Кристоф Шредер: «Сегодня довольно трудно говорить о «мировой литературе»
MoReBo побеседовал с известным немецким писателем и литературным критиком о продуктивных разногласиях «отцов и детей», роли авторов-эмигрантов в развитии языка и новой роли литкритики, потерявшей из-за интернета былое влияние, но, как выясняется, не целиком.
– Какие изменения произошли в немецкой литературе после объединения Германии? Можно ли, на Ваш взгляд, сказать, что сегодня она вышла на мировой уровень? Или же она, скорее, подходит лишь тем, кто интересуется развитием собственного государства?
– Напротив, я считаю, что с 1989 года в немецкой литературе произошли существенные изменения – столь же значимые, сколь и изменения, произошедшие с самой страной. Падение Берлинской стены и объединение Восточной и Западной Германии вернули нашей литературе те сюжеты и темы, которые долгие годы были забыты, тот материал, который многие десятилетия замалчивался. Внезапно стало актуально переосмыслять при создании текста свой опыт, в том числе и самый недавний, опыт, который возникал непосредственно в процессе воссоединения страны. Не стоит забывать, что – я, конечно, немного утрирую – в это время рухнули целых два немецких государства: исчезла не только бывшая ГДР, но и вторая, новая республика, которая для многих была символом мира и процветания. Разумеется, появились книги, которые вызывают интерес не только внутри Германии, но и далеко за ее пределами. Сегодня довольно трудно говорить о мировой литературе, поскольку практически во всех частях света и так можно быстро и без проблем получить доступ к любому интересующему вас тексту. Но если придерживаться традиционного понимания мировой литературы, то такое, например, произведение, как роман Уве Теллькампа «Башня», я бы вполне включил в подобную категорию.
– Существует ли в литературе такое явление, как конфликт «отцов и детей»? Могут ли еще люди писать, читать и мыслить таким образом, чтобы сохранить связь посредством литературных текстов?
– Не стал бы называть это конфликтом – скорее, продуктивными разногласиями. Несомненно, существует целый ряд писателей старшего поколения, которые по-прежнему придерживаются своего стиля, но и здесь следует проводить определенные различия. Произведения Гюнтера Грасса, к примеру, как и его политические взгляды, выглядят уже настолько слабыми и абсурдными, что вряд ли кто-то еще принимает его всерьез. С другой стороны, Мартин Вальзер по-прежнему публикует по роману в год, и каждая новая его книга кажется чуть легче предыдущей, каждый новый текст – все более тонкой литературной игрой. Я реже замечаю разногласия между писателями разных поколений, чем между писателями, вышедшими из разных социальных слоев. Не так давно в Германии обсуждался вопрос о том, не производят ли буржуазные писатели исключительно буржуазную (читай: скучную) литературу – иначе говоря, не варимся ли мы слишком долго в соку собственного благополучия и не устроились ли за счет этого слишком уж удобно? Мне подобного рода дебаты кажутся малопродуктивными. Имеет смысл рассматривать произведения по отдельности. Стоит так поступить – и я осмелился бы сказать, что немецкая литература прекрасно себе существует.
– Значит ли, что появление в литературе новых тем требует создания нового языка и новых форм? Являются ли, к примеру, книги Анны Кушнаровой новой литературой в полном смысле этого слова?
– Анна Кушнарова – скорее автор детско-подростковой литературы, и поэтому я, честно признаться, не очень слежу за ее творчеством. Но в действительности – да, именно авторы-эмигранты открывают сейчас новые сюжеты и перспективы нашей литературы. Могу назвать хотя бы три примера: Алина Бронски, Ольга Грязнова, Лена Горелик. Они описывают в своих остросовременных романах действительность под таким углом, который в Германии до них был неизвестен – и не мог быть известен. Это такая форма европейской литературы, которую мы в будущем, я уверен, будем встречать все чаще и чаще. В ней идет речь о потоках миграции, о формировании новой идентичности, об отчуждении и прибытии в новый мир. Все это как раз и есть современные темы.
– О книгах Терезии Моры Вы говорили, что «Единственный мужчина на всем континенте» и «Чудовище» (роман, который можно читать, даже не будучи знакомым с первым) – из числа лучших произведений, которые были за последние годы созданы на немецком языке». Как вы думаете, имеет ли смысл переводить на русский язык только одну часть дилогии?
– Безусловно, имеет! Каждое из этих двух произведений можно читать самостоятельно, в каждом рассказывается своя собственная история на свой собственный лад. Проблема только в том, что, прочитав одно из них, Вам тут же хочется прочитать и второе – так что было бы несколько нечестно по отношению к русскому читателю лишать его такого удовольствия.
– Можно ли сказать, что такие авторы, как Норберт Гштрейн, Моника Марон, Петер Штамм обновили немецкий литературный язык, сделали его более современным?
– Нет, я не стал бы говорить, что это именно их заслуга, но, несмотря на это, скажу, что каждый из этих писателей в отдельности великолепно владеет языком и с этой точки зрения крайне интересен. Петер Штамм – автор, с одной стороны, прошедший школу классического американского рассказа, испытавший прежде всего влияние стиля Раймонда Карвера, а с другой - в нем есть что-то от Чехова. Он виртуозно умеет недоговаривать. Чаще всего те детали, которые он опускает, говорят за себя больше, чем то, о чем говорится непосредственно в повествовании. Норберт Гштрейн – его полная противоположность. Каждое его предложение представляет собой законченную композицию; он такой автор, читая которого, все время задаешься вопросом: сколько здесь правды, а сколько вымысла? Что же до Моники Марон, то она – из искушенных реалистов, однако в ее текстах всегда есть двойное дно. Поэтому такое развитие сюжета, как в ее последнем романе, может в мгновение ока перекинуться из реалистичного мира в мир воображаемый, при этом подобный поворот будет казаться Вам как читателю абсолютно закономерным.
– Чем объясняется рост рыночной доли такого жанра, как биография? Зависит ли это от того, насколько успешно завоевывают телеэфир байопики и мыльные оперы? Успех произведений такого автора как Рюдигер Сафрански скорее правило или исключение?
– Жанр беллетризованной биографии в действительности пользуется спросом у немецких читателей. Есть у этого жанра и свои «пограничные формы» – вспомните, к примеру, успех романв Даниэля Кельманна «Измерение мира», а ведь в нем точно так же литературным языком рассказаны биографии двух выдающихся немецких умов. Думаю, популярность книг Сафрански также связана с тем, что в них хороший, увлекательный слог объединен с огромным разнородным багажом информации, со значительной образовательной нагрузкой. Это развлекательная литература, однако этим ее роль далеко не ограничивается. Подобные произведения держат планку – и, при всем уважении к телесериалам, стоит признать, что в этом отношении тексты имеют перед ними огромное преимущество.
– Какую роль в нынешнюю эпоху цифровых технологий и повального развлечения играет литературная критика? Можно ли сказать, что она по-прежнему отражает действительность? Есть ли у нее свой читатель? Когда я, скажем, встречаю Вашу статью о книжной ярмарке в «Ди Цайт», то думаю: да, и это тоже – часть литературной журналистики двадцать первого века. А как могла бы развиваться журналистика в дальнейшем?
- Приходится признать, что на продаваемость книги критика более не влияет. Раньше я всегда представлял себе этот процесс именно так: ты пишешь статью для «Зюддойче Цайтунг» или «Ди Цайт», хвалишь какую-то книгу, и сотни три прочитавших твою заметку тут же бегут за ней в книжный магазин. Прекрасная картина, но это лишь мечта. Однако серьезная литературная критика по-прежнему играет роль важного ориентира, и для читателей, и для издательств, и не в последнюю очередь для самих авторов. Несмотря на это, мы, критики, должны понимать, что времена, когда наша роль как людей, способных по-настоящему понять книгу, была по-своему сакральна, остались в прошлом, и что с появлением Интернета возникло множество новых, более актуальных способов обсуждать литературные произведения – в виртуальных сообществах, блогах, на крупных читательских платформах, где каждый может оставить отзыв. Литературная критика должна оправдывать свое существование тем обстоятельством, что создание настоящего критического отзыва – серьезное занятие, и тем, что автор компетентен. Это не значит, что такие форматы, как интервью или литературный портрет, более не котируются. У всего есть свое назначение. А в Интернете места хватит всем.
Перевод с немецкого Татьяны Зборовской
