Трижды полезное чтение
"В доме 7 по Маросейке, построенном на деньги известного книгоиздателя Сытина, находились книжный магазин и склады. Чудом полиграфии были подарочные издания Сытина. Мне когда-то подарили на елку "Детство, отрочество и юность" Толстого в сытинском издании. Книга давно пропала, но ее переплет, шрифт, удивительные цветные иллюстрации до сих пор перед глазами. Это было одно из самых радостных чудес моего спартанского детства".
Книга "Всполошный звон" была написана незадолго до смерти автора и представляет из себя тройную ценность. Во-первых, это книга очень хорошего писателя Нагибина. Во-вторых, это познавательная книга о Москве. А в-третьих, это памятник московского краеведения рубежа 1980-х - 1990-х годов.
Время было интересное, живое, и для краеведов в том числе. До этого информация о московском прошлом была представлена скучными официальными путеводителями, весьма своеобразными очерками Льва Колодного и редкими подборками в духе "По ленинским местам Москвы". Вершиной же краеведения считалась серия брошюр "Биография московского дома" издательства "Московский рабочий". А тут вдруг словно прорвало. У краеведов оказались новые приоритеты. Популярнейшие темы того времени - дореволюционное купечество, меценатство, священничество. Стало вдруг возможным говорить о том, что и до революции в Москве жилось не так уж скверно, а во многих отношениях даже лучше, чем после. Совокупный краеведческий маятник сильно качнулся в противоположную сторону - авторы ретроспекций принялись демонстрировать сусальный город с тройками, доступными любому обывателю кабаками и цыганами, добрыми купцами-благотворителями, боголюбивым мещанством, старательными гимназистами, кристально честными торговцами и безупречным качеством ржаного кваса у разносчиков. Это, разумеется, не соответствовало действительности, но очень уж нравилось читающей публике.
При этом каждый (за редким исключением - Федосюк, Романюк, Сорокин) автор добавлял в свои труды собственных мемуаров и субъективной оценки. То есть, демонстрировал не просто "старую Москву", а "свою старую Москву". Можно сказать, что воплощением тогдашнего московского краеведения была полоса "Однажды в Москве" газеты "Московский комсомолец". Вел ее не седовласый старец, что, казалось бы, было естественно, а старшеклассник Коля Малинин - юноша мозговитый, романтичный и страстно влюбленный в старую Москву. На его полосе хватало и морали, и слез, и субъективности, и интересных фактов, и историй. А поскольку "Московский комсомолец" тогда читала вся страна без исключения, краеведение не было увлечением избранных, а пребывало, как сегодня говорится, в тренде.
Книга Юрия Нагибина - каноническое воплощение этого подхода. Вот, к примеру, глава про Мясницкую улицу. Стихотворение Пушкина, небольшой рассказ про то, как Пушкин в детстве ездил по Мясницкой, воспоминания о собственном детстве, прошедшем рядом с этой улицей. Дальше - происхождение названия улицы, ее коротенькая биография, снова Пушкин - на сей раз в окружении прочих фигурантов, экскурс по достопримечательностям здешних переулков. Затем - своего рода экскурсия, история домовладений. Пересказ достоверных исторических фактов вперемешку с легендами. Полное отсутствие цитат - в те времена казалось, что мы сами скажем лучше, чем первоисточники. Фрагмент, посвященный дому Юшкова - история ВХУТЕМАСа. Затем - скорбь по утраченному Водопьяному переулку, сетование на некомпетентность современных городских властей. В разделе про московский почтамт - воспоминания о собственных школьных субботниках, проведенных в его стенах.
Ни четкой структуры, ни выдержанных пропорций. Какие-то улицы в книгу вошли, а какие-то нет. Концепция (ежели она там есть) сводится к вольному, эмоциональному и спонтанному - как сами годы горбачевщины - изложению всего, что накопилось, накипело за годы вынужденного молчания, за годы чтения советских путеводителей и редких дельных заметок, за годы размышлений о корявой судьбе родного любимого города.
Кому-то в нашу прагматичную эпоху "Всполошный звон" покажется слабым, поверхностным и дилетантским - в силу перечисленных уже причин: недостаточной выстроенности, структурированности и деловитости. Но в то время - время открытий и откровений - этого и не требовалось. Будучи неизбалованным и неискушенным, читатель эпохи перестройки и гласности умел ценить как раз вот эту вот свободу изложения - в числе других свобод, которые на нас в то время проливались как вода из душа. Ценилась как раз субъективная Москва, четырехмерная Москва определенной личности, сплетение судеб города и человека.
Кстати, самая по сей день знаменитая книга про старую Москву - сборник очерков Владимира Гиляровского "Москва и москвичи" - написана именно по такому принципу. Очень много строк Владимир Алексеевич посвятил себе, очень много страниц - кабакам и прочим развеселым заведениям, а вот, скажем, московской промышленности не посвятил ничего. И никто не посмел упрекнуть его в этом.
