Самара прирастет Третьяковкой

Самара прирастет Третьяковкой

 

Филиал Третьяковской галереи в Самаре разместится в фабрике-кухне, шедевре конструктивизма, построенном в 1930-х в форме серпа и молота. Реконструкцию завершат к 2022 году. MoReBo подготовил дайджест материалов по теме.

Фабрика-кухня: история здания

Фабрика-кухня — уникальный и известный в мировом архитектурном сообществе памятник конструктивизма. Построенное в Самаре по проекту Екатерины Максимовой в виде серпа и молота, здание стало воплощением проекта построения «нового быта» через авангардные коды конструктивизма.
К середине 1920-х годов в СССР требовалась архитектура, которая должна была на практике показывать установившуюся модель государства. Кроме того, со второй половины 1920-х годов, после начала индустриализации, города и крупные стройки СССР пополнились большим количеством крестьян. Перед государством стояла задача оптимизировать условия жизни советского человека. Одним из путей оптимизации стало создание крупных предприятий общественного питания, освобождавших женщин от тягот ведения домашнего хозяйства. Для обслуживания больших групп трудящихся процесс приготовления пищи нужно было механизировать. В 1923 году было организовано паевое товарищество «Народное питание» (Нарпит), занившееся контролем и составлением заданий на проектирование зданий фабрик-кухонь – гигантов общественного питания, которые предполагалось строить в промышленных районах вблизи производственных зон и жилых кварталов. В течение 20-х годов фабрики-кухни открылись в Москве, Иванове, Нижнем Новгороде, на Днепрострое и в Свердловске.
На заседании Средневолжского крайисполкома 28 декабря 1929 года было принято решение о строительстве в Самаре фабрики-кухни с пропускной способностью на 9000 обедов в районе местонахождения завода №42 (завод им. Масленникова). К реализации был принят проект архитектора Екатерины Максимовой. Всего на строительство было затрачено 1 миллион 200 тысяч рублей. Ежедневная производительность фабрики-кухни была определена в 9000 обедов. Закладка здания была сделана 8 марта 1930 года, а 1 января 1932 года фабрика-кухня была открыта.

Фото: Алексей Мокроусов

 

Несмотря на формализм композиционного построения в виде серпа и молота, сооружение имело идеальную технологическую схему. Из молота-кухни по трем конвейерам готовая пища доставлялась на раздачу в серп-столовые. Кроме того, в здании имелись спортзал, читальня и некоторые коммунальные службы. Это одно из первых зданий с бетонными перекрытиями в Поволжье. Смелые консольные конструкции поддерживают широкие полукруглые междуэтажные площадки, что позволило полностью остеклить лестничные блоки. Второй этаж тоже консольно «нависал» над входной зоной. Огромные горизонтальные проемы с узкими простенками, горизонтальными тягами и характерными конструктивистскими переплетами имитировали ленточное остекление.

Впоследствии памятник подвергся двум реконструкциям. В 1944 году фабрика-кухня была реконструирована по проекту самарского архитектора И.Г. Салоникиди. Фасады с ленточным остеклением были заложены, а из-за трудностей с отоплением фасад получил «классическую» трактовку: руст, карнизы. Все проемы были сужены, цилиндрические экраны лестничных блоков заложены кирпичом. Обширная ниша главного входа под нависающим вторым этажом была застроена и включена в теплый контур здания. Основные конструктивные новации – консольные выносы, огромные плоскости остекления – были скрыты новой оболочкой. Характерные для конструктивизма угловые окна, расположенные на торце «молота», выходящем на Ново-Садовую улицу, были оставлены. Но богатая пластика, динамизм, взаимодействие внутреннего и внешнего пространства были утрачены.
Как комбинат общественного питания в советские годы фабрика-кухня была востребована, обслуживая миллионный город. Помимо столовой активно работала кулинария, функционировала спортивная школа. К 80-ым здание обросло множеством пристроев и подсобок.

В 90-х годах в здании расположилось два развлекательных клуба и торговый центр «Пассаж». В 1998-99 годах произошла вторая реконструкция, в результате которой классический декор фасадов был сбит, а весь объём памятника обшит пластиковой рейкой. Была значительно изменена планировка, перекрыт атриум спортзала, утрачены детали многих ограждений, зашиты потолки с уникальными ригельными конструкциями.

В середине нулевых собственником здания стала крупная девелоперская компания, целью которой стало строительство на месте Фабрики-кухни высотного здания делового центра. Это решение вызвало протест архитектурной общественности, который быстро привлек внимания более широких культурных кругов.
28 марта 2008 года в Самаре в Доме архитектора по инициативе архитектора Виталия Стадникова состоялась пресс-конференция, посвященная общественной инициативе по сохранению здания Фабрики-кухни. В мероприятии приняли участие авторитетные международные организации ДОКОМОМО (Docomomo-International), Фонд мирового наследия (the World Heritage Fund), ИКОМОС (Icomos) и ЮНЕСКО, СА России, MAPS. Было создано движение по сохранению «Фабрики- Кухни».
В июле того же года в Самару прибывает Делегация Совета европейского наследия и Московского общества охраны архитектурного наследия. По приглашению Самарского архитектурно-строительного университета и движения «Фабрика-кухня», делегация проводит мониторинг утрат исторической Самары, где город "рассматривается как часть общеевропейского культурного богатства".
Впоследствии прошли конференции, субботники, велопробеги, художественные перформансы и акции, посвященные борьбе за здание. В СМИ и блогосфере велись дискусси о спасении памятника.

Источник: 

http://www.ncca.ru/articles.text?filial=9&id=282

 

Виталий Стадников: «Применение термина «шедевр» к самарской фабрике-кухне обосновано»  

11 НОЯБРЯ 2015
[От MoReBo: интервью было дано в то время, когда в Кухне-фабрике собирались открыть филиал ГЦСИ. Приводится в сокращении]

 

201263

 

 

Здание фабрики-кухни в Самаре было построено в 1930–1932 московским архитектором Екатериной Максимовой; в плане оно имеет очертания серпа и молота.
Архитектор, заместитель декана ВШУ ВШЭ Виталий Стадников занялся спасением этого памятника авангарда, когда тот оказался под угрозой сноса, и сейчас входит в авторский коллектив проекта его реставрации и приспособления под филиал ГЦСИ.

– Злоключения здания фабрики-кухни начались, когда она перестала использоваться по назначению. Когда это произошло?

– Она использовалась до конца 1990-х годов как комбинат питания, где работали кулинария, ресторан «Север». Она принадлежала оборонному заводу, который располагается на границе центральной части Самары. Это старое предприятие, которое делало начинку патронов, а заодно – часы «Победа». Позже это предприятие полукриминальная контора под названием «Сок» выкупила из госсобственности, распилив на части, и фабрику-кухню тогда тоже сняли с государственного баланса. Она функционировала как совокупность ночных клубов и помещений под сдачу в аренду до 2008 года. Причем в 1998–1999 произошла ее очередная реконструкция.

– То есть искажение?

– На самом деле, она искажалась практически с самого начала. Изначально это здание было конструктивистским, с множеством характерных элементов – огромными витражами, лестничными клетками, которые висели на изумительных, хорошо рассчитанных изящных бетонных конструкциях. А потом все это было заложено кирпичом, заштукатурено, приделаны руст, карниз. Было военное время, 1944 год, и отапливать все это было невозможно. Эта реконструкция была очень забавной: после нее в здании не опознавался вынужденный постконструктивизм, как это обычно бывало, когда на функциональное, аскетичное конструктивистское здание вдруг накладывали декорации. Такого постконструктивизма очень много по стране, когда видно, что здание задумывалось динамичное, острое, а его обрядили… А это здание переделано в такую классику, где авангардной генетики и дух простыл. Причем по сути это была достаточно интеллигентная, сдержанная классика, но к самому зданию подошли так, как будто это не претенциозный композиционный трюк – серп с молотом в плане, а просто коробка, классически отделанный параллелепипед. Но, вот незадача, он свернут циркульно, типа усадебного конюшенного двора.

И в таком состоянии фабрика-кухня до конца 1990-х дожила без смены функций. Потом она превратилась в типичный для того времени Вавилон, где творилось все, что угодно. В подвале – сауна, наверху продавали вездеходы, итальянскую мебель, были культовый клуб «Сквозняк» и народный диско-караоке «Север», офис-центр. Все это было характерным образом декорировано гипсокартоном по деревянной обрешетке, очень рудиментарные ручные технологии, которые были гораздо более архаичными, чем те, по которым здание строилось в 1932 году. Парадокс – в этом. Когда его стали сейчас готовить к реставрации и эти наслоения начали разбирать, то вскрылась вся эта материальная культура 90-х годов. Это было очень интересно наблюдать, потому что я в конце 90-х только закончил институт и сам участвовал во множестве подобного рода проектов «колхозных» интерьерных работ. Я помню, как и кто делал эти интерьеры, а сейчас их уже начали разрушать, как отшелушивающийся слой, варварский нарост.

Фабрику-кухню тогда исказили довольно сильно, пробили перекрытия. Вернее, в 1940-е годы перекрытия были убраны в одном секторе, чтобы сделать двухсветный спортивный зал, где мяч должен был летать по радиусу. Но, поскольку там достаточно большой радиус, зал функционировал. А потом его вновь разделили на два яруса в конце 1990-х, при этой самопальной реконструкции. Обшили все здание белым сайдингом, крышу сделали очень иссине-синей. Все стало «аккуратно».

Фото: Алексей Мокроусов


До 2008 здание так и стояло, а потом хозяева решили его продать, и новым владельцем стала компания «Кловер Групп», подразделение «Росгосстрах Недвижимость». Она хотела построить на месте фабрики-кухни 30-этажный дом. Оно хоть и преподносилось как выявленный памятник, по документам никаким памятником не являлось, т.к. постановлениями этот статус не подтверждался. Но местный Минкульт не хотел упускать шанс предоставить услуги владельцам, поэтому они навязали девелоперам охранные обязательства, фактически позволяющие снос при условии «воссоздания» фасадов. То есть внизу должна была быть стилобатная часть в виде серпа и молота, и за ним вырастала бы 30-этажная башня. Мне все это стало известно от разработчиков эскизного проекта, весьма уважаемой московской фирмы. И мы пригласили занимающихся сохранением наследия англичан – московского корреспондента The Times и со-основательницу MAPS Клементину Сесил, потом – председателя SAVE Britain’s Heritage Маркуса Бинни. И благодаря им пошел очень серьезный звон. Мы тогда провели массовые акции – совсем не затратные, но крайне успешные. Собрали пресс-конференцию, провели архитектурный велодень, куда пришло много людей, в том числе масса журналистов.

Из этого получился отличный инфоповод, и в тот же день на нас вышли хозяева здания, стали вести переговоры: предложили издать книгу о конструктивизме, о Самаре, а «баню» – снести. Они не могли понять, что связались с энтузиастами. Причем эти «кловер-групповцы» оказались довольно цивилизованными девелоперами, они пытались все решить полюбовно. Но после того, как они пообщались с Натальей Душкиной, они поняли, что договориться не удастся. (...)

Владельцы увидели выход в том, чтобы здание обрушилось само. Для ускорения процесса они оторвали крышу, чтобы внутрь текла вода, и без отопления оно простояло пять лет, с 2008 по 2013. Оно не рухнуло, потому что это железобетон. Мы с помощью прокуратуры заставили местный Минкульт написать реставрационное задание, всякие предписания, которые Минкульт должен был вручить хозяевам, но не вручил. Потом мы сами сделали историко-культурную экспертизу по всем правилам. Ее долго не принимал Минкульт Самарской области, по понятным причинам.

(...) В результате, все остались довольны. А область просто передала фабрику-кухню в федеральную собственность – непосредственно Государственному центру современного искусства как пользователю. Параллельно мы с помощью коллег пытались придумать ей новую функцию, которая могла бы к Чемпионату мира по футболу подойти, допустим, центр русского авангарда. Но, как я понимаю, было принято решение отдать ее единственно возможному мощному пользователю – ГЦСИ и, соответственно, было решено создать еще один филиал ГЦСИ – в Самаре.

– То есть филиал создали, только получив здание?

– Филиал создали под здание. У ГЦСИ есть Поволжский филиал в Нижнем Новгороде, и было представительство Поволжского филиала в Самаре без помещения. Но было принято решение о создании Средневолжского филиала в Самаре. И здание фабрики-кухни крупнее, чем нижегородский Арсенал: Арсенал – 6 770 м2, а это – 8278 м2. (...) В рамках этой программы уже разработан проект.

201275

– А кто входит в авторский коллектив этого проекта, помимо вас и директора ГЦСИ Михаила Миндлина?

– Конкурс выиграли Центральные научно-реставрационные проектные мастерские Минкультуры РФ, главный архитектор проекта реставрации – Ирина Калугина с очень достойной командой, а они уже сочли возможным привлечь к разработке проекта ряд самарских активистов. Мы в рамках этого проекта делали раздел проекта приспособления, ровно как бюро Евгения Асса делало проект приспособления для Арсенала.

– Насколько здание фабрики-кухни сейчас не аутентично? Много ли там утеряно?

– Это вопрос реставрационной этики, и он довольно сложный по отношению к зданиям с наслоениями, которые сами могут являться предметом охраны. В данной ситуации реставрационный предмет охраны изначально описывал ценностные характеристики первоначального здания – с конструктивистским обликом, того, что появилось в 1932 по проекту архитектора Екатерины Максимовой и просуществовало до 1944. Благодаря тому, что экспертом Борисом Евгеньевичем Пастернаком был корректно описан предмет охраны – несущие конструкции, сохранившиеся витражи, конструктивистский облик в целом – это дало возможность идти самым мягким путем, путем ремонта, реставрации и приспособления, а не реконструкции, что и не применимо к объекту культурного наследия, но весьма распространено. Тем не менее, с самого начала у многих возникал соблазн реконструкции – особенно у представителей администрации, но не у заказчика, не у ГЦСИ, потому что ГЦСИ – очень цивилизованная организация, о таком заказчике можно только мечтать. Получается, все наслоения 1940–90х годов уходят, а проект реставрации заточен на расчистку части 1932 года, на выемку более поздних кирпичных заполнений, открытие проемов, усиление бетонных конструкций, которые в некоторой степени утратили несущую способность, но не на замену их, а именно на усиление современными методами – армированной оклейкой, и так далее.

– Здание, по сути, полностью сохранилось? Нет полностью утраченных секторов, более поздних перекрытий?

– Есть сектор, о котором я уже говорил: где были снесены перекрытия для устройства второго света, а в конце 1990-х их сделали заново. Там перекрытия восстановят по первоначальному проекту. В целом, несмотря на очень серьезные внешние изменения здания, его конструктивная основа осталась довольно целостной. Это показывает крайне качественную технологическую схему, которая изначально была принята архитектором Максимовой. Чем больше я узнавал это здание, работал с ним, участвовал в процессе проектирования, тем больше осознавал, что применение термина «шедевр» к нему обосновано. Это притом, что в самом начале разговоры о шедевре были нашей безусловной спекуляцией ради спасения фабрики-кухни – чтобы внедрить в мозги населению субъективное видение этого памятника. Но, в результате, я полностью убедился, что это правда. Я и наша команда не испытывали ни единой сложности с приспособлением этого сооружения к новым функциям – выставочным и не только. Это будет культурный комплекс с библиотекой, гостиницей и мастерскими для художников, медиатекой, несколькими мультимедийными залами, кинозалами, центром детского творчества, большим рестораном и несколькими кафе. Все это без особенных проблем чудесным образом поместилось в это сооружение без всякого расширения.

– Понятно, что промышленные сооружения легко приспособляются под художественные, выставочные цели, это давно стало общим местом. Но чаще всего это совсем другой пром, это цеха.

– В данном случае это не пром. Это хоть и фабрика, но фабрика-кухня, нечто специфическое.

– Я это и хочу сказать, с цехом – легче, как мне кажется.

– Это не цех, который представляет из себя просто каркасную коробку…

– …показывай, что хочешь. А здесь такой сложный план, много окон, что для изобразительного искусства может быть вредно. Верхний свет, предпочитаемый для выставочных залов, тут не предусмотрен. И все же приспособлять было легко?

– Меня и заказчиков не волновало, что там нет верхнего света, это компенсируется с помощью искусственного освещения. Естественный свет из окон будет изнутри заслонен экранами.

– А эти «циркумференции», округлые формы? Или оттого, что это такое просторное здание, кривые линии плана уже ни на что не влияют?

– У нас будут не очень большие зрительные залы, на 100–200 человек, и они вполне вписываются в корпус 14-метровой ширины. Благодаря сложной композиции сооружения там есть циркульный внутренний двор, который превосходно подходит для проведения различных акций на открытом воздухе в теплое время года. Там можно и делать проекции на фасады, и организовывать дискуссии – это будет такой форум. И еще есть хоздвор – большое многофункциональное пространство, а перед фасадами – целый сквер. Здание стоит в свободном окружении, его можно наблюдать как арт-объект со всех сторон. Хотя с высоты человеческого роста никогда не поймешь, что это тот самый серп и молот, и это было главной претензией у скептиков, недолюбливателей русского авангарда. Потому что с самого начала у людей возникали вопросы – почему именно это здание так защищают, разве мало в городе других проблем? Может, лучше старикам повысить пенсии или ямы на дорогах засыпать? Но надо лишь вспомнить слова Маркуса Бинни, создателя организаций охраны наследия SAVE Britain’s Heritage и SAVE Europe’s Heritage: если кому-то нужно спасти здание, оно будет спасено.

– Он в России мало бывал.

– Я сам совсем не был уверен в 2012-м, что у фабрики-кухни есть хоть какие-то шансы на спасение. Потому что пять лет холодного использования, целенаправленного уничтожения должны были привести к тому, что она развалится.

– А что там за конструкция? Ведь это такая острая тема, что русский авангард построен из плохих материалов и потому мало «ремонтопригоден». А тут, если я верно поняла, здание очень качественно построено.

– Нет, нельзя сказать, что очень качественно. Видно по зданию, что оно делалось из того, что было, и кем попало. Только первый из трех секторов циркульной части у серпа, который возводился в 1930 году, был построен строго по проекту, с большими пролетами, почти 11-метровыми ригелями. А последующие части получили дополнительный шаг очень толстых кирпичных опор. Все это делалось из подручных материалов. Железобетон первой части, насколько я понимаю, был более правильно сделан технологически. А дальше это набиралось кое-как. Например, перекрытия между подвалом и первым этажом во входном секторе набраны из каких-то тавровых ригелей, рельсов, то есть там части вообще не железобетонные. Кое где колонны второго этажа не попадают в проекцию нижестоящих! Было использовано много кирпича из разобранного монастыря. Утверждают, что и из разобранного кафедрального собора – тоже, но этому нет подтверждения. Кроме того, использовался в изобилии силикатный кирпич – там все намешано. Но, поскольку конструктив – преимущественно железобетонный, и деревянных перекрытий там нет, там только кровли деревянные, благодаря этому здание и устояло. Равно как и Наркомфин до сих пор не упал, потому что он железобетонный. Несмотря на то, что проведенная по заказу первых частных владельцев техническая экспертиза фабрики-кухни показала чуть ли не 98% износа сооружения, в рамках проекта реставрации была проведена новая экспертиза – теперь не под снос, а для реставрации. И она показала, что здание в состоянии удовлетворительном, пригодном для мягких методов восстановления несущей способности. Момент целеполагания – ключевой в отношении памятника.

Когда я пришел к руководителю фирмы, делавшей экспертизу «под снос» для бывших владельцев, Генриху Иосифовичу Вайнгартену, известному множеством «сносных» экспертиз по Самаре, то он прямо сказал, чувствуя возможность второй серии работ, что ничего невозможного нет, если есть задача сохранить, будут предложены методы.

Так сказал и руководитель конструкторских работ проекта реставрации из «ИГИТ» Игорь Демкин, который занимался и комбинатом «Правда»: «Нет, – говорит, – ничего невозможного для человека с высшим образованием». Если есть цель его сохранить – это всегда можно сделать, существует лишь вопрос желания. Можно сделать оклеечную арматуру, инъекции бетона и бог знает, что еще. Более того, никто так и не посчитал реальное соотношение затрат между сносом и новым строительством, с одной стороны, и такого рода мягкими работами по сохранению аутентичной основы сооружения, с другой. То есть необязательно, что эти дорогие реставрационные технологии дороже, чем снос и имитация памятника с нуля. Я уверен, никто не оценивал это профессионально и методически беспристрастно. Тем более, какое сравнение может быть между оригиналом и подделкой?

– Но так часто об этом говорят.

– У меня полная уверенность в том, что говорят так, только зная «нужный» ответ. В моей практике так было всегда. Идея, что снести и построить – дешевле, чем отремонтировать и отреставрировать, это просто стереотип, и его нужно менять практикой. Я надеюсь, что фабрика-кухня станет таким прецедентом.

– Получается, что примерный бюджет уже определен?

– Бюджет не является секретом. С самого начала было заявлено, что должны выделить около 400 миллионов рублей из федерального бюджета на все работы. Для восстановления «коробки» этого достаточно, но для музея с оборудованием, увы, нет.

Источник: http://archi.ru

 

См. также оригинальный текст MoREBo по теме.

Время публикации на сайте:

31.10.20

Вечные Новости


Афиша Выход


Афиша Встречи

 

 

Подписка