«Вот еще один ушел

В даль, откуда нет возврата...»

Давид Самойлов.

«В даль, откуда нет возврата», ушел Станислав Лем.

...Мне повезло, я был его гостем. Много лет назад, в конце 80-х, Лем пригласил нас к себе домой, в Краков. Нас - съемочную группу Центрального (тогда еще советского) телевидения и двух «пишущих» журналистов. С фантастами предпочитают беседовать о фантастике и творческих планах. Мы же решили удовлетворить чисто человеческое любопытство и предложить мэтру вопрос, на который, нам казалось, он несомненно ответит.

Мы попросили пана Станислава дать прогноз на третье тысячелетие.

- Не буду! Не люблю прогнозов. Мне не нравится это занятие!

- Почему, пан Станислав?

- Потому, что мне много лет! На моих глазах затевались, а потом рушились, давая обратный эффект, самые благие начинания. Дорога в «прекрасное будущее» обернулась для многих стран жестоким тоталитаризмом, уничтожением миллионов сограждан.

Человечество непредсказуемо. Предвидеть свое будущее оно не в состоянии, я уверен в этом. И не обращайтесь за прогнозами к фантастам: максимум, что они для вас сделают (если захотят, конечно), - построят чисто технократические модели. И то весьма приблизительные. Причем скорее всего ошибутся.

Но, знаете, ничего плохого тут нет. Вера в прогнозы равносильна подготовке к самоубийству. Возьмите, к примеру, западногерманский журнал «Шпигель»: чего только они не обещали за последние годы! Если бы сбылась даже малая часть - считайте, всем нам крышка. И основания, между прочим, имелись. Но - не сбылось, хотя сроки прошли. В меня это вселяет некоторый оптимизм: несмотря на продолжающиеся катаклизмы, наш мир не так ужасен и не так безнадежен, каким иногда кажется.

- Тем не менее, пан Станислав, предсказать будущее своих книг вам, скорее всего, удается...

- Смотря в чьи руки они попадут. Для вас, русских, писать намного труднее, чем для Запада.

- Вы пишете для «нас» и для «них» по-разному?

- Я имел в виду несколько иное. Ко мне обратился мой западногерманский издатель: он захотел опубликовать один из самых ранних фантастических рассказов, который я написал в двадцать три года и который считаю весьма средним. Я согласился, но сказал издателю, что никогда бы не решился напечатать рассказ в России. Или, допустим, в Польше. А для них, на Западе, сгодится. Восторга это заявление, естественно, не вызвало. Издатель почти обиделся. Но я сказал правду.

Восприятие литературы, искусства, музыки напрямую зависит от условий человеческого бытия. Материальное изобилие, которого достигли Запад и Новый Свет, заметно атрофирует эту восприимчивость. Говорю как очевидец: несколько лет подряд жил в Австрии, благополучной стране, бывал в других процветающих государствах... Там можно печатать все, что угодно! Не халтуру, конечно, однако вполне приемлем средний уровень. Тот, который был бы немедленно отвергнут интеллектуальной публикой в наших не очень, мягко говоря, процветающих странах.

Я рискую нажить кучу оппонентов, но, по-моему, для подлинного, острого восприятия произведений искусства необходимо некоторое социальное давление на человеческие судьбы. Вовсе не собираюсь, поверьте, пропагандировать гнет со стороны государства - его и так было предостаточно и у нас, и у вас, но факт остается фактом: «восточный» читатель гораздо требовательнее «западного».

...Более всего пан Станислав поразил нас тем, что он, фантаст, напрочь отвергал реальность аномальных явлений, сообщения о которых заполонили газетно-журнальные страницы всего мира.

- Мне звонят из Варшавы и просят прокомментировать некое «уникальное» событие: мол, в известном месте приземлились трехглазые инопланетяне. Пришлось разочаровать собеседников - всерьез я этот визит не принимаю. Видимо, срабатывает еще один стереотип: писатель-фантаст должен верить подобным сообщениям безоговорочно. А я, между прочим, большой скептик в таких вопросах. Этот скептицизм - результат моих прежних, вполне профессиональных усилий по поиску внеземных цивилизаций. Интересовался ими серьезно и имею право на определенное мнение.

Но, поскольку тема эта бездонна и малоизучена, мнения могут меняться. Я был знаком с Иосифом Шкловским, известным всему миру астрофизиком. К концу жизни он, когда-то апологет версии о наличии «братьев по разуму», изменил свои взгляды на сто восемьдесят градусов, заявив: мы одиноки во Вселенной. Но я знаю другого, не менее известного астрофизика - Себастьяна фон Вернера: тот, несмотря ни на что, верен своей идее и убежден в существовании инопланетных цивилизаций.

Пусть, пока нет реальных доказательств, каждый останется при своем. Но когда мне рассказывают о подобных «приземлениях», я тут же вспоминаю частушку братьев Стругацких: «Ухажеру моему говорю трехглазому...»

Мы напомнили Лему о другом феномене - земном, а не космическом: об экстрасенсе Ури Геллере (в те года очень популярном), который без видимых усилий сгибал вилки и останавливал Биг Бен.

- Я знаком с ним! Беседовал так же, как с вами! Продемонстрируйте, прошу его, свои способности. А он: «Сейчас чувствую, что не получится. Вот вам моя книга, там все написано». А зачем, спрашивается, мне его книга, если он не смог ничего показать!

- А если мы попытаемся объяснить, почему у него в тот момент ничего не вышло? Вы были заранее настроены на недоверие к Геллеру. То есть были в определенной степени недоброжелательны к экстрасенсу. Они это ощущают, на них это действует.

- Я - недоброжелателен? - заспорил и почти обиделся Лем. - Пан не прав: я человек достаточно вежливый...

В запале дискуссии он перешел на польский. Согласия так и не достигли... И вскоре мы попрощались со Станиславом Лемом.

Уехали слегка разочарованными. Лем, великий фантаст, не захотел заглянуть в будущее. Лем, великий фантаст, не верит в контакты с космосом, в сверхъестественные возможности человека...

Лишь потом я понял причину. Силой мощного интеллекта Станислав Лем придумал когда-то свой фантастический мир. Он дарил его нам, позволяя туда заглянуть, но это был его мир, Станислава Лема. И вдруг - корпускулы этого мира просачиваются в наше бытие, пронизывают его и растворяются в нем. Все больше и больше, все чаще и настойчивее. И возникает естественная подсознательная реакция самозащиты. Вернее, защиты того ирреального мира, который фантаст конструировал сам.

Защиты - от нас с вами? Нет. От повседневности. Если так - я готов понять пана Станислава.