Директор «Иностранки» Екатерина Гениева: «В нашей библиотеке дети играют на коленях у Джойса»

В эти дни ВГБИЛ, Всероссийская государственная библиотека иностранной литературы имени М.И. Рудомино, отмечает свое 90-летие. И именно сейчас для ее директора наступили тяжелые времена — в самой современной и динамично развивающейся библиотеке страны проверка идет за проверкой. Возможно, потому, что «Иностранка» звучит почти как «иностранный агент». Что отчасти правда — все девять десятилетий своего существования библиотека была едва ли не самым эффективным агентом мировой культуры в СССР, а затем в России.

Екатерина Юрьевна Гениева подарила мне новое издание классической работы крупнейшего специалиста по русской культуре, директора Библиотеки конгресса США Джеймса Биллингтона «Икона и топор». И хотя книга увидела свет в 1966 году, образ, используемый Биллингтоном, очень созвучен новому периоду русской истории: государственная пропаганда орудует топором и иконой в борьбе с внутренней фрондой и западной заразой.

Конечно же, Екатерина Юрьевна, повидавшая на своем веку множество лиц из власти и со многими из них находившая общий язык, умеет защищаться и разговаривать с властью на понятном ей языке. Как это умела делать и основательница «Иностранки» Маргарита Ивановна Рудомино («Ее огромные голубые глаза очень помогали убеждать собеседников», — говорит Екатерина Гениева). Но когда директора корят, допустим, самим фактом наличия в библиотеке Американского центра, — что тут можно ответить?

Кстати, Американский центр — один из четырнадцати, работающих в «Иностранке». Последний из открывшихся — Иранский. Это-то хоть можно — по новым идеологическим правилам?

Американский центр — свободное и, как и все во ВГБИЛ, компьютеризованное пространство с книгами в открытом доступе. Есть детский уголок, где Екатерина Юрьевна во время нашей прогулки по библиотеке устало и растерянно присела на цветной пластмассовый детский стульчик. Она все еще надеется убедить власть в том, что иностранные культурно-информационные, библиотечные и просветительские центры — благо для страны России, ее та самая «мягкая сила», о пользе которой недавно говорил премьер-министр. «Мы же ищем друзей, а не врагов, — рассуждает Гениева, — а врагов пытаемся превратить в друзей. У меня как-то во время одной из бесчисленных проверок спросили: мол, нет ли у вас в этих центрах шпионов? А я честно ответила: может быть, и есть. Только это не моя работа их выявлять, моя работа — межкультурный диалог».

«Не бывает черных тонов, бывают серые»

Ровно эту фразу Екатерина Гениева, сидя в своем весьма скромном рабочем кабинете, который когда-то занимала сама Маргарита Рудомино, произносит, характеризуя свою первую начальницу — Людмилу Гвишиани-Косыгину. А между тем легендарную Рудомино изгнали из библиотеки за два часа, в воспоминаниях Маргариты Ивановны есть пронзительный эпизод, когда новый директор отбирает у нее ключи от сейфа, объявляя несгораемый шкаф «государственным имуществом». Притом что в сейфе оставались личные вещи человека, 52 года руководившего библиотекой.

«Людмила Алексеевна всегда очень волновалась по любому поводу, — в глазах Екатерины Юрьевны появляется ироническая теплота, которая, должно быть, страшно бесит ее нынешних гонителей, — а я была первой, кого она нанимала на работу. Ей приставленный комитетчик говорил: вы анкету-то почитайте, почитайте! Полуеврейка, диссертация по какому-то подозрительному Джеймсу Джойсу… Но та же Людмила Косыгина сделала много хорошего, добилась для библиотеки, вероятно, за завтраком с папой, научного статуса. И тогда здесь появились филологи высшей пробы».

Кстати, памятник Джойсу, как и многим другим писателям, стоит в атриуме библиотеки, как и все здесь — общедоступном. Очередные проверяющие, которые ходят в «Иностранку» косяками, очень были недовольны фактом многообразия разных там Джеймсов в одном месте. На столе директора — книга одного Джеймса (Биллингтона, человека-легенды, который прислал видеопоздравление «Иностранке», связав ее нынешние успехи исключительно с именем Гениевой), в атриуме — памятник другому Джеймсу (Джойсу). «Первым был памятник Гейне, который библиотеке подарил Лужков — он не знал, куда его деть, — рассказывает директор, — Многие решили, что Гейне здесь похоронен. Приходили люди на пасху с яйцами. Пошли письма от новых русских с просьбой организовать для них захоронение». Гениева очень гордится памятниками, считая их частью коммуникативной ноосферы библиотеки: «Люди общаются с материализованными тенями. У бюста Валленберга всегда лежат живые цветы — и кладут их туда не работники библиотеки. Дети играют на коленях у Джойса».

Того самого, шпиона, одного из Джеймсов… Кстати, о детях. Один из очередных проверяющих — из валютного контроля (ведь не может быть все чисто там, где директор привлекает к бюджетным 6 миллионам долларов 4 миллиона долларов внебюджетных средств — ревизоры же привыкли к тому, что эти деньги немедленно крадутся и откатываются) — все требовал показать ему тот самый Американский центр. И никак не мог поверить, что он уже находится в нем. «А где же офис?» А нет офиса! Только книги, только электронные каталоги, только лекции на чужом наречии (в тот момент, когда мы блуждали с директором по библиотеке, там при полном зале, в то время как весь российский народ в едином порыве прильнул к новостям федеральных каналов, читалась лекция на английском языке по… экологии! Ну можно ли в такое поверить?!). Так вот, когда проверяющий продолжал допрашивать директора, в читальный зал Американского центра строевым шагом вошла группа опрятных суворовцев. С ревизором случился когнитивный диссонанс. Эти-то что здесь делают? Читают! «Сюда может прийти каждый», — втолковывала ему Гениева. «И что, я могу сюда прийти со своей внучкой?» — «Конечно, если ей уже есть три года».

…Однажды, в весьма поздний час, директор обнаружила в одном из залов библиотеки мальчика лет шести, меланхолично тыкавшего пальцем в компьютер, а они во ВГБИЛ на каждом шагу. «Я, конечно, решила, что он потерялся, и предложила показать ему дорогу, — вспоминает Екатерина Юрьевна. — Но он весьма раздраженно мне ответил: «Что вы мне тут такое говорите — я здесь уже десять лет работаю».

Именно десять лет (при своих шести), и — именно работаю.

«Время вам пошлется»

Сюда приходят дети, которые еще не умеют читать. И куда они попадают? Они попадают, как выражается директор, «в пространство, где есть точки удивления»: множество книг и люди, которые читают. В читальных залах может быть не слишком много народа, но в библиотеке мероприятий столько же, сколько дней в году. На выставках, лекциях, в учебных центрах — яблоку негде упасть. «Что такое наша библиотека? Весь мир в информационно-культурном пространстве. Кто мы? Мы созданы из тех книг, которые прочитали», — рассуждает Екатерина Юрьевна. «По-моему, это важная государственная миссия — поддерживать такие библиотеки», — снова несколько растерянно говорит она, как будто ей кто-то из высокого кабинета буквально только что сказал, что земля стоит на трех китах и не является круглой. А по-моему, именно это и пугает нынешнее государство. Пугают люди, читающие книги. Хуже того, умные книги. Еще хуже — книги на иностранных языках.

Сейчас разворачивается дискуссия по поводу того, нарушают ли люди в хиджабах светский характер государства. (Люди в черных рубашках и ряженые казаки, вероятно, не нарушают светский характер государства.) А в Библиотеке иностранной литературы книги читают девушки в хиджабах и девушки в косынках — в тех, в которых ходят в православные храмы.

Кстати, директором Екатерина Гениева стала благодаря отцу Александру Меню, чей портрет и совместная фотография стоят у нее в кабинете. Не в том смысле, что он составил ей протекцию. Александр Мень ее уговорил согласиться на эту должность. «У меня нет времени на административную работу», — отбивалась Екатерина Юрьевна. «Почему?» — уточнял Мень. «Я филолог, я пишу». — «Вы что, Лев Толстой?» А потом добавил: «Время вам пошлется».

В 1991-м по инициативе Екатерины Гениевой храм Косьмы и Дамиана, принадлежавший ВГБИЛ, был возвращен церкви. О чем свидетельствует табличка: «Книга спасла храм». Священники же углубляли свои познания в старославянском в Библиотеке иностранной литературы.

Гениевой было послано более двух десятилетий. Или все-таки больше?

«Библиотека существует вечно»

Да, конечно, цитаты из Хорхе Луиса Борхеса, великого библиотекаря, затерты до дыр. Но до чего ж точны. Он называл библиотеку раем — и вселенной. «Вселенная — некоторые называют ее библиотекой…»; «Библиотека существует ab aeterno». То есть — вечно.

Вечно ли? В России в любой работающей структуре все слишком сильно завязано на харизму, энергию, ум первого лица. «Иностранка» после Маргариты Рудомино стала другой, но выжила. «Иностранка», когда уже после Косыгиной ей прислали нового директора, которого не хотел коллектив, объявила забастовку, одной из вдохновительниц которой была Екатерина Гениева, председатель Совета трудового коллектива. Это были времена горбачевской демократии, и коллектив добился права избирать директора. 30 октября 1989-го директором был избран Вячеслав Всеволодович Иванов.

89-летняя Маргарита Ивановна Рудомино в тот же день послала письмо коллективу: «Мне хочется видеть нашу Библиотеку как самостоятельную, сильную научную библиотеку, как подлинный центр познания мировой культуры и науки, <…> оснащенную компьютерами, автоматизированным каталогом, другой новой техникой».

Все это теперь есть, разумеется. Но важно вот что. В статье о Рудомино Гениева писала: «…ей было на роду написано придумать модель саморазвивающейся библиотеки». Ведь из «Иностранки» в эпоху Маргариты Рудомино выросли издательство «Прогресс», Институт имени Мориса Тореза, журнал «Иностранная литература». И Екатерина Гениева придерживается той же концепции точек роста, которые влекут за собой то, что экономисты называют «мультипликативным эффектом». Например, из смелого акта — «выписки» из Парижа в 1989-м грузовика с литературой издательства YMCA-Press(10 лет лишения свободы) родился Французский культурный центр. Логика саморазвития привела к появлению тех самых четырнадцати центров страновых и национальных культур и книг. 5 миллионов единиц хранения, книги на 144 языках, сотрудники, говорящие на 57 языках и получающие в не такие уж маленькие зарплаты — в среднем 30 тысяч рублей (а теперь Минкульт пообещал даже их повышение). 250 тысяч живых, трогающих книги руками читателей в год.

Как-то Уго Чавес лично открывал в библиотеке Латиноамериканский центр. «А вы знаете, что рядом с вашим центром — Американский центр?» Чавес внимательно посмотрел на директора и ответил вопросом на вопрос: «Ну и что?» Ему «ну и что», а нашим начальникам и ревизорам — совсем не «ну и что»…

…Саморазвитие во всем. Только вот если остановить работу, точки роста могут превратиться в точки падения и деградации. Упраздни эти центры сегодня, заподозри их в том, что они «иностранные агенты» внутри «Иностранки», — и что станет с библиотекой? А вот что — она перестанет быть местом того, что в докторской диссертации Гениевой называлось «межкультурными коммуникациями», лишится столь органичного сегодня статуса неанонимной и невиртуальной социальной сети, куда приходят вести диалог и читать.

Многие до сих пор вспоминают курилку в Ленинке как свой второй университет. Потому что курилка была диалоговым пространством. В нынешней «Иностранке» и курить-то, следуя заветам Дмитрия Медведева, необязательно. Потому что диалог можно вести на каждом квадратном метре этого здания, которое когда-то казалось прежним завсегдатаям «Иностранки», например, Владимиру Познеру, слишком большим и неуютным. А сегодня это — место, уже «намоленное» несколькими поколениями читателей, а потому старомодное в хорошем смысле, и даже сталинская громада на Котельнической, соседствующая с библиотекой, кажется одомашненной и нестрашной.

«Библиотека — это диалоговая структура, — рассуждает Екатерина Гениева, — место, где происходит межкультурный, межконфессиональный, межэтнический диалог. Библиотека — это ведь не каталожные карточки или электронные записи. И даже не просто хранилище книг. Борхес говорил, что книга мертва до той поры, пока ее не коснется тепло человеческих рук. Но эпоха Гутенберга, признаемся себе, кончается, интернет становится другой формой бытования книги. И библиотека перестает быть хранилищем «глиняных табличек». Сюда если за чем и приходят, так это за социокультурным общением, за человеческой навигацией. А библиотекарь становится чем-то средним между актером, психологом, преподавателем, просветителем». «Продавцом», — подсказываю я. В этом, пожалуй, главная инновация ВГБИЛ, которая теперь становится стандартом для всех библиотек.

«Кстати, — продолжает Гениева, — маленьких библиотек, если они хотят выжить, это касается в еще большей степени. Они должны стать центрами человеческого общения».

Это касается и самой профессии библиотекаря. Одна из проблем — средний возраст работников библиотек. То, что на языке социологов называется «50+». Гарри Бардин, участвовавший в юбилейной дискуссии в «Иностранке», обращаясь к огромной аудитории Большого зала, своим фирменным глубоким баритоном произнес: «Вы выглядите моложе». И не обидел, а рассмешил. Чествуя ВГБИЛ и Гениеву, директор Исторической библиотеки Михаил Афанасьев говорил о том, что это ужасно, когда само слово «библиотекарь» ассоциируется с эпитетом «скромный». «Я не хочу, чтобы о библиотекарях говорили: подвижники и святые. Я хочу, чтобы они были нормальными, желательно молодыми, мужчинами и женщинами, имеющими возможность достойно жить и зарабатывать. И для это должна быть политическая воля государства», — рассуждает Екатерина Гениева. Вот тогда библиотека — в широком смысле слова — будет существовать в соответствии с формулой Борхеса ab aeterno, вечно.

…Может быть, я выдаю какую-то тайну, но Екатерине Юрьевне Гениевой тяжело бороться с политической волей государства, которая нередко бывает направлена не в пользу библиотеки, а против нее. Два десятилетия держать удар, будучи хрупкой женщиной-филологом, а не железным сталинским наркомом, — иной раз это повод для того, чтобы сдать позиции… Но: люди — необязательно только руководители — срастаются с библиотекой. Но: запах библиотеки, который притягивал несколько поколений, в том числе и мое, которое в 1980-е паслось в пространстве между кинотеатром «Иллюзион» и ВГБИЛ. Но: книги, живые оттого, что их трогают руками. «А-а, вам тоже важен этот тактильный контакт…» — ловит меня директор на том, что я глажу корешки старых энциклопедий.

При мне на электронную почту Гениевой пришло письмо от Людмилы Улицкой. Поздравительное — вообще-то «Иностранке» 90 лет. Письмо начиналось со слов «Дорогая моя!». Со свойственной Екатерине Юрьевне аристократически-сдержанной иронией она говорит: «Я сначала подумала, что это мне». Нет, с этой степенью интимности Улицкая обращалась к «Иностранке»: «Я благодарна тебе и всем твоим сотрудникам — от директора до уборщицы — за ту атмосферу, которую надышали в твоих стенах. Это атмосфера культуры. Мы живем в сложное время и давно знаем, что науку можно использовать в самых гнусных целях, а вот с культурой это не получается: если ее направлять в антигуманных целях, она перестает быть культурой и умирает».