Кристоф Шредер: «Сегодня довольно трудно говорить о «мировой литературе»

Кристоф Шредер: «Сегодня довольно трудно говорить о «мировой литературе»

 

MoReBo побеседовал с известным немецким писателем и литературным критиком о продуктивных разногласиях «отцов и детей», роли авторов-эмигрантов в развитии языка и новой роли литкритики, потерявшей из-за интернета былое влияние, но, как выясняется, не целиком.

 

– Какие изменения произошли в немецкой литературе после объединения Германии? Можно ли, на Ваш взгляд, сказать, что сегодня она вышла на мировой уровень? Или же она, скорее, подходит лишь тем, кто интересуется развитием собственного государства?

Напротив, я считаю, что с 1989 года в немецкой литературе произошли существенные изменения – столь же значимые, сколь и изменения, произошедшие с самой страной. Падение Берлинской стены и объединение Восточной и Западной Германии вернули нашей литературе те сюжеты и темы, которые долгие годы были забыты, тот материал, который многие десятилетия замалчивался. Внезапно стало актуально переосмыслять при создании текста свой опыт, в том числе и самый недавний, опыт, который возникал непосредственно в процессе воссоединения страны. Не стоит забывать, что – я, конечно, немного утрирую – в это время рухнули целых два немецких государства: исчезла не только бывшая ГДР, но и вторая, новая республика, которая для многих была символом мира и процветания. Разумеется, появились книги, которые вызывают интерес не только внутри Германии, но и далеко за ее пределами. Сегодня довольно трудно говорить о мировой литературе, поскольку практически во всех частях света и так можно быстро и без проблем получить доступ к любому интересующему вас тексту. Но если придерживаться традиционного понимания мировой литературы, то такое, например, произведение, как роман Уве Теллькампа «Башня», я бы вполне включил в подобную категорию.

– Существует ли в литературе такое явление, как конфликт «отцов и детей»? Могут ли еще люди писать, читать и мыслить таким образом, чтобы сохранить связь посредством литературных текстов?

– Не стал бы называть это конфликтом – скорее, продуктивными разногласиями. Несомненно, существует целый ряд писателей старшего поколения, которые по-прежнему придерживаются своего стиля, но и здесь следует проводить определенные различия. Произведения Гюнтера Грасса, к примеру, как и его политические взгляды, выглядят уже настолько слабыми и абсурдными, что вряд ли кто-то еще принимает его всерьез. С другой стороны, Мартин Вальзер по-прежнему публикует по роману в год, и каждая новая его книга кажется чуть легче предыдущей, каждый новый текст – все более тонкой литературной игрой. Я реже замечаю разногласия между писателями разных поколений, чем между писателями, вышедшими из разных социальных слоев. Не так давно в Германии обсуждался вопрос о том, не производят ли буржуазные писатели исключительно буржуазную (читай: скучную) литературу – иначе говоря, не варимся ли мы слишком долго в соку собственного благополучия и не устроились ли за счет этого слишком уж удобно? Мне подобного рода дебаты кажутся малопродуктивными. Имеет смысл рассматривать произведения по отдельности. Стоит так поступить – и я осмелился бы сказать, что немецкая литература прекрасно себе существует.

– Значит ли, что появление в литературе новых тем требует создания нового языка и новых форм? Являются ли, к примеру, книги Анны Кушнаровой новой литературой в полном смысле этого слова?

– Анна Кушнарова – скорее автор детско-подростковой литературы, и поэтому я, честно признаться, не очень слежу за ее творчеством. Но в действительности – да, именно авторы-эмигранты открывают сейчас новые сюжеты и перспективы нашей литературы. Могу назвать хотя бы три примера: Алина Бронски, Ольга Грязнова, Лена Горелик. Они описывают в своих остросовременных романах действительность под таким углом, который в Германии до них был неизвестен – и не мог быть известен. Это такая форма европейской литературы, которую мы в будущем, я уверен, будем встречать все чаще и чаще. В ней идет речь о потоках миграции, о формировании новой идентичности, об отчуждении и прибытии в новый мир. Все это как раз и есть современные темы.

– О книгах Терезии Моры Вы говорили, что «Единственный мужчина на всем континенте» и «Чудовище» (роман, который можно читать, даже не будучи знакомым с первым) – из числа лучших произведений, которые были за последние годы созданы на немецком языке». Как вы думаете, имеет ли смысл переводить на русский язык только одну часть дилогии?

–  Безусловно, имеет! Каждое из этих двух произведений можно читать самостоятельно, в каждом рассказывается своя собственная история на свой собственный лад. Проблема только в том, что, прочитав одно из них, Вам тут же хочется прочитать и второе – так что было бы несколько нечестно по отношению к русскому читателю лишать его такого удовольствия.

–  Можно ли сказать, что такие авторы, как Норберт Гштрейн, Моника Марон, Петер Штамм обновили немецкий литературный язык, сделали его более современным?

–  Нет, я не стал бы говорить, что это именно их заслуга, но, несмотря на это, скажу, что каждый из этих писателей в отдельности великолепно владеет языком и с этой точки зрения крайне интересен. Петер Штамм – автор, с одной стороны, прошедший школу классического американского рассказа, испытавший прежде всего влияние стиля Раймонда Карвера, а с другой - в нем есть что-то от Чехова. Он виртуозно умеет недоговаривать. Чаще всего те детали, которые он опускает, говорят за себя больше, чем то, о чем говорится непосредственно в повествовании. Норберт Гштрейн – его полная противоположность. Каждое его предложение представляет собой законченную композицию; он такой автор, читая которого, все время задаешься вопросом: сколько здесь правды, а сколько вымысла? Что же до Моники Марон, то она – из искушенных реалистов, однако в ее текстах всегда есть двойное дно. Поэтому такое развитие сюжета, как в ее последнем романе, может в мгновение ока перекинуться из реалистичного мира в мир воображаемый, при этом подобный поворот будет казаться Вам как читателю абсолютно закономерным.

–  Чем объясняется рост рыночной доли такого жанра, как биография? Зависит ли это от того, насколько успешно завоевывают телеэфир байопики и мыльные оперы? Успех произведений такого автора как Рюдигер Сафрански скорее правило или исключение?

–  Жанр беллетризованной биографии в действительности пользуется спросом у немецких читателей. Есть у этого жанра и свои «пограничные формы» –  вспомните, к примеру, успех романв Даниэля Кельманна «Измерение мира», а ведь в нем точно так же литературным языком рассказаны биографии двух выдающихся немецких умов. Думаю, популярность книг Сафрански также связана с тем, что в них хороший, увлекательный слог объединен с огромным разнородным багажом информации, со значительной образовательной нагрузкой. Это развлекательная литература, однако этим ее роль далеко не ограничивается. Подобные произведения держат планку – и, при всем уважении к телесериалам, стоит признать, что в этом отношении тексты имеют перед ними огромное преимущество.

–  Какую роль в нынешнюю эпоху цифровых технологий и повального развлечения играет литературная критика? Можно ли сказать, что она по-прежнему отражает действительность? Есть ли у нее свой читатель? Когда я, скажем,  встречаю Вашу статью о книжной ярмарке в «Ди Цайт», то думаю: да, и это тоже – часть литературной журналистики двадцать первого века. А как могла бы развиваться журналистика в дальнейшем?

- Приходится признать, что на продаваемость книги критика более не влияет. Раньше я всегда представлял себе этот процесс именно так: ты пишешь статью для «Зюддойче Цайтунг» или «Ди Цайт», хвалишь какую-то книгу, и сотни три прочитавших твою заметку тут же бегут за ней в книжный магазин. Прекрасная картина, но это лишь мечта. Однако серьезная литературная критика по-прежнему играет роль важного ориентира, и для читателей, и для издательств, и не в последнюю очередь для самих авторов. Несмотря на это, мы, критики, должны понимать, что времена, когда наша роль как людей, способных по-настоящему понять книгу, была по-своему сакральна, остались в прошлом, и что с появлением Интернета возникло множество новых, более актуальных способов обсуждать литературные произведения – в виртуальных сообществах, блогах, на крупных читательских платформах, где каждый может оставить отзыв. Литературная критика должна оправдывать свое существование тем обстоятельством, что создание настоящего критического отзыва – серьезное занятие, и тем, что автор компетентен. Это не значит, что такие форматы, как интервью или литературный портрет, более не котируются. У всего есть свое назначение. А в Интернете места хватит всем.


Перевод с немецкого Татьяны Зборовской 

Вечные Новости


Афиша Выход


Афиша Встречи

 

 

Подписка