Жерар Мортье: «Критиков почти не читаю, чтобы не впадать в депрессию»

— Говорят, вас так поразил "Евгений Онегин" в Москве, что вы не только немедленно позвали спектакль Большого театра на гастроли в Париж, но и предложили молодому режиссеру Дмитрию Чернякову постановку в Опере Бастилии?

— Мне понравился "Онегин" — он сделан в традициях русского театра, совершеннейший Станиславский. Хотя я противник привнесений новых смыслов в оперу извне (мне, например, совсем не близок театр Каликсто Бието), в данном случае дух сохранен полностью, несмотря на незначительные изменения в сюжете. Здесь выделана буквально каждая сцена, и особенно хорош этот переход к современной России во втором акте. На мой взгляд, это одна из лучших инсценировок русских опер из тех, что я видел в последнее время. Скандал вокруг нее кажется странным, а реакция Галины Вишневской, отказавшейся праздновать свой юбилей на "оскверненной" сцене, эстетически старомодной. Она великий художник, но в данном случае отнеслась к спектаклю — не побоюсь сказать — как Сталин к Шостаковичу.

— А написать тоже не побоитесь?

— Пожалуйста.

— И что же Черняков у вас ставит?

— "Макбета" Верди в сезоне 2008/2009 года. Дирижирует Теодор Курентзис. Буду рад, если потом эта постановка отправится в Новосибирск, где он работает,— мы с удовольствием предоставим театру декорации.

— Курентзис уже в будущем году встанет в Париже за пульт "Дона Карлоса". Вы его слышали в опере вживую?

— Знаю его по записям. Впечатлило.

— Будет ли Дмитрий Черняков, как он это любит, делать еще и декорации?

— Я еще не решил, мы пока что этого с ним не обсуждали. В отличие от многих других интендантов, я много общаюсь с постановщиками и люблю входить в детали проекта.

— С критиками тоже общаетесь?

— Критиков почти не читаю. А то впадаю в депрессию.

— Вы уже вроде бы привыкли, когда вас ругают?

— Публика обычно делится пополам — на тех, кто приемлет новые формы, и тех, кто нет. Я жду прежде всего дискуссий о своей работе.

— Когда вы руководили фестивалем в Зальцбурге, вы практически не занимались балетом. Но почти все современные оперные дома намертво связаны со своими балетными труппами. Не выглядит ли такое положение дел устаревшим?

— В Зальцбурге в мое время просто не было подходящей балетной сцены, да и труппу надо было приглашать целиком. А в Париже мы готовим на эту осень "Ромео и Джульетту" на музыку Берлиоза с Валерием Гергиевым и Сашей Вальц: жанры все больше смешиваются, и современный танец очень полезен классическому балету (в "Ромео и Джульетте" заняты, в частности, Екатерина Губанова и Михаил Петренко.—Ъ).

Более насущной проблемой выглядит само оперное здание будущего. Что меня смущает в новом проекте Мариинки: очень красиво внешне, но сами пространства внутри остаются традиционными. На мой взгляд, будущее за такими решениями, которые позволяют изменять отношения между публикой, оркестром и сценой, как это уже вовсю происходит в современных драматических театрах. Ведь новые оперы даже и пишутся принципиально иначе. Хотя в России, насколько я понимаю, упор все еще делается на традиционный репертуар. Я был на открытии нового здания Театра им. Станиславского: очень эффектно, но насколько музеен сам репертуар!

— Не из-за этого ли вы переменили афишу Парижской оперы для московских гастролей?

— Да, я собирался сперва везти "Пеллеаса и Мелизанду", но потом решил отказаться от Дебюсси. И все же, музыкальный мир банализируется, и мир классической музыки банализируется тоже. Всюду идут одни и те же названия одних и тех же авторов. Ведь в Париже едва ли не самые консервативные зрители, не столь продвинутые, как в Берлине, например. Хотя мы на будущий сезон готовим пять новых инсценировок опер ХХ века, и какой-нибудь редкий "Кардильяк" Хиндемита собрал у нас в итоге 17 тысяч зрителей, а билеты на все представления "Носа" в постановке Мариинки были раскуплены изначально.

— Ощущение, что русских опер все равно ставится мало. Вот и у вас, в "Бастилии", например...

— Я никогда не спрашиваю у публики, что она любит. Раз мы получаем дотацию в €100 млн от государства, это не означает, что за деньги всех налогоплательщиков мы должны обслуживать лишь определенный круг меломанов, исполняя только их любимые произведения. Вот мы поставили сейчас полузабытую "Луизу" Гюстава Шарпантье — так она, на мой взгляд, куда лучше всех опер Пуччини. А играют ее редко. Но и забывать про публику невозможно — что, конечно, не означает, раз пошла мода на Генделя, то надо у него играть все подряд. Русская классика — "Хованщина", "Борис Годунов", "Онегин" — шедевры. Но уже Римский-Корсаков часто оказывается непонятным для европейцев, хотя "Китеж" его очень хорош.

— То есть не все оперы, существующие на свете, должны играться в обязательном порядке?

— Нет, но надо делать определенные вещи в определенных городах. Мне, например, очень интересны постановки Петра Конвичного, но он так много работает с образами и мифами немецкой истории, что я не уверен, будет ли он понят парижской публикой. Или вот "Отмеченные" Франца Шрекера (Ъ писал о постановке Зальцбургского фестиваля) — явно надо ставить в Берлине, но не уверен, что во Франции.

— Парижская опера традиционно много издает DVD-записей. Чего в этом больше — желания задокументировать постановку или и впрямь одарить зрителя эстетическим переживанием?

— Скорее задокументировать. Видеозапись лишена многих важных вещей — и живого звука, и возможности одним взглядом охватить всю сцену. А опера все же должна жить в своем пространстве. Но и у записи и масса возможностей, в том числе — коммерческий успех. Не стоит об этом забывать, особенно на фоне тиражей DVD "волшебной пары" Анны Нетребко и Ролана Вилазона. Правда, на мой взгляд, настоящие оперные пары создаются репертуаром, а его немного — это "Тристан и Изольда", "Пеллеас и Мелизанда", "Бал-маскарад"... Художественные же пары на сцене долго вместе не живут. Сегодня о них вроде бы говорит весь мир, а завтра уже мало кто помнит.