В 1920 г. в неназванной Перми, попеременно захватываемой то белыми, то красными, прямо на концерте убивают петербургскую певицу Зинаиду Казарозу. В 1975 г. в том же городе встречаются Вагин и Свечников — два постаревших участника этих событий.

«Казароза», новый роман Леонида Юзефовича, уже никакому критику не напомнит Бориса Акунина; скорее — «Старика» Юрия Трифонова. Кто убил — неважно, потому что через полвека ясно, что почти все персонажи 1920 г. — смертники, обреченные на гибель в чистках и войнах. Чем, однако, был бы этот роман, если бы он не притворялся — достаточно лениво — детективом? «Казароза» вырос из повести «Клуб «Эсперо», напечатанной Юзефовичем в 1982 г. в альманахе «Поиски». Повесть пару раз переиздавалась в сборниках советских детективов, и один из ее фрагментов даже вошел в какой-то курс эсперанто, однако сам автор не любит ее, считая слишком прямолинейной. В начале 80-х эсперанто представлялось Юзефовичу моделью советской идеологии; и сегодня эсперанто остается для него моделью, на которой «многое можно понять». Несмотря на смену заглавия, не столько певица Зинаида Казароза, сколько искусственный язык остается главным героем романа.

Второй герой — время. Не только времена гражданской войны или пика застоя, но и время как субстанция, нечто, что проходит, унося с собой героев. За годы, прошедшие с 1975-го, умерли и все остальные персонажи; даже невестка Вагина поди состарилась. Вместе с тем время есть нечто, что разъедает эсперанто, разрушает стройную схему Людвига Заменгофа. Новые языки отпочковываются от синтетического древа, новая Вавилонская башня оборачивается новым смешением языков. Этот энтропийно-лингвистический сюжет есть первый скрытый, не детективный сюжет «Казарозы». Второй тайный сюжет — вымысел и реальность. Как и в «Князе ветра», герои все время блуждают в лабиринтах, выстроенных из бульварных книг, плохих стихов и сентиментальных песен. Они с трудом могут различить, где реальность мешается с вымыслом, а где вымысел прорастает реальностью. Это излюбленный сюжет Серебряного века, родом из которого и была маленькая певица Казароза — персонаж, имеющий вполне реальный прототип. Это Белла Григорьевна Казароза, любимица «Бродячей собаки» и участница петербургского «Дома Интермедий». Она не была убита в Перми в 1920 г., а покончила с собой в 1929-м — после чего Мейерхольд, Кузмин, Эфрос и Радловы выпустили тиражом 400 экз. книгу ее памяти. Юзефович знает об этом, но это его ничуть не смущает: он рассказывает свою историю, пренебрегая реальностью и хронологией (в одном из интервью он сознается, что если что-то подобное его конспирологическому сюжету с эсперантистами и происходило в действительности, то только году в 1925-м, на пять лет позже вымышленного убийства Казарозы).

Иными словами, вовлекая читателя в разговор о вымысле и реальности, сам автор намеренно запутывает следы, подменяя историческую реальность новым вымыслом, — и делает это, конечно, не случайно: невозможность ухватить прошлое, тщета исторической реконструкции — еще одна из тем романа. Добавим к этому, что реальная Казароза была бабушкой Юзефовича и что ее муж — художник Александр Яковлев как раз в 1917 — 1919 гг. путешествовал в самых что ни на есть юзефовичевских местах — Монголии и Китае. Обратим внимание на сноску, выброшенную автором при книжной публикации: «То, что количество глав совпадает с числом грамматических правил в языке эсперанто, — чистая случайность» — и мы поймем, какие возможности открываются в разрабатываемом Юзефовичем сюжете.

Достаточно включить в роман еще один слой — рассказ о жизни Беллы Казарозы, рассказ об авторе, еще более подробный рассказ об эсперанто, экскурс в историю Серебряного века, в историю возникновения эсперанто, в конспирологию и паранойю, — и мы получим еще один грандиозный постмодернистский роман. Русского, извините, Томаса Пинчона. Очередной «Маятник Фуко». Букеровскую премию. Перевод на европейские языки. В перспективе — включение в университетские курсы литературы и статус живого классика. Выбрав детектив как литературный прием, Юзефович избег этой участи. Он написал не энциклопедию, где все связано со всем, а небольшую книгу, которая требует от читателя соучастия, а не изучения. Вместо того чтобы написать обо всем XX в., он написал всего о двух годах — о 1920-м и 1975-м. Это и к лучшему, потому что в толстом томе ощущение слез в глазах читателя могло бы и потеряться.