Далеко не всегда историю делают люди с обложки. Кто бы мог заподозрить в скромном американском слависте, работавшим в конце в 80-х в архивах музея Павловска, человека, осуществлявшего посреднические функции между правительствами СССР и США, сыгравшего в итоге важнейшую роль в деле окончания холодной войны? Именно такая роль досталась Сюзанне Масси. В ее мемуарах, переведенных теперь и на русский, рассказы о большой политике соседствуют с рассказами о буднях позднего СССР. Будни впечатляли – вот запись, относящаяся к Ленинграду конца 80-х, где она работала над книгой «Павловск: жизнь русского дворца» - подробности питания напоминают рассказы о гастролях Большого театра в 70-е в Америку. «Я знала, что мои друзья, невзирая на поздний час, всегда готовы разделить со мной свой ужин, но, как правило, я чувствовала себя слишком измотанной и не способной совершить еще одну длинную поездку в холодном метро, чтобы добраться до коммунальной квартиры, где они жили. Те немногие рестораны, что существовали в городе, были ужасными и к тому же закрывались рано. Поэтому мне не оставалось ничего другого, как греть купленные пирожки на батарее отопления своего номера и питаться супом из пакетиков, привезенных с собой из США. Суп я заваривала при помощи купленного в Советском Союзе электрического кипятильника, при этом вермишель все время норовила собраться в комок вокруг спирали».

Говорят, Рональд Рейган заинтересовался Масси после того, как прочитал ее книгу «Земля Жар-птицы. Краса былой России»». Рейган мало что знал о главном враге в холодной войне, а книга рассказывала о культуре самой большой страны на свете нетривиальные вещи. Соотечественникам трудно поверить, но это в России все знают о Петре I и Пушкине, а с недавних пор и о дягилевском балете, а для американцев все, что по ту сторону океана – таинственные чащи. После 1980 года книгу Масси издали 24 раза, а сама она стала считаться специалистом по России такого уровня, что в итоге ее назначили советником американского президента, а какое-то время рассматривали и в качестве посла в Москве. Назначение в итоге не состоялось, но роль Масси в окончании холодной войны переоценить трудно – во время поездок в СССР она неофициально общалась со многими представителями власти, через нее шел обмен информацией накануне важнейших переговоров в середине 80-х в Женеве и Рейкьявике. Об этом опыте, в частности, рассказывается в ее воспоминаниях – на презентации книги в Горбачев-фонде выступил сам президент СССР, еще одно доказательство особой роли, доставшейся Масси.

Вот как она описывает одну из таких встреч – с руководителем Всесоюзного агентства по авторским правам (ВААП) философом Константином Долговым: «Советы часто предпочитали обмениваться посланиями по личным, а не официальным каналам, пробуя почву и не допуская при этом утечек и появления сообщений в новостях. Поскольку я знала, что они в курсе моего знакомства с президентом, то была готова к увертюрам такого рода и не удивилась, когда однажды меня пригласили прийти в офис директора ВААП (человека, по-видимому, не связанного с ними), чтобы поговорить о «книгах». Как странно, подумала я, что такой большой человек, стоящий во главе ВААП, вдруг решил увидеться со мной и поговорить о «книгах». Но я знала, что в Советском Союзе все связано и если глава большой организации внезапно проявил желание поговорить со мной, это значит, что он из КГБ».

Вряд ли Долгов, ранее возглавлявший издательство «Искусство» и работавший в отделе культуры ЦК КПСС, был офицером КГБ, но «о книгах» он говорил « только пару минут и после этого выслал всех из комнаты. Затем он немедленно и таким особым образом стал выкладывать передо мной все темы, стоявшие в советской повестке дня, что мне понадобилось лишь несколько минут, чтобы понять, что весь последующий разговор даже отдаленно не будет касаться книг и мне лучше всего слушать его и начать делать заметки. Он продолжил излагать всю советскую повестку дня к предстоящему саммиту. Начал с Афганистана и сказал, что Советы готовы к переговорам, но им нужна наша помощь — другими словами, нужно как-то это обсудить. Я подчеркнула, что Соединенные Штаты придают большое значение вопросам прав человека, и он ответил, что они это понимают, и на этот счет готовится заявление и что они намерены сказать кое-что в поддержку нашей позиции уже перед встречей».

Среди других некнижных тем оказался вопрос о возобновлении прямых полетов «Аэрофлота» в США, а также переговоры по культурному Соглашению. Долгов говорил «очень уверенным тоном (…). Он шел по всему списку вопросов к саммиту, постоянно повторяя для меня: «Конечно, я никто…» (Лучше бы не смешил!) Конечно, я знала, что он был вполне серьезен, и, следуя моим записям, я передала все, что он сказал, президенту».

Судя по всему, встреча с Рейганом была более сложной. На ней присутствовали вице-президент Буш и ближайшие сотрудники Рейгана, не все из них относились в Масси дружелюбно. Атмосфера была та еще – слушавшие молчали, не улыбались, «я чувствовала себя шутом в вакууме и никогда не знала, что они собираются мне высказать в завершение, и кроме того, у них была огромная фора передо мной, потому что я-то не имела доступа к их секретным рабочим бумагам и не представляла, о чем они думают. Другой проблемой было то, что я не знала, на сколько времени рассчитаны эти встречи, поэтому и не могла хорошо спланировать, что говорить и как долго высказываться. Мне говорили, что встреча продлится около пятнадцати минут, но, как уже случалось, президент оставался дольше (в данном случае сорок пять минут)».

Трудно вообразить такое – Рейган встречается с человеком, приехавшим из страны, воспринимавшейся главным врагом на свете, а на встречу выделено лишь четверть часа! Хороша, сама Масси понимала свою уникальность: «Когда у меня было послание, которое я должна была передать, я знала, что это серьезно и что обе стороны готовятся к саммиту, что то, чем я располагаю, возможно, добавляет какую-то грань и помогает получить более полную картину, позволяет понять чисто официальные заявления».

В сознании советских людей Рейган представлял собой смешную фигуру, особенно после его печально знаменитой фразы, сказанной при выключенных (как сам он думал) микрофонах – дескать, наношу ядерный удар по СССР. Но книга Масси многое проясняет в психологии бывшего голливудского актера: «Президента очень интересовало, что русские за народ. Конечно, он получал целый вал достойных внимания аналитических записок вроде Белых книг, составлявшихся его советниками и специалистами мозговых центров. В Белом доме поговаривали, что президент в состоянии прочитать не больше полутора страниц текста через два интервала. Если это правда, то, прочитав сама несколько таких записок, я могу понять почему.

Я знала, что они написаны в очень холодном и сухом стиле — в них почти нет жизни и сока. А Рейган был человеком из народа. В самом деле, он был единственным политиком из тех, кого я встречала (к настоящему моменту я знаю несколько десятков), кто хотел знать не только, о чем думают в Кремле, но и что думают русские люди: над чем они смеются, как они живут, о чем мечтают и чего страшатся.

По мере того как я узнавала его лучше, я начинала понимать, что он был, кроме всего прочего, и актером, а актеры думают иначе, чем политологи. Рейган делал свои умозаключения, в значительной степени полагаясь на интуицию. Он любил рассказы, много узнавал из анекдотов и притч, хранил их в своей памяти».

Хорошо, если о политике все же находится кому сказать простое человеческое слово, и тот в итоге может выглядеть не персонажем из комикса и не забронзовевшим героем с неведомых Олимпов, но тем, кем он в сущности являются – человеком из народа.