Дожить до рассвета

Сегодня исполнилось бы 90 известному белорусскому писателю Василю Быкову. Без его "Сотникова" и снятого по этой повести легендарной Ларисой Шепитько великого "Восхождения" не представима сегодня наше этическое мировоззрение. О том, как он чувствовал войну и родину, - наш разговор с писателем Светланой Алексиевич.

- Василь Быков вместе с Алесем Адамовичем ваши "крестные отцы" в литературе. Они дали вам даже "первые деньги" на собирание первой книги "У войны не женское лицо"...

Светлана Алексиевич: Да, я тогда только заканчивала университет. И, конечно, как и у всякого недавнего советского студента, у меня не было денег даже на то, чтобы купить диктофон. И Адамович с Быковым одолжили мне серьезную по тем временам сумму, и я его купила. Но это все "матчасть". Для меня гораздо больше значили встречи с ними, разговоры, их книги. В том плоском шаблонном мире, в котором мы тогда существовали, это был глоток чего-то другого. Тогда модно было учиться у личностей. Это присутствие другого "думания" было очень важно. Тому, что можно было услышать в разговорах с ними, нельзя было научиться в тех наших университетах. Белорусский университет, например, был достаточно провинциальным, никогда не отличался свободомыслием или наличием крупных культурных фигур. А эти писатели вытаскивали нас из провинциальности существования.

- Для какой культуры сегодня наиболее значим Быков - белорусской, русской, мировой?

Светлана Алексиевич: Его очень не хватает сейчас в Белоруссии. Думаю, что его не хватает и на постсоветском пространстве вообще. Потому что как бы мы ни делились, между нами еще очень много тесных связей, нас держит общее прошлое. Мы все еще "оттуда", все с признаками "красного человека". А когда преподаватель Иркутского вуза рассказывает мне, что молодежь сегодня отличается крайним отрицанием 1990-х годов, то я понимаю, что "красный человек" продолжается и в наших детях.

Ну а в мире, все-таки, к сожалению, не так хорошо знают нашу культуру, чтобы такие имена, как Быков, стали ориентирами. Советская культура, все время шедшая особняком, в общем не проникла на Запад. Я много езжу сейчас по западным странам со своей книгой "Время секонд хэнд" и замечаю там сложное отношение ко всему, нами пережитому. Проблемы постсоветского пространства и падения Империи там не особенно кого-то интересуют. Мы для них лишь побежденные в "холодной войне". Хотя сейчас - из-за кризиса на Украине и присоединения Крыма к России - вновь появился интерес к нам. На Западе стали понимать, что побежденные в "холодной войне" не обязательно пойдут общим путем. Оказалось, все не так просто. И по поводу избираемых путей уже льется кровь. И это очень тревожит западный мир.

- Но такое ощущение, что Быков почти идеальный писатель в своем писательском поколении - без почвеннической "осадки", без очерковой заостренности. Мне кажется, это придает его таланту мировое звучание вне зависимости от того, слышит его или не слышит современная европейская публика. Есть же культурный, а не социологический резонанс.

Светлана Алексиевич: Очень хорошо говорил Иосиф Бродский: большая литература от средней отличается вкусом к метафизике. Мне кажется, эти две фигуры - Быков и Адамович - были писателями европейского уровня.

- Быков, наверное, единственный писатель, который сделал Великую Отечественную войну навсегда современной. Прочитав "Сотникова", ее уж точно не спишешь в историческое прошлое. Его война все время рождает великие модели нравственного выбора. И война породила его талант?

Светлана Алексиевич: По-моему, это не обязательно. Какая война родила Джойса?

- Ну не война, но мучительное переживание того, что Ирландия не свободна (а это, кстати, уже почти полувековой сюжет спрятанной войны), могло иметь отношение к его появлению.

Светлана Алексиевич: Я думаю, что великих писателей рождают какие-то прорывы. Человек вдруг отрывается от своего времени и прорывается к чему-то вечному - к самой человеческой природе. К тому, что ВСЕГДА происходит с человеком.

Я помню, как, будучи студентами, мы ждали каждую его книгу и очень много спорили о них. Потому что в них были вечные вопросы: как остаться человеком? что такое предательство? можно ли пожертвовать ребенком ради великой цели или великой победы? Эти вопросы, которые мы так страстно обсуждали тогда на советских кухнях, и сегодня абсолютно современны.

К сожалению, за последние двадцать лет, не возникло таких имен, таких людей, на которых мы могли бы сейчас опереться... Смотрите, с нами до сих пор те же имена - Быков, Солженицын, Адамович, Искандер, Окуджава...

И "военная тема" у Быкова и Адамовича была не просто военной темой, она вошла в европейскую традицию. Они же ведут речь о человеческой природе, о стойкости человека.

Не хочу обидеть современных писателей, но в них нет света нравственной чистоты, нет порывов.

Сегодня я часто слышу в разных компаниях: как жаль, что с нами нет Быкова, Адамовича. Как они сегодня нужны! Это звучит почти рефреном во всех разговорах. Их присутствие давало такую особую подсветку жизни, при них многие вещи были бы просто невозможны. Я помню, что от их выступлений у меня всегда было ощущение, что планка духовной жизни все время повышается, поднимается, растет.

А сейчас есть подкупающий молодой задор, но все время натыкаешься на не честно продуманные мысли. Страшное, пугающее советское прошлое вдруг находит в них защитника.

- Рабовладельческие южные штаты Америки на века нашли себе блистательного защитника в лице лучшего писателя Америки - Уильяма Фолкнера. Художник свободен от идеологической правоты.

Светлана Алексиевич: Конечно, свободен. Он может думать так, как считает нужным. Но факт-то остается фактом. Куда мы ушли за 20 лет хотя бы относительной своей свободы?

- Василь Быков в 1997 году уехал из Белоруссии, жил в Финляндии, Чехии, Германии. А умирать вернулся на родину.

Светлана Алексиевич: Когда он жил в Германии, Финляндии, ему было очень плохо. Помню однажды, это было в Германии, они с женой пришли ко мне на встречу, мы выпили кофе, и они меня провожали на поезд. И это были два таких растерянных немолодых человека. В том, как они стояли на этой платформе, была такая потерянность. Вокруг огромный мир, но не их. И каждый день плачет душа. Я от потрясения даже не на тот поезд села и уехала куда-то не в ту сторону. Когда мы встречались, разговор шел о Белоруссии. Как писателю, ему было тогда очень трудно, какая-то сущностная связь порвалась. В этом огромном мире он чувствовал себя совершенно потерянным.

Может быть, это связано с тем, что белорусская культура она такая камерная - небольшое пространство, маленький пейзаж. Это не то, что у русского писателя, в него всегда генетически включено огромное географическое пространство. А тут совершенно другое ощущение мира. Мне кажется, что ему было бы легче всего жить в маленькой Скандинавии или в Финляндии. Помню, что приезжая, я находила у них на столе все те же белорусские продукты - картошка, кусочек рыбы. За этим тоже какая-то герметичность, закрытость. А, может быть, ему уже просто не хватало сил. Его же поколение все время жило в "баррикадном" состоянии, все время сопротивлялось - страху, насилию. И, может быть, у него просто не было сил начать еще одну жизнь - теперь уже в современной Европе. Я всегда встречала в Европе грустного человека. Здесь, дома, он был другой.

Мне рассказывали, как он решил вернуться домой. Он знал, что серьезно болен. И - жена рассказывала - как-то пришел домой и сказал: "Я купил билеты, послезавтра мы уезжаем домой". Это было решение почти на уровне подсознания, предчувствия. Он просто хотел домой.

Похороны Быкова я запомнила на всю жизнь. Провожать его вышел весь город. Вышли и те, кто, может быть, и не читал его особенно. Но его авторитет был разлит в самом воздухе. Я шла среди огромного множества людей, столько цветов лежало на дорогах, и было ощущение, что мы хороним эпоху. Эпоху, когда личности влияли на время и современников.