Уэллс Тауэр — 39-летний автор, остроумно названный критикой «следующим лучшим писателем» Америки, прославился благодаря рассказам, собрав за них довольно внушительную коллекцию литературных премий. Оценить адекватность американских критиков теперь смогут и наши читатели — сборник Тауэра «Дверь в глазу» впервые выпущен на русском.

Герои его сплошь лузеры, к тому же попавшие в переплет. Парень, потерявший по глупости работу и, кажется, любимую жену. Мальчик, которого терпеть не может отчим. Восьмидесятитрехлетний старик, коротающий дни во дворе в инвалидном кресле. Дурнушка-подросток, во всем уступающая успешной подруге и решившая взять реванш со случайным знакомым. Рабочий, запускающий за гроши аттракционы в парке развлечений. Не слишком удачливый бизнесмен, на последние сбережения купивший гору. Но тем, кто уже настроился на сентиментальную волну и вздохи об униженных и оскорбленных, эту книгу открывать не стоит.

Тауэр никогда не взывает к сочувствию в лоб и не дает прямых оценок — только молча ставит перед читателем эти аккуратно вырезанные кубы низовой американской жизни, точно запыленный аквариум из рассказа «Убежище», спасший героя от одиночества. Все его истории действительно звучат на диво органично, авторское насилие над героями и сжавшими их обстоятельствами неощутимо. «Рассказу нужно позволить быть таким, каким он сам хочет быть», — сказал Тауэр в интервью, просто и точно описав свою манеру.

Игра на нюансах, информация, посланная читателю в мелких, зорко увиденных деталях поверх голов персонажей, — всем этим Тауэр владеет превосходно. И все же едва ли не самое сильное его литературное умение — концовки. Финалы у него — всегда открытые. Никому из героев писатель не дарит счастья и прощения просто оттого, что их история подошла к концу. Тем не менее ледяной сквозняк, дующий из бездны, на краю которой они стоят до последней строки, — живителен. Потому что, если бы не нависшая над каждым опасность, одиночество, а возможно, и поломанная судьба, никто из них (и мы вместе с ними) не ощутил бы хрупкости и необъяснимого, но оттого-то и прошибающего навылет очарования этой грязной, вонючей и гребаной жизни.