Нам песня знать нашу жизнь помогает

Сидоров А.А. На Молдаванке музыка играет: Новые очерки о блатных и уличных песнях М.: ПРОЗАиК, 2012. – 400 с.

Давным-давно в пору почти уже и нереальной юности я иногда заглядывал в квартирку старого витебского коллекционера, которого все вокруг считали выжившим из ума старьевщиком. Вся комната его была заставлена разнообразным и вроде бы уже отжившим хламом, но стоило только остановить зрачок на какой-либо поделке и хозяин, ястребом караулящий свои сокровища, тут же упрятывал подальше привлекший мое внимание экспонат, но, чтобы сгладить вызывающую грубость своих скаредных опасений, принимался тут же рассказывать какую-нибудь историю, связанную как-то (иногда — очень отдаленно) с уже надежно упрятанной вещицей. И очень часто он сам увлекался своими байками и уносил меня в заманчивые путешествия по старому Витебску, по нравам еврейского местечка начала прошлого века, по военным годам, в которых сгинули его сыновья со своими семьями...

Книга А. Сидорова более всего напомнила мне те давние рассказы витебского старика с той лишь разницей, что путешествия, которые предлагает Сидоров — всегда увлекательны.

Мне радостно было читать новую книгу Александра Сидорова, как и предыдущую - «Песнь о моей Мурке» (Издательство: ПРОЗАиК, 2010),. В какой-то степени радость моя была обусловлена тем, что первые главы еще только задуманного автором двухтомного исследования печатались в нашем журнале «Неволя» с подзаголовком «История песни- история страны»: «Паровозный детектив»  и «Гоп со смыком»

Для меня оказался чрезвычайно симпатичным исследовательский метод Александра Сидорова, хотя сам я остаюсь сторонником традиционных исторических исследований.

В предисловии книги автор пишет: «За каждой русской уголовной песней - Великая История страны и её народа, история метаний, страданий, побед и поражений». Продолжив это бесспорное утверждение, можно сказать, что и за каждым анекдотом, за каждым изгибом моды, за каждым изделием ширпотреба, найденным на пыльном чердаке или на грязной помойке, тоже можно обнаружить какие-то черты истории страны и поэтому очень даже возможно экстраполировать историю отечества по этим изделиям. Однако мне более по душе академический подход к изучению истории, когда всякие авторские или народные поделки служат лишь аргументом какой-то исторической гипотезы...

Полагаю, что примерно в такие соображения могло бы выливаться раздражение читателя, пока он пролистывает авторское предисловие.

Но автор совсем не предлагает нам экстраполяцию истории страны по ее блатным и приблатненным песням, Он затягивает нас в интересные приключения, в которых блатная песня играет для автора роль путеводной карты с неожиданными поворотами, переходами и находками.

Песенная строка или одно какое-то словцо — это повод для занимательного путешествия в мир слов, или в бытовую жизнь, или в историю Беломорканала, и при этом заранее трудно угадать, куда именно автор утянет внимательного читателя в следующем эпизоде своего исследования. А самое замечательное, что практически любой и даже очень подготовленный читатель найдет в этих путешествиях что-нибудь интересное и до той поры ему неведомое.

Например, для меня оказалось неожиданно увлекательным  этимологическое путешествие, в которое меня завлекло авторское пояснение слова «ширмач» из приблатненной песни «На  Молдаванке музыка играет» (первой песни, которую автор предлагает в настоящей книге путеводным компасом своих путешествий).

В уголовный жаргон «ширма» перекочевала из тайного наречия русских торговцев вразнос – офеней или коробейников. Оттуда, кстати, в «блатную феню» пришли многие слова – в том числе и само название «феня» (усечённое «офеня»). Свой тайный язык коробейники называли «офенским», или «афинским» - «греческим», «нерусским», «мудрёным». Было и другое название – «аламанский» (от «Аламания» - Германия), то есть «немецкий». Как известно, «немцами» на Руси первоначально называли всех иностранцев, независимо от национальности – «немые», не умеющие говорить (подразумевается, по-русски) .

У офеней существовал особый способ шифровки, когда в обычном слове заменялся один слог на слог «секретный», выбираемый по договорённости. Скажем, первый слог каждого слова менялся на «шу». Так в русском языке появилось словечко «шустрый», что на языке офеней значило «острый». А вот путём замены первого слога в слове «карман» на условный слог «ши» возник «ширман». Затем «ширман» по созвучию с «ширмой» утратил последнюю букву. Карман уркаганы стали называть «ширмой», а карманника – «ширмачом».

А до того автор объяснил, почему эта песня никак не может быть классически блатной и высказал интересную гипотезу ее агитпроповского происхождения. И далее, после каждой строки — неожиданное и занимательное путешествие. Название и первая строка песни — повод отправиться в Одессу времени возникновение там улицы Молдаванка, которая превратилась в особый мир и в блатной символ. Строка В пивной веселье пьяное шумит — повод для путешествия в Советскую Россию конца 20-х-начала 30-х годов, где рядом с оглушительным голодом и жесточайшей карточной системой развивается целая система пивных и поощряется потребление спиртного (и все это в цифрах и точных свидетельствах). Песенная строка А фраера вдвойне богаче стали поясняется интереснейшими данными о распределении продуктов питания и предметов первой необходимости в России тех же годов, где на фоне пустых магазинных прилавков и чудовищной нищеты возникал целый класс хозяев жизни и их обслуги (тех самых фраеров), очень хорошо обеспеченных специальными пайками и распределителями. История Беломорканала, декоративная перековка блатных и настоящая борьба с уголовным миром, история и методы этой борьбы в царской России и в других странах, рассказ о знаменательной книге «Беломоро-Балтийский канал имени Сталина», исследование о тачке — основном орудии каторжного труда («Возможно, читатель заметит: зачем нам такие подробности, мы ведь тачку катать не собираемся… Не зарекайся, дорогой читатель. Жизнь, она непредсказуема. А тачки в прошлое ещё не канули. Конечно, нет смысла в рамках нашего очерка подробно пересказывать шаламовское повествование. Желающий может сам обратиться к рассказу старого лагерника о тонкостях рабского труда тачечника»), путешествие в моду первых советских десятилетий,  повествование об учреждении жетона «Строителя Беломорстроя» и о нагрудном знаке «Лучшему ударнику ББК ОГПУ», которые  путают некоторые исследователи...

И это очень-очень не полный перечень путешествий, предлагаемых автором по компасу первой исследуемой им песни (а само оно составляет лишь четверть всей книги).

Наверное, более всего эта книга интересна (и полезна) именно юным читателям, которые еще не решили, на какие именно исследования и изучения стоит потратить драгоценное время своей жизни. Они обязательно за что-либо зацепятся в книге А. Сидорова и найдут свои темы. Одна беда — юные современники не очень склонны к традиционному чтению книг, но, может быть, они найдут свой пиратский способ раздобыть сидоровский текст и закачать его в свое электронное устройство. (хотя morebo -  противник подобных методов. – Прим. ред.)

Впрочем, и состарившимся книжным мальчикам тоже будет интересна эта книга, и не только тем, что они непременно да обнаружат для себя что-то еще им неведомое. Главное в другом. Именно мимо этих песенок все мы когда-то прошмыгивали, втянув голову в плечи и мечтая стать невидимыми для собравшихся там, вокруг дренькающей гитары, пацанов.  Это был иной мир, презиравший наши книжные занятия, и теперь очень правильно заглянуть в тот мир зазеркалья именно с высоты наших знаний, с багажом именно нашей эрудиции и культуры. Только так безопасно касаться блатного мира. Без этого он затягивает в воронку ложной самодостаточности, а в том как это опасно мы убедились в начале 90-х, когда блатные песенки утянули из нашего мира (а в большом количестве и из жизни) очень многие молодые души, не обремененные книжными знаниями и книжной культурой.