо мне больше, чем я о себе.

Все люди неидеальные. Банальное утверждение. И наверное, в самоедстве есть какой-то смысл, бороться с тем, что в тебе неидеально.

Думаю, человек рождается с характером. Что из поколения в поколение передается по цепочке, то и получишь. И счастье, если сумеешь вовремя осознать негативное в себе и изменить в лучшую сторону свою судьбу и судьбы тех, кому даешь жизнь.

Эта моя прямота. Сама страдаю, и другие рядом тоже.

— Почему ты не отвечала на звонки? Я волновался.

— Я на велосипеде ехала по дороге, кругом машины. Если не отвечаю — не слышу звонка из-за шума, сразу остановиться не могу или к дому подъезжаю.

Он не воспитывал прямо — ставил в ту же ситуацию, в какую ставили его, чтобы человек на себе испытал то же самое и сделал выводы. Теперь уже я, обеспокоенная его молчанием во время моих звонков ему, не знала, что и думать. Что с ним? А если сердце прихватило?

— Почему ты не поднимал трубку? Я испугалась за тебя.

— Не слышал звонков.

Так мне и надо. Неприятно такое слушать? Глупая я, ведь для человека, лишенного в силу возраста привычной деятельности, и разговоры по телефону — жизнь. Бездеятельность для него была невыносима.

…В воскресенье, во второй половине дня, настроение у меня меняется. Появляются какая-то раздражительность и тоска. Вечером я уезжаю. НЕ МОГУ ПРИВЫКНУТЬ к этим отъездам. Тяжело всякий раз смотреть в глаза Донатаса и уходить. Долго прощаемся.

Выхожу из дома на улицу. Донатас с балкона машет мне рукой. По оврагу перехожу на соседнюю улицу. Оглядываюсь на окна его квартиры. И пешком, через Белый мост, добираюсь до автовокзала. Около одиннадцати ночи я уже в своей стране. До отправления поезда остается пять часов. Сижу на вокзале. Еще три часа в пути. Утром я на работе. (…)

…Шестое января. Годовщина ухода из жизни жены Донатаса. Он собирался на кладбище и ждал приезда сына. Донатас предложил мне подождать его дома, но я приняла другое решение:

— Я пойду погуляю по городу, а ты, когда вернешься, позвонишь мне.

Я не осмелилась попросить его взять меня с собой. Для него с сыном это важный день. На улице было холодно, и я периодически заходила в магазины и грелась. У драматического театра просмотрела афиши спектаклей. Посидела около часа в кафе.

Через несколько дней я пешком сходила в район Антакальнис на кладбище. Постояла у могилы Оны. Когда Донатас позвонил, я объяснила ему, где нахожусь:

— Скоро вернусь.

Вернувшись, я спросила его о надписи на литовском языке на одной из плит захоронения.

— Это из «Макбета». Привези книгу на русском языке, я покажу этот текст.

«Завтра, завтра и опять завтра. Мелкими шагами бегут наши дни. Они бегут до какой-то черты, и солнце нам светит, как безумным, и показывает нам дорогу в темноту».

Я запомнила эти слова. Приготовленную Донатасом для себя эпитафию. Такое жизнелюбие и такие выбраны строчки! Может, оттого жизнелюбие, что дальше — темнота…