Роскошь: Богатство между пышностью и комфортом в XVIII–XIX веках

Колонка редактора

В семи главах книги «Роскошь», полных блеска и эрудиции, историк Филипп Перро исследует метаморфозы роскоши на рубеже XVIII–XIX веков: многолюдные празднества и изысканные приемы Короля-Солнца, дружеские пиры и сумасбродство щеголей и франтов, аристократические рауты и претенциозные потуги нуворишей, расточительство и накопление.

Речь не об обычаях, а о способах существования и способах обладания — с их подоплекой, ограничениями, стимулами, запретами, а также этическими и эстетическими последствиями.

Со времени позднего Средневековья образ и функция роскоши претерпели значительные изменения. Великая французская революция выработала в обществе критическое отношение к роскоши, питавшей суетность и распущенность аристократии, и противопоставила этой системе ценностей эстетику умеренности. Перро исследует, какую роль сыграли в этом идеологические и социально-экономические процессы.

В течение XVIII века под влиянием утилитаристской мысли, показавшей абсурдность роскоши с точки зрения рыночных отношений, роскошь и связанная с ней эстетика щедрости претерпели существенные изменения. А индустриализация и демократизация общественной жизни ускорили деградацию этого феномена. Постепенно утвердилась новая форма сдержанной буржуазной роскоши, которая больше говорила о трудолюбии и бережливости, чем о высоком происхождении и расточительности.)

Аннотация

[…]

Эта история роскоши— монументальная, если бы претендовала на универсальность, или всего лишь «обзорная» — здесь будет подана осторожно и сдержанно. На этом плохо обработанном поле будут расчищены лишь некоторые клочки земли, расставлены вехи для других исследований, возможно, более методичных и амбициозных. Впрочем, и эта единственная точка зрения требует довольно широкого обрамления — временного, пространственного, социального, — что позволило бы представить крупное полотно, на котором массивные конструкции можно было бы отличить от мелких деталей, серьезные отклонения от незначительных колебаний. Поскольку времена роскоши — это зачастую обманчивые времена, в них множество наслоений, сдвигов, несоответствий, приливов и отливов. Это времена разнородные, туго сплетенные, и нужно распознать их уловки, проследить изгибы, распутать хитросплетения[1].

«Столица XIX века», место паломничества для тех, кто жаждет удовольствий и утонченности, Париж, являя миру роскошь и тех, кто выставляет ее напоказ, с этой точки зрения представляет собой исключительное поле для наблюдений. Это город всего нового, фонтанирующий новшествами, он производит и поставляет (взять хотя бы расцвет ресторанного дела, процветание универсальных магазинов, появление гранд-отелей, успехи высокой моды и художественных промыслов, разрастание вокзалов и сети железных дорог или рост достатка в целом) конструктивные элементы нового искусства обладать и связанного с этим нового способа существования. Иными словами, Париж остается городом, задающим тон, и этим самым тоном он диктует всей Европе правила и законы. Поэтому его роскошь следует рассматривать в целом. Как и в предметах, местах, мгновениях, пропитанных, сформированных вкусами или страхами, амбициями или сомнениями определенного общественного класса, в ней следует видеть значимые проявления «демократической революции», как признак особый и по-особому показательный — даже в своих противоречиях — появления современных обществ, рациональных и бюрократических. Вот почему нельзя сводить акт потребления только к материальному, а объект этого потребления воспринимать как инертную, постоянную и объективную субстанцию, которую можно подвергнуть анализу, как какую-нибудь вещь. Тем более что наряду с роскошью, обладанием и способом обладания, который есть не что иное, как способ существовать и жить вместе с присвоением, которое есть мораль, знание и характерный вид деятельности, прежде всего — и главным образом — культивируются различия, признаки и символы, они отвечают социальной потребности обозначить качество жизни, это важнее, чем физиологическая необходимость потребить какой-либо продукт. С этой точки зрения нет ничего более нематериального, чем весь этот мир бесполезных диковинок, чье существование не что иное, как результат искусственно выстроенной системы приоритетов, и где сами предметы сверкают и манят куда меньше, чем их подспудный смысл.

Вот почему наша задача — осознать роскошь как «символ», а не как потребление; а в законах, которым подчиняются эти особого рода траты, в характерных способах обладания выявить свойственную им логику, то есть взаимосвязи и «мотивы», отталкиваясь скорее от стремления к роскоши, от функций и смысла поведенческих стереотипов, от стимулов, ценностей и критериев, которые лежат в их основе, чем от самих фактов потребления, от демографических характеристик предметов обладания, их описи, их конкретной этнографии. Потому что если изучение вещей — история материальной культуры — представлена в достаточном объеме[2], стоит обратить внимание на другое: исследование взаимоотношений «вещей», историю системы, которая ими управляет, и наблюдений за ними[3].

Впрочем, разве не отношение к ценностям диктует отбор «фактов», то есть определяет их наличие, давая при этом каждому из них присущее только ему толкование? В самом деле, для чего давать перечень предметов, не анализируя способы их употребления? Зачем собирать данные, не выявляя аксиологической (ценностной) модели, которая придает им смысл? Иными словами, правильная интерпретация фактов нужна для того, чтобы обогатить доказательную базу. Поэтому в приводимых здесь источниках мы будем прежде всего искать нормы применения, а не применения нормы. То есть выявлять то, что могло, опираясь на представления о нормах и приличиях, создавать или подкреплять значимые этические и эстетические модели, питать воображение, будоражить мечты и фантазии, внушать надежды и вводить в заблуждение. Руководства по домоводству и литературные вымыслы, архитектурные журналы и светская хроника, лекции по эстетике и экономический анализ — рассуждений хватает. Полиморфные, полифонические, мудрые или легкомысленные, краткие или нескончаемые, схематичные или подробные, каждое из них, не отображая всех особенностей такого понятия, как «роскошь», ее неисчерпаемых «истин» и «реалий», все же много объясняет нам про них, а через них говорит нам, возможно, нечто важное.

Фрагмент предисловия

Содержание

Введение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 7

1. Ориентиры и перспективы . . . . . . . . . . . . . . . 17

2. Роскошь и почитание . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 37

3. Достаток и зависть . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 54

4. Роскошь утилитарная,

роскошь уравнительная,

роскошь постыдная . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 72

5. Роскошь фальшивая,

роскошь поддельная . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 103

6. Роскошь старинная:

последствия и новые толкования . . . . . . . . . 130

7. Роскошь общественная . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 171

Заключение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 200

Примечания. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 217