Художник и царь
Впервые: russ.ru, 8 Октября 2004
Практически полный эпистолярий П.А.Столыпина издан "Росспэном". Хотя на титуле и стоит слово "Переписка", на самом деле в основной корпус вошли исключительно письма самого великого реформатора. Впрочем, ответы его корреспондентов частично даны в примечаниях. В особые разделы выделены письма Столыпина Николаю II и жене, О.Б.Столыпиной. В качестве приложения напечатаны некоторые столыпинские речи и доклады.
В целом впервые публикуемые и малоизвестные документы подтверждают впечатление, создавшееся по ранее введенным в научный оборот материалам. Личная эмоциональность и искренняя верность официальным поведенческим нормам сочетались в Столыпине на удивление естественно. Оттого в письмах императору могут встречаться замечания исключительно резкие по меркам времени, а в письмах жене, при всей их нежности и лиричности, чувствуется стиль человека, привыкшего следовать бюрократическому протоколу.
По прочтении тома лишний раз убеждаешься, что известная характеристика Столыпина как человека крайне ограниченного, данная обиженным Сергеем Витте, не имеет под собой никаких оснований. Яркий, волевой и принципиальный политик, Столыпин пытался делать в начале XX века нечто очень похожее на то, что мы наблюдаем сейчас, - конечно, с необходимой поправкой на личностный масштаб. Можно ли представить что-то более современное, чем центральный тезис известного письма Столыпина Льву Толстому: "Смешно говорить бедным людям о свободе, или о свободах. Сначала доведите уровень их благосостояния до той, по крайней мере, наименьшей грани, где минимальное довольство делает человека свободным"? Убежденность в том, что политические свободы опасны, если появляются раньше свобод экономических, делает Столыпина фигурой крайне актуальной в сегодняшнем политическом контексте. Не случайно его именем клянутся теперь и левые, и правые. Не знаю, присягали уже коммунисты столыпинскому знамени или нет, но убежден, что в последнем случае ждать осталось недолго.
Издание писем подготовлено Фондом изучения наследия Столыпина. На обороте супера я обнаружил фотографию президента означенного фонда Павла Пожигайло с огромным портретом Столыпина за спиной - и обрадовался как старому знакомому. Помнится, несколько лет назад он баллотировался от блока "Отечество - Вся Россия" в Госдуму по моему родному Ивановскому одномандатному округу и позировал тогда на фоне совсем других портретов. Из сопроводительного текста, скрепленного подписью П.А.Пожигайло, я с интересом узнал, что целью реформ Столыпина были "сильное государство и раскрепощенная личность". Что касается первого, конечно, поспорить трудно, но вот насчет раскрепощенной личности - это, кажется, все больше Тимоти Лири зажигал с Кеном Кизи.
Интересно, кстати, что во всем огромном томе практически нет упоминания каких-либо фигур из мира искусства - ни классиков, ни современников. Ни Чайковского, ни Пушкина, ни Достоевского - что уж говорить о Блоке или Горьком. Разве что вышеназванный Лев Толстой - да и тот просто направил премьер-министру свои соображения по земельному вопросу, и Столыпину пришлось отвечать. А так - просто два параллельных мира. Где-то там Серебряный век, символисты, Религиозно-философское общество - а здесь депутации от тульского дворянства, аграрная реформа, ревизии Туркестанского края. Попытайтесь представить монографию "Столыпин и Леонид Андреев" или, скажем, "Николай II и Бальмонт" - что за нелепейшая идея!
Но скоро, очень скоро все изменилось. Что именно, когда и каким образом - об этом рассказывается в выпущенном издательством "Эксмо" исследовании Соломона Волкова "Шостакович и Сталин: художник и царь". Новая книга известного музыковеда и культуролога представляет собой одновременно и биографию Дмитрия Шостаковича, и обстоятельный очерк сталинской культурной политики в целом. Впрочем, даже в той части, которая непосредственно относится к Шостаковичу, автор сосредоточен не столько на анализе опер и симфоний, сколько на описании общественно-политического контекста его творчества. Образцом для С.Волкова, по его собственному признанию, послужила знаменитая дилогия Лазаря Флейшмана "Борис Пастернак в двадцатые годы" и "Борис Пастернак в тридцатые годы" - едва ли не единственный и уж точно самый известный и удачный опыт политической биографии творца в условиях тоталитарного советского режима.
Дополнительный интерес книге придает то обстоятельство, что к теме "Шостакович и Сталин" и - шире - "Шостакович и советская власть" С.Волков обращается не впервые. После смерти композитора на Западе в английском переводе была издана книга под названием "Свидетельство" - расшифровка его устных мемуаров, стенографированных С.Волковым. Последний не раз говорил, что решение об эмиграции в 1976 году он принял прежде всего именно с целью опубликовать этот бескомпромиссно антисоветский текст, переворачивающий устоявшееся представление о Шостаковиче как гениальном конформисте. Сразу после выхода "Свидетельства" С.Волкова обвинили в подделке, и началась полемика, не утихающая по сей день. Вопрос о подлинности мемуаров Шостаковича расколол не только музыкальное сообщество, но и родственников покойного композитора - так, его вдова Ирина поставила авторство своего мужа под сомнение, в то время как сын Шостаковича Максим принял сторону С.Волкова.
В новой книге С.Волков подчеркивает уникальность положения и мироощущения своего героя. В отличие от Булгакова или Пастернака, считает автор, Шостакович не был склонен обольщаться тираном или вести с ним внутренний диалог. Саркастический склад ума позволял ему не испытывать никаких романтических эмоций по отношению к вождю: "В его представлении Сталин никогда не обладал ни малейшим ореолом". Тем не менее Шостакович, как и некоторые другие ведущие творцы той эпохи, постоянно ощущал, что вопрос его жизни и смерти находится в личном ведении диктатора. Это заставляло его вырабатывать собственную стратегию поведения в диалоге с "хозяином полумира".
Через всю книгу проходит сравнение отношений Пушкина с Николаем I и Шостаковича со Сталиным. Причем автор не ограничивается демонстрацией типологического сходства двух ситуаций, но и предполагает, что Сталин сознательно ориентировался на николаевскую ролевую модель, тогда как его "оппонент" прибегал для защиты к помощи великого поэта. Правда, Пушкина Шостакович, по мнению С.Волкова, воспринимал по преимуществу через посредство оперы Мусоргского "Борис Годунов". Юродивый, Летописец и Самозванец - вот три сменявшие и дополнявшие друг друга маски, которые он носил.
Естественно, что в политической биографии Шостаковича центральное место занимают две ударившие по нему антиформалистские кампании - 1936-го и 1948 годов. На основании текстуального анализа и свидетельств современников С.Волков обосновывает свою гипотезу: знаменитая "правдинская" статья "Сумбур вместо музыки", с которой началась первая из этих кампаний, была написана непосредственно Сталиным; по крайней мере именно ему принадлежат ее ключевые формулировки.
Но по условиям времени такая статья практически означала смертный приговор. Почему же Шостакович не только не подвергся репрессиям, но и был через некоторое время возвращен из опалы и обласкан вождем? В попытках объяснить эту загадку автор, на мой взгляд, трактует логику эпохи большого террора чрезмерно рационально - хотя и повторяет тут же известную фразу Эренбурга: "Бывают времена, когда судьба человека напоминает не разыгранную по всем правилам шахматную партию, но лотерею". Впрочем, сам же С.Волков и снимает это кажущееся противоречие, поясняя: "Всякий сценарий рано или поздно упрется в черную стену, тупик, каковым для нас являются скрытые размышления Сталина, если только к ним не подобраны какие-то возможные ключи в виде документов или воспоминаний. Вероятно, именно это и имел в виду Эренбург, говоря о лотерее".
Подробно останавливается С.Волков и на кампании 1948 года, пересматривая роль в ней автора оперы "Великая дружба" Вано Мурадели, отделяя факты от легенд в рассказах современников о январской встрече композиторов со Сталиным, вскрывая внутренние причины очередного изменения политики партии в области музыки. Впрочем, и эта опала была не очень долгой - в марте 1949 года Шостакович по личной "просьбе" Сталина отправляется в США на Уолдорфскую конференцию "в защиту мира". Его речь там (ее текст, по позднейшему признанию самого Шостаковича, был написан "референтом из органов") и особенно официозные ответы на острые вопросы композитора Николая Набокова - кузена писателя - привели к тому, что в течение нескольких последующих десятилетий Шостакович воспринимался многими на Западе как рупор коммунистической идеологии, а его музыка - как просоветская пропаганда. Конец такому восприятию положила уже упоминавшаяся книга "Свидетельство".
Как я понял, английское и русское издания "Шостаковича и Сталина" появились практически одновременно, и разница между ними минимальна. В результате яркие фрагменты и неожиданные трактовки сочетаются в книге с обширными историческими экскурсами, рассчитанными скорее на западного читателя, нежели на российского. Да и странные для русского уха обороты вроде "Пушкин ввел в эту пьесу автобиографический имидж поэта" или "Эйзенштейн работал в наиболее массовом из медиумов" (имеется в виду кино) свидетельствуют об изрядной спешке, сопровождавшей подготовку интересной и содержательной монографии.
После смерти Сталина нездоровый интерес власти к искусству постепенно падал, пока не отмер совсем. Островки андерграунда существовали и в самые глухие годы, а уж при первых признаках оттепели зазеленели вовсю. В 1970-80-е "вторая культура" функционировала как вполне разветвленная система. История ее в общих чертах известна, детали прописываются.
Но даже на фоне уже существующих исследований удивительная книга Анны Сидякиной "Маргиналы. Уральский андерграунд: живые лица погибшей литературы" (ИД "Фонд Галерея") выделяется разительно. Дочитал ее несколько дней назад и до сих пор не понимаю - что это, как к этому относиться? Где тот предел, за которым история повседневности превращается в самопародию?
Безусловно, сама по себе книга очень хороша. Обширное введение (только записанного в концептуалисты Сергея Гандлевского не прощу; впрочем, это, кажется, давняя путаница), чуть ли не подневная хроника событий, биографии, интервью, мемуары, эссе, аннотированный именной указатель, фотографий больше двухсот - практически энциклопедия. Вот только объекта описания не существует.
То есть андерграунд пермско-свердловский, конечно, есть, в смысле был; я не к тому, что автор его выдумала, как Михаил Эпштейн своих сектантов. Люди, судьбы, эпоха - все это очень интересно, как любой исторический и человеческий документ. Все было бы совсем хорошо, если б не те несколько страниц во введении, где А.Сидякина анализирует поэтическое творчество своих героев и приводит соответствующие цитаты. Конечно, для науки нет деления на хорошо-плохо, и ведь в самом деле: не все ли равно, про кого говорить, - заслуживает того каждый из живших на земле. Речь всего лишь о том, что феномен социокультурный и феномен литературный - вещи несколько разные, и если первый не выдавать за второй, книжка от этого только выиграла бы. На мой, разумеется, взгляд.
А вот совсем-совсем другая история. История о стране, где государство искусством никогда не руководило. Даже важнейшим из всех искусств - и то не пыталось. Не то чтобы совсем, конечно, - но недолго, робко и непоследовательно. В результате оставшиеся без присмотра режиссеры и продюсеры такого наваяли, что миллионы кинозрителей во всем мире представляют теперь среднего американского гангстера 20-30-х этакой титанической фигурой с первобытной мощью Марлона Брандо и гамлетовским взором Аль Пачино. Хотя чего уж там, были эти легендарные доны на самом деле туповатыми двоечниками - если, конечно, вообще когда-нибудь в школу заглядывали.
В общем, издательство "Эт Сетера" выпустило в популярной серии "Менеджер мафии" "Путеводитель по гангстерским фильмам" не менее популярного Алекса Экслера. Три книжки сегодня я уже назвал хорошими - назову и четвертую. Тем более что книга действительно хороша.
Хороша она прежде всего рассказом о двух фильмах Квентина Тарантино - "Бешеных псах" и "Криминальном чтиве". До недавних пор я наивно считал, что знаю о Тарантино все, но в первый раз меня обломал сам режиссер, обменяв каннскую пальму на майклмуровскую липу, а во второй - Алекс Экслер. Тарантино сегодня не в моде, и говорить о нем принято с полупрезрительной усмешкой: мол, все это вчерашний день, и "Криминальное чтиво" мы давно переросли. Экслер же мало того что пишет о режиссере так, как он того заслуживает, то есть с восхищением и любовью, но еще и приводит массу не самых растиражированных фактов о том, как все это снималось. Да и про другие фильмы забавных баек в книге хватает - чего стоит хотя бы история о том, как лажалась Мэрилин Монро, играя Душечку в Some Like It Hot ("В джазе только девушки").
Но самое приятное даже не это. В "Путеводителе" собраны не критические статьи, а зрительские заметки с их непременным субъективизмом. То есть Экслер не столько анализирует, сколько выставляет оценки, а значит, каждый читатель имеет шанс получить свою порцию удовольствия, возмущаясь авторским произволом. Я вот, например, совершенно не понимаю, как можно, говоря об "Однажды в Америке", не упомянуть финальную сцену - ту, где Лапша, который на самом деле Роберт Де Ниро, курит опиум и улыбается сквозь титры. Кроме того, мистер Экслер слишком любит вторичного хохмача Гая Ритчи. А уж поставить "Анализируй это" выше "Девяти ярдов" - это полный беспредел, и куда, в конце концов, смотрит дон Винченцо?
Кстати, коли уж речь зашла о донах. Не худо было бы некоторую долю средств мафии отчинить на редактуру этой замечательной книжки, а то Экслер по сетевой привычке не слишком заботится связывать концы с концами. Совершенно не понятно, почему в одном месте герой Ричарда Гира из "Клуба "Коттон" назван Дикси Дуйером, а другом Дуайером? Почему Тим Рот пишется то с одним "т", то с двумя? Почему про игру того же Рота в фильме "Гангстеры" говорится то "довольно здорово", то "довольно серенько", то и вовсе "крайне бледненько"?
Да, и последнее. "Эт Сетера" и Экслер планируют второй выпуск. Ох, не к добру это. Сам же автор всю дорогу сиквелы ругал - а тут на тебе! Беда в том, что гангстерских фильмов на две книжки явно не хватает - уже в первую пришлось для комплекта "Замужем за мафией" включать и тому подобную дребедень. А во второй и вовсе не имеющие отношения к жанру фильмы обещаны - ну при чем тут, скажите на милость, "Серпико"? Только потому, что там тот же Аль Пачино играет, что и в "Крестном отце"?
