Русский авангард на rendez-vous

Книга, о которой пойдет речь, производит впечатление сенсационное – в самом лучшем смысле этот слова. Тысячестраничный том демонстрирует фактически неизвестный, доселе «закрытый» пласт литературной истории XX столетия, кардинально меняя при этом общую картину – и истории авангарда (как русского, так и мирового), и истории эмиграции.

Прежде всего, следует сказать, что читать эту книгу – подряд, все разделы – захватывающе интересно. Четыре раздела книги, которые сопровождает скрупулёзно подобранный иллюстративный материал, дают совершенно целостное представление о жизни ранней русской эмиграции – исключительно бурной, и, как показывают материалы книги, фонтанирующее-продуктивной.

Авторы поработали на славу. Это и сбор материалов, и их предельно тщательная обработка, и систематизация.

У книги много «героев», и если некоторые из них более или менее знакомы сегодняшнему читателю (Борис Поплавский, Валентин Парнах, Илья Зданевич), то целый ряд интригующих, прежде лишь вскользь упоминаемых или цитируемых, персонажей предстают здесь впервые. Что мы знали о Якове Поволоцком или Сергее Ромове?.. А ведь роль этих фигур в организации русской литературной, художественной и культурной жизни в Париже после знакомства с книгой представляется едва ли не ключевой.

Париж 1920-х годов был центром мирового авангарда, как изобразительного, так и литературного. Здесь сложным образом сосуществовали – кубизм, поздний футуризм, Дада, нарождающийся сюрреализм. Материалы книги демонстрируют специфику и драму «русской составляющей» этого многообразия. Это и «парижские старожилы», обосновавшиеся в Париже до большевистского переворота, и собственно ранняя парижская эмиграция, – до воцарения более консервативных и значительно более изученных и описанных тенденций.

Книга открывается насыщенной статьей Леонида Ливака, предварительная версия которой уже знакома заинтересованным читателям по альманаху «Диаспора» (2005). Статья, фактически заявившая тему книги, здесь существенно дополнена, скорректирована и предстает в обновленном виде.

Далее – хроника литературной и художественной жизни, предельно сжатая и сфокусированная в пределах вынесенных в заглавие хронологических границ: 1920–1926. Она позволяет параллельно проследить события, имевшие место в русском Париже и русском Берлине, последовательность не вполне осмысленных по сей день перемещений и «перераспределений» русских эмигрантов между двумя европейскими столицами в 1921–1924 годах. Не оставляет ощущение, что кое-что было намеренно оставлено за пределами хроники, но те эпизоды, которые составляют эту подлинно грандиозную работу, существенно корректируют сложившиеся стереотипы. Это касается, в частности, взаимодействия и взаимоотношений с советским искусством (среди «персонажей» книги и Маяковский, и Эренбург, и Есенин, и Лисицкий), и с классиками европейского авангарда: Пикабиа, Тцара, Пикассо, Маринетти.

Борис Поплавский. Берлин, 1922. Частная коллекция. Публикуется впервые.

Совершенно неразрываемой предстает связь поэтов с художниками ‒ как русскими, так и французами. Вполне отчетливые очертания обретает и доселе призрачная групповая жизнь русского авангарда в Европе: объединений «Гатарапак», «Палата поэтов», группы «Через», кружка «4 + 1». Компрессия пошла на пользу хронологическому разделу – прямому, как стрела: и без того удивительно, что удалось уместить в один – пусть и огромный – том, и результаты работы авторов-составителей, и целый неизвестный культурный материк.

Самая объемная часть книги – антологическая. В ней представлено десять поэтов. Некоторые из них давно вошли в культурный обиход, некоторые прежде были знакомы лишь понаслышке: Валентин Парнах, Сергей Шаршун, Марк Талов, Георгий Евангулов, Александр Гингер, Довид Кнут, Борис Божнев, Борис Поплавский, Илья Зданевич и Владимир Свешников (Кемецкий). Кое-что из вошедшего в раздел достаточно известно, но, собранное вместе и сконцентрированное вокруг заданной темы – производит сильное и на удивление целостное, при всем видимом многообразии, – впечатление. С большой и избирательной тщательностью подобраны, например, стихотворения Поплавского, самого изданного и издаваемого из вошедших в антологию поэтов. В подраздел, посвященный Парнаху, вошли два вырезанных из сборника «Карабкающийся акробат» по воле издателей «фаллических» стихотворения поэта (одно из которых впервые видит свет в рецензируемой книге).

Уровень и характер материалов антологии – разнообразен. Отлично, что немалая часть воспроизведена репринтно: как это нередко случается в эстетике авангарда, существен визуальный облик текста, не говоря о «духе времени», который может отчасти передать лишь репринтное представление оригинала. Из поэтов, вошедших в этот раздел, хочется выделить Бориса Божнева, представленного, кроме прочего, стихотворениями из неизданной книги «Дружба» (готовившейся вместе с Александром Гингером и художником Константином Терешковичем) – прежде этот проект даже не упоминался. Еще одно «сильное место» издания – стихи Владимирова Свешникова (Кемецкого), которые отныне перестали быть своего рода «легендой».

Последний раздел – документы, статьи, репринт полного комплекта журнала «Удар» из архива Н.И. Харджиева в Амстердаме – делает доступными уникальные, а часто фактически недосягаемые для читателей и исследователей материалы. Отдельную ценность представляют собранные воедино статьи и рецензии того времени, причём французские оригиналы впервые переведены на русский язык.

Сказать, что книга хорошо иллюстрирована – мало. В составе тома растворен альбом уникальных визуальных материалов – от афиш «Заумного бала» до фотографий из полицейской префектуры. Собранные вместе в параллель к статье, хронике и текстам, они дают живой и динамичный образ колоритного пласта культуры, культурной жизни, и просто жизни русских поэтов и художников в Париже – и какой жизни!

Как замечено в статье: «Выражение Зданевича “покушение с негодными средствами” очень удачно определяет состояние литературного авангарда, пытавшегося бороться за существование в полном вакууме по обе стороны эстетико-идеологической баррикады, разделившей русскую литературу на эмигрантскую и советскую» (С. 122–123). Визуальные материалы книги воочию демонстрируют образ этой отчаянной и прекрасной борьбы.

Отсутствие именного указателя, увы, несколько затрудняет пользование книгой, условно говоря, «в научных целях». Однако это результат вынужденного компромисса с издательской реальностью, ибо такой – по меньшей мере, трехъязычный – указатель сделал бы общий объем издания превышающим разумные пределы.

В этой замечательной книге русский литературный авангард выходит на rendez-vous с европейской историей культуры, ‒ и уже это одно заслуживает не только внимания к книге, но и требует продолжения исследовательской работы. Книга Ливака и Устинова задает совершенно новый вектор для научной деятельности по изучению русского литературного и художественного наследия в период расцвета творческого эксперимента в межвоенной Европе.

Афиша Bal Banal (Алексей Бродович, 1924). Частное собрание. Публикуется впервые.