Реформатор после реформ

Вместе с Петром Столыпиным граф Сергей Юльевич Витте (1849 – 1915) относится к числу тех мифологических персонажей русской предреволюционной истории, споры вокруг которых не утихают до сих пор. Возможно, потому, что оба они пытались что-то действительно изменить в политике и экономике, но их деятельность так и не получила своевременную поддержку общества, а со стороны двора и вовсе встречала скрытое неприятие, если даже не откровенное противодействие.

Историк из Петербурга Элла Сагинадзе рассказывает о плохо изученных страницах жизни министра финансов, а затем премьер-министра (с 1903 года Витте возглавлял сперва Комитет министров, а затем и Совет министров) – о его последних годах, о том, как современники воспринимали его фигуру после ухода в отставку. «Активная государственная деятельность Витте закончилась в 1906 году, - пишет исследовательница. - До самой смерти, последовавшей в 1915 году, он был отставным сановником, участвовал в заседаниях Государственного совета, поправлял здоровье на заграничных курортах, встречался с журналистами, писал мемуары. У читателя может возникнуть резонный вопрос: зачем же изучать «реформатора после реформ»? Действительно, бюрократическую отставку часто называют политической смертью. Витте потерял поддержку императора и возможность пользоваться испытанными методами бюрократического властвования. Именно в этих условиях публицистическая деятельность стала для графа важнейшим тактическим приемом в борьбе за общественное мнение». Это только раздражало императора, испытывавшего к Витте, как и к любому другому интеллектуалу, чувство глубокого недоверия.

Итогом стала попытка покушения на жизнь отставного реформатора: 29 января 1907 года в дымовые трубы дома на Каменноостровском проспекте в Петербурге, где Витте жил с семьей, заложили “бомбы (или, как тогда говорили, .адские машины.). Задуманное не осуществилось: часовой механизм бомб не сработал, так как они были помещены в слишком узкие ящики, что уменьшило размах молоточка будильника. (…) Организовал покушение вице-председатель “Союза Михаила Архангела. В.В. Казаринов совместно с другим черносотенцем, являвшимся также агентом охранного отделения, — А .Е. Казанцевым”. Как часто происходит с неудавшимися покушениями, заказчиком молва готова была назвать потенциальную жертву, хотя любой, знавший Витте и даже не доверявший ему как политику, не мог заподозрить в нем склонности к такой дешевой театральности.

Впрочем, театр не мог пройти мимо фигуры Витте, в комедии “Большой человек” журналиста И.И. Колышко публика узнавала в главном герое – в основном благодаря гриму - Витте. Сагинадзе подробно анализирует этот сюжет, как и многие другие страницы биографии отставного политика. Пишет она и о “выразительной” (точнее сказать – неприличной) реакции Николая на смерть бывшего премьера: «Если верить французскому послу М. Палеологу, в беседе с ним обычно сдержанный император был очень откровенен, «с блеском иронической радости в глазах» назвав смерть опального министра «глубоким облегчением» для себя, в котором он увидел «знак Божий». «По этим словам, — резюмировал Палеолог, — я могу судить, насколько Витте его беспокоил». Жене царь признавался, что из-за новости о смерти графа в его сердце «царит истинно пасхальный мир». Впрочем, в периодических изданиях ни разу не упоминалось, выразил ли монарх официальные соболезнования семье покойного. Позднее журналист Л.М. Клячко вспоминал: «Даже после смерти Витте Николай II остался верен своей ненависти и своей мелочной мстительности: он не послал вдове сочувственной телеграммы».

Более того, после кончины политика полиция нагрянула в его дом, это была привычная процедура по опечатыванию бумаг государственного деятеля. Но искали конкретное, рукописи мемуаров – было известно, что Витте работал над ними в последние годы жизни, слухи «уже давно будоражили столичное высшее общество. В доме графа в Петрограде мемуаров не обнаружили. Тогда директор Департамента полиции отправил заведующему заграничной агентурой Красильникову телеграмму с указанием опечатать все бумаги покойного на его вилле в Биаррице». Усилия цензоров не прошли даром, воспоминания Витте вышли лишь в 1960 году, а самая полная их версия появилась и вовсе в 2003-м, ее опубликовало петербургское издательство «Дмитрий Буланин».

Страх перед мертвым порой больше чем перед живым. Власти запретили демонстрацию документального фильма оператора А. Дранкова, запечатлевшего похороны Витте. Вскоре после них в Суворинском театре хотели возобновить показы «Большого человека», об этом написал газеты, но в последнюю минуту спектакли отменили, их сочли несвоевременными.

Не все разделяли эту человеческую черствость и узость государственного мышления. Одни считали, что «граф Витте — это своего рода микрокосм русской истории на пороге XX века”, другие – что «до Витте люди, живущие под соломенной крышей, не знали по фамилии ни одного министра, не исключая даже и тех, кто благородно потрудился над освобождением крестьян. Витте был первый, которого знал и прасол, и мужик, и сибирский ямщик».  Впрочем, были и те, кто называл его «прохвостом-провокатором». Несмотря на огромное количество недовольных его реформами, в истории Витте остался редким примером политика, пытавшегося изменить российские реалии и делать это бескорыстно. Возможно, за это его и не любили коллеги.

Элла Сагинадзе. Реформатор после реформ: С.Ю. Витте и российское общество. 1906–1915 годы. — М.: Новое литературное обозрение, 2017. — 280 с.: ил. Серия Historia Rossica