«Жемчужина у моря» на просвет

Историк Виктор Савченко специализируется на истории Украины (с особым вниманием к Одессе) в революционные и соответствующие пред- и пост- годы – и занят своим делом плотно. Его перу принадлежат уже добрых полтора-два десятка (смотря как считать соавторство) книг, выпущенных главным образом на Украине. Данная работа вышла в серии «Истории сталинизма», хотя тема тут не вполне соответствует – строго говоря, то, что мы называем сталинским периодом в полной мере «вступает в силу» к 1929 году, то есть история сталинизма начинается как раз там, где книга заканчивается.

Броские названия книг Савченко, стиль его презентации в Сети, провоцируют априори заподозрить в нем поп-историка. К счастью, ничего подобного не обнаруживается. Более того, приемчикам болтливых поп-историков метод Савченко решительно противоположен. В советских газетах это называлось: «говорить сухим языком факта» (хотя отправлялся читатель под этим соусом как правило в реальность исключительно символическую, в пространство идеологических заклинаний). Авторский комментарий в книге Савченко играет роль лишь коротких служебных связок между прямым изложением фактов, цитатами, разнообразными статистическими данными. Собственная позиция автора и отношение к событиям проявляются только через «настройку» информационного фильтра. Угадать это отношение, впрочем, несложно.

Это весьма серьезная историческая работа – и, судя по всему, первопроходческая (ранее Савченко выпустил в соавторстве книгу «Одесса в эпоху войн и революций. 1914-1920», выполненную в том же ключе). Использованы статистика, официальные документы, газетные материалы, литературные и частные мемуары, частная переписка. Вроде бы ничего удивительного, так и положено в историческом исследовании, но именно плотность данных производит впечатление. От многого, приведенного здесь, распространяется прямо-таки аура необщеизвестного – такие сведения нужно именно «отрыть», а для этого немало потрудиться. И главное, с этой массой сведений автор с завидным умением справился и создал на «сухом языке» пускай и не «документальный триллер» (есть такой ярлык для рекламы нон-фикшн), но весьма связное и довольно напряженное повествование.

Главы книги посвящены трем «подпериодам» нэпа: катастрофическому, голодному 1921-1923 годов, расцвету в 1923-1927-м, фазе свертывания в 1927-1929-м; одесскому политическому подполью и борьбе с ним ЧК-ОГПУ; пролетарским протестам; отношению власти к «бывшим» - спецам, интеллигенции, положению и составу студенчества; инспирированному властью процессу украинизации; одесской «новой элите» - коммунистам и нэпманам; отношениям власти и религии; еврейскому вопросу – сионизму, истории еврейских партий и антисемитизму в Одессе; и наконец – разумеется! – легендарной Одессе-маме: преступности и проституции. В итоге получилась полная и выразительная картина социальной жизни в городе, не опосредованная советским газетным, статистическим, историческим официозом. Конечно помимо изложенного Савченко в Одессе в те годы происходило и много других вещей, по инерции (и, возможно, не напрасно) помеченных у нас в сознании как «хорошие», «правильные», «светлые» - создавались, например, пионерские организации, или что там еще нелюдоедского составляет легенду о ранней советской власти… Но в заглавии потому и сказано о «неофициальной» Одессе: автора интересует прежде всего то, что советская власть хотя и не могла в свое время игнорировать, но предпочитала ни тогда, ни потом широко не озвучивать, что чаще всего официально обсуждалось только на уровне соответствующих ведомств.

Знаменитый «одесский миф» не похож на другие – скажем, на петербургский, созданный писателями. Его никто не создавал, он не на страницах, а прямо тут, на улицах, в событиях, о которых пишет Савченко, даже в цифрах. В городе, где почти половину населения составляли евреи, создавшие свой особый быт, язык, систему общественных отношений, где в отдельные годы каждая восьмая женщина занималась проституцией, где школьники образовали «Общество советских хулиганов», а милиционеры из уголовки выпускали по ночам арестованных «на работу» – совершать ограбления, любые вроде бы общие для эпохи процессы принимали особую форму: не то чтобы утрированную, но очень индивидуализированную. Злодеи, начальники, жертвы, ловкачи и хитрецы (чаще всего их трудно разделить) здесь не просто архетипические, но каждый еще и сам по себе фигура, если и не мифические персонажи, то весьма близкие к ним. Порой кажется, что читаешь страницы из какого-то большевистского Геродота – о первых людях, первых злодействах, первых пороках новой истории. Правда, несколько не хватает первых подвигов. Нэп – время явно не для них, хотя впоследствии советская пропаганда насочиняет их немало. Здесь пока еще все во всем. Молодой милиционер, сражаясь с бандитами, как-то незаметно и сам перетекает в бандита, а затем, приговоренный к расстрелу, вместо этого таинственным образом преображается в достойного совгражданина. столичного журналиста и писателя – напомню, это повороты судьбы Александра Казачинского, автора знаменитой «одесской» повести «Зеленый фургон». Советская власть, справившись с очевидными врагами, начинает разделяться в себе и пока еще в нерешительности, что делать с собственными порождениями. Но вскоре разберется.

Нынешнее состояние умов таково, что опять стал очень болезненным вульгарный вопрос о личной позиции историка: считает он большевиков, Сталина, советскую власть хорошими или плохими, верит, что польских офицеров в Козьих Горах расстреляли «наши» или немцы и т.д. – в блогосфере, например, чаще всего именно это в первую и обсуждается, если берутся оценивать качество и обоснованность суждений. Вдобавок историческое «рассуждение» сильно скомпрометировано фантазийными популяризаторами вроде Э. Радзинского. Книги по отечественной истории двадцатого века, в которых фактам, документам, числам позволено говорить самим за себя, практически без авторского «поддерживающего» сопровождения, появляются все чаще (скажем, в шорт-лист премии «Просветитель» нынешнего года вошла отличная подобная книга Б. Ковалева «Повседневная жизнь населения России в период нацистской оккупации»), и за ними закрепляется статус особой убедительности. Хочется верить, что они способны сыграть свою роль в коррекции очередных нарождающихся – и постоянно возрождающихся - в общественном сознании пряничных образов «советского».