«Это же так офигенно: все говорят по-русски, а мы этого и не замечаем»

Многочисленная смесь музыкальных конфигураций: он и сам по себе, и лидер «Аукцыона», и участник дуэта с Владимиром Волковым, и с заезжими американцами – ершистый гений Леонид Федоров, вечно одетый во что-то расслабленное, а исполняющий что-то, наоборот, крепко цепляющее вплоть до нервных окончаний, традиционно дает издевательские интервью, в которых все важное остается за кадром.

Селедка: – Что у вас сейчас в кармане?

Федоров: – Медиаторы. Вот такие (показывает оранжевые), пользуюсь ими уже много лет.

Селедка: – Вы где больше времени проводите: в городе, деревне?

Федоров: – В городе. В Москве.

Селедка: – Куда у вас окна выходят?

Федоров: – С одной стороны на военную часть, половину которой уже уничтожили – от нее остались только корпуса и казармы, а с другой стороны – на Павелецкую.

Селедка: – Как вы относитесь к современной поэзии?

Федоров: – Никак не отношусь.

Селедка: – Не читаете, не интересуетесь? Вы же, например, один из немногих популяризаторов Хлебникова.

Федоров: – Иногда читаю, конечно. А по поводу Хлебникова – ну, это случилось так. Мне интересно с его текстами работать, потому что они бесконечные, в них настолько много смыслов, что как ни сделаешь, все будет хорошо. Его творчество – как хороший инструменталист. Например, вот пригласишь Володю Волкова, как он ни сыграет – все будет круто. Так и тут. Ну, вот Хвост (Алексей Хвостенко – российский поэт-авангардист. – прим. ред.), например, считал его эпохальным поэтом. Для него вообще было всего три эпохи в поэзии: гомеровская, дантевская и хлебниковская.

Селедка: – То есть Хлебникова как фигуру вы не рассматриваете?

Федоров: – Нет, ну, фигура он же вообще сказочная, если говорить о нем как о личности, он уникальный.

Селедка: – А идеи его неоднозначные, утопические, вам близки? «Государство времени»…

Федоров: – Мне нравится, что он ставил себе задачи глобальные, выше человеческих возможностей, это круто. Над этим можно насмехаться, издеваться, но при этом поэт-то он действительно был гениальный. Даже я, профан, это понимаю. Особенно когда начинаешь его тексты произносить или петь. Я много чего пробовал, что-то получалось, что-то нет, но с Хлебниковым никто не может сравниться. Что ни скажет – все мощно.

Селедка: – А кроме Хлебникова, кроме авангарда в русской поэзии?

Федоров: – Если честно, я не книгочей. Понятно, что Пушкина в детстве любил, но мне достаточно быстро становится скучно, даже с такими поэтами, например, как Заболоцкий. Я к ним отношусь спокойно. Не знаю, может, потому, что мне больше интересно петь. С кем получилось, с тем и интересней. Вот так вышло с Хлебниковым, на которого меня Хвост сподвиг. Я сначала отнесся к этому с подозрением, но так как читал он его просто потрясающе, то у меня сразу картинка сложилась, как все это можно сделать. Звучит-то красиво.

Селедка: – Вопрос к вам как к человеку, достигшему большого жизненного опыта в связи…

Федоров: –…с большим жизненным опытом.

Селедка: – Вот вам сейчас пятьдесят. Что вас радует в этот период?

Федоров: – Прежде всего родные, наверное. Как и любого человека. Отвалились те вещи, которые меня перестали радовать. Не нравятся, например, тусовки, мне там неинтересно. Очень быстро надоедает большое скопление людей, независимо от того, день рожденья это или какое-то мероприятие. Раньше было легче.

Селедка: – Путешествия, может быть? Еда?

Федоров: – Путешествия никогда не радовали, а сейчас я отношусь к этому как к такой жизненной данности. К еде тоже спокоен, даже равнодушен.

Селедка: – Секс?

Федоров: – Ну, это вещь такая интимная. Иногда радует, а иногда нет, сами знаете.

Селедка: – Вот нам около 25, и мы не знаем уже, что там дальше будет.

Федоров: – У меня, можно сказать, никаких ностальгических чувств нет вообще. Честно говоря, мне сейчас больше нравится мой возраст, чем когда мне было, например, 25. Да, я был более здоровый и энергичный, но какие-то вещи сейчас больше доставляют удовольствие. Может, жизнь раньше была похуже, опять же эмоции всякие переполняли… Секс? Ну, я бы не сказал, что это очень помогало.

Селедка: – В одном из интервью вы сказали, что, приезжая в любой город, чтобы его почувствовать, нужно попасть в самый древний храм или церковь. В Нижнем вы где-то были?

Федоров: – Нет, к сожалению, нас поселили у черта на куличках. Даже не выбрались сегодня никуда, только в «Арсенал» успели, а в Москве ходим в Донскую церковь или в Данилов монастырь.

Селедка: – Как вы относитесь к максиме: «Самодержавие–православие–народность»? Федоров: – Я вообще не люблю эти всякие максимы, тем более всевозможные политические лозунги. Вряд ли Пушкин бы что-то такое сказал, поэтический текст мне нравится больше. Все призывы я считаю глупостями: чем меньше ты их читаешь и слышишь, тем лучше. Я отношусь к этому никак. Один дурак сказал, другой повторил… На моей памяти столько всякого было, всяких максим, что я давно научился не обращать на это внимания. Более того, когда я читаю все это, то понимаю, что в жизни-то все как раз наоборот.

Селедка: – А транспортом вы пользуетесь?

Федоров: – Ну, а как двигаться?

Селедка: – И общественным? Какое у вас ощущение от логистики в Москве?

Федоров: – И общественным. Ощущение ужасное. Нам часто приходится куда-то ехать, и мы специально заранее выбираем, обдумываем маршрут. Единственное, что концерты всегда в такое время, самое насыщенное. Тогда уже никуда не деться, приходится с инструментом тащиться. Метро бы нам помогло, но у нас так много всего с собой, что ни в какое метро мы не влезем.

Селедка: – Вас люди там узнают?

Федоров: – Нет, слава Богу. Редчайше.

Селедка: – А на корпоративы вас приглашают?

Федоров: – Очень редко, практически нет. Даже когда мы соглашались раньше, это были какие-то знакомые обычно или друзья друзей. Но вот жена подсказывает, что приглашают почти каждый месяц, а я и не знал. Но мы действительно не стремимся к этому.

Селедка: – Вы как-то говорили о том, что Россия находится в упадке и страна в таком положении вам совершенно не нравится, держит здесь только семья. Не хотелось уехать?

Федоров: – Да нет, конечно. Кому бы хотелось? Тут не все так ужасно на самом деле. Я помню, что времена были и похуже – и то мы на эту тему не задумывались. Никогда не хотелось уезжать насовсем, всегда тут было интереснее. Сейчас мы ездим туда отдыхать, а раньше было наоборот: отдыхали здесь – работали там. Ну, и это же субъективная вещь. Кому-то здесь очень хорошо, и на фиг ничего не нужно. Это только кажется, что там тебя все ждут и любят. Я повидал много эмигрантов, и как-то их жизнь не воодушевляла. Не знаю почему. Возможно, потому, что я не чувствовал за этим какой-то силы. Там замкнутое пространство, замкнутая тусовка, герметичная, из которой мне всегда хотелось вырваться. Мне больше нравилось общаться с другими людьми, например Хвост – уникальный в этом плане, человек мира. У него не было по России никакой ностальгии, в Париже он чувствовал себя как дома, хотя и жил совсем небогато.

Селедка: – А в России вы от чего чувствуете силу?

Федоров: – От народа, русского языка. У нашего друга Анри Волохонского есть сын, который родился уже за границей. Он на русском говорит прекрасно. Когда ему было лет, может быть, двадцать, он решил посетить Питер. Я его долго водил по городу, в котором он никогда не был, и он мне сказал замечательную вещь: «Зная русский язык, самое удивительное – попасть в место, где все на нем говорят». Это же так офигенно: все говорят по-русски, а мы этого и не замечаем.

Селедка: – У нас недавно в газете было интервью с Владимиром Мартыновым, который пропагандирует конец времени композиторов, вот вы с этой его точкой зрения согласны?

Федоров: – Согласен. У него же книга еще об этом – мол, когда-то композиторы были властителями дум, вершинами, титанами, как Вагнер. И эта роль принадлежала именно композиторам, а не философам и писателям. Я, например, не композитор, которому для творчества только и нужно, что лист бумаги, ручка и музыка в голове. То, чем мы занимаемся, – совсем другая история. Мы менестрели, те, кого композиторы когда-то скинули. Это другая профессия.

Селедка: – А эта линия менестрелей вас греет?

Федоров: – Нет, не греет, кстати. Композитором все-таки быть лучше.

Справка

Леонид Валентинович Федоров родился в Ленинграде 8 января 1963 года. Окончил Ленинградский политехнический институт им. М. И. Калинина. С 1982-го – лидер группы «АукцЫон». В 1990-х и 2000-х участвовал в совместных проектах с поэтами Алексеем Хвостенко («Хвост и АукцЫон») и Анри Волохонским (автор знаменитой песни «Город золотой»). В 2000-е активно выступал с джазовыми и фольклорными музыкантами, а также сольно. Всего на счету Леонида Федорова 22 альбома, записанных с «АукцЫоном», и 18 авторских пластинок. Женат, дочь Ксения – солистка группы «Кубикмагги».

См. также интервью MoReBo с Дмитрием Озерским.