Михаил Шишкин: «Когда ты пишешь, ты должен отказаться от читателя»

RFI: Ваша книга «Письмовник» - это переписка двух влюбленных, Саши и Володи. Володя отправляется на войну, на совершенно конкретную, четко обозначенную войну – «Боксерское восстание» в Китае. Саша живет в России в каком-то городе – нет ни названия города, ни каких-то временных рамок, в которых она находится. Это тихое, спокойное советское время. Возможно, 60-е, но это никак не указывается.

Определяющая для этого романа фраза - фраза Шекспира «The time is out of joint» («порвалась связь времен») есть в книге. Вы эту фразу неоднократно упоминали во всех своих интервью. Как вам пришла идея сделать роман, посвященный разрыву связи времен?

Михаил Шишкин: Мне кажется, каждый человек рано или поздно оказывается в ситуации Гамлета, когда он чувствует, что время разорвалось. Для этого совсем не нужно быть Гамлетом. Для этого просто нужно родиться человеком. И нет такого человека, у которого бы время не разорвалось. В какой-то момент каждый перестает понимать, кто люди вокруг него, что с ним происходит, почему он оказался в этом времени, что будет завтра, что было вчера, а кто я, а почему я? И что может спасти?

Герои оказываются в этой ситуации, и собственно, с этого начинается роман. Только тогда человек и становится мне интересным, когда в этой пустоте вокруг себя он начинает искать то, за что он может уцепиться. Он должен найти что-то настоящее.

У каждого, наверное, есть опыт, когда самый близкий его не понимает. Ты можешь делить супружеское ложе (куда уж ближе вроде) с человеком, и вы друг друга будете не понимать. Человек находит отражение себе в том человеке, которому важно, что ты существуешь. И вот это знание, что есть человек, которому важно все, что с тобой происходит – каждая мелочь, каждая деталь – это единственное, что может тебя поддерживать в этой жизни.Эти герои понимают, что могут спастись, только если они найдут друг друга. Если они соединят собой это разорванное время. И они пишут друг другу письма. Это единственное, что они могут сделать, потому что их разделяет и время, и пространство, и смерть. Это роман о человеческом понимании. Это роман о понимании самых главных вещей.

Потому что, как правило, мы сами себе не нужны. Мы даже не знаем, существуем мы или нет. Когда мы спим, мы существуем или не существуем? Мы даже не знаем об этом. Поэтому очень важно иметь это отражение. Знать, что есть человек – неважно, он здесь сейчас с тобой рядом, держит тебя за руку или он в соседней комнате, или он за тысячи километров от тебя, или его уже нет на свете – ты знаешь, что ему важно все, что с тобой происходит. Мои герои знают о существовании друг друга, знают о том, что они важны друг другу. И это помогает им выжить и помогает им снова встретиться в конце.

RFI: Ваш герой Володя хочет быть писателем. Но в какой-то момент он понимает, что слова обманчивы, что слова не могут выразить того, что человек на самом деле чувствует. В этом герое можно, наверное, узнать вас самого. А героиня, Саша – при чтении ни разу не возникает ощущение, что это может написать мужчина. Вы говорили о том, что Толстой – ваш любимый писатель. Толстой известен, как знаток женских душ. Стал ли он для вас в этом смысле учителем?

Михаил Шишкин: Я думаю, писание и начинается с того, что ты чего-то не понимаешь. И ты словами пытаешься это преодолеть. Ты пытаешься это подчинить себе. Ты пытаешься создать и таким образом понять. Самое непонятное для мужчины, конечно, это будет женский мир и женщина.

Понял Толстой женщину или не понял – вопрос особенный. Я думаю, что если бы у него не было его потрясающего опыта, никто бы не возмущался тем, что Наташа Ростова, очаровательная девочка, превратилась в нюхающую пеленки самку.

Это вызов, это челлендж для каждого писателя – написать женщину, создать женский мир. Разумеется, ты можешь приобрести военный опыт, ты можешь стать врачом, чтобы описать, как делаются операции и т.д., но есть та граница, до которой мужчина-писатель доходит, но перейти не может. Эта граница всегда останется. Мужчина – женщина. Тут никакого взаимопроникновения духовного, психологического дальше быть не может. Значит, можно только построить, создать свой образ женщины. Разумеется, я не пишу женщину, я пишу свой образ женщины. Насколько это соответствует или не соответствует – не мне судить.

RFI: Это ваш четвертый роман. Перед каждой книгой у вас получается существенный перерыв – где-то около пяти лет. Вы просто работаете в таком ритме или делаете перерывы, занимаетесь чем-то другим? Как получается, что у вас такие четкие временные рамки для написания каждого романа?

Михаил Шишкин: Я бы тоже хотел узнать ответ на этот вопрос. Разумеется, я не сижу пять лет за письменным столом, но все, что с тобой происходит – это и есть работа над текстом. Ты же не можешь взять и написать текст с нуля. В каждый последующий текст, в каждый последующий роман входит не только опыт всей прожитой жизни, но и опыт всех написанных романов.

Мне кажется, каждый раз я пишу один и тот же роман, отвечаю на одни и те же вопросы. Как только ты заканчиваешь текст, тебе кажется, что ты создал Вселенную, ответил на все вопросы, и можно спокойно этой книжкой защищаться на Страшном Суде. Ешь, пей, веселись, на хорошенькой женись. Потом проходит время, седины прибавляется, прибавляется количество людей, которые уходят, которые были важны для тебя. И ты понимаешь, что ни на какие вопросы ты не ответил. Что вопросы все те же самые остаются. В 20 лет, и в 50 лет на те же вопросы получаются совсем разные ответы. И вот, проходит какое-то время, и тебе приходится снова писать тот же роман, отвечать на те же вопросы. Но седины прибавилось, поэтому получается другой роман.

RFI: Вы очень внимательны к деталям. Вы писатель-исследователь. Думаете ли вы, что работа писателя заключается как раз в этом внимании к деталям? Потому что многие писатели грешат тем, что увлекаясь художественными образами, забывают о деталях.

Михаил Шишкин: Дело не просто в детали, дело в достоверной детали. Детали должны быть достоверными. Достойными веры. Только это может сделать чудо прозы. Мы знаем, что четыре писателя написали книжки под названием «Евангелие». Про то, чего не может быть. Что человек, который умер, потом воскрес и стал живым. Но они – великие писатели. Что они делают, чтобы люди поверили? Они добавляют достоверные детали. Они добавляют палец, который неверующий Фома сует в тело. Они добавляют печеный хлеб, рыбу, которые тот, кто проголодался, пока он три дня был мертвым, ест.

Эти потрясающие детали делают Воскрешение достоверным. Вся литература построена на таких деталях. Как их искать, где их найти? Я, конечно, когда что-то читаю и вижу какую-то деталь, переписываю себе, она может у меня храниться в компьютере годами. Если я вижу, как описывается поход героя к зубному врачу в 1885 году, и какие-то детали, которые нельзя придумать и которые никогда больше нигде не появятся, естественно, я себе это все переписываю. Поэтому, когда вдруг действие романа у меня будет происходить в конце XIX века, и герой вдруг отправится к зубному врачу - у меня уже есть все детали. И читатель будет в это верить, потому что нельзя придумать.

Проблема здесь другая: компьютер позволяет тебе собрать все детали всех жизненных ситуаций всех стран, народов, все-все-все. У тебя будет полный набор достоверных деталей. Но этого мало. Ты должен еще во все эти детали вдохнуть жизнь. Потому что все слова мертвые, их нужно воскресить. Воскресить их можно только собой, своим человеческим дыханием. Без этого слова останутся мертвыми, и никакие детали не помогут.

RFI: Ваш герой Володя отправляется на войну. Это Боксерское восстание в начале прошлого века. Вы говорили, что документы, дневники русских солдат, которые принимали участие в подавлении этого восстания, были изданы всего единожды – как раз в начале ХХ века. Как вам удалось получить к ним доступ, учитывая, что вы живете в Швейцарии? Вы работали в библиотеках, в архивах?

Михаил Шишкин: Я как раз сидел в Америке, преподавал в университете в Лексингтоне штат Вирджиния, и у меня был список литературы: где, когда это было опубликовано. Я с ужасом думал, что мне снова нужно ехать в Ленинскую библиотеку в Москве. Остались чудовищные воспоминания об этих вонючих туалетах, и что нужно будет там сидеть, все это переписывать. Мой коллега, американский профессор истории сказал: «Ну, подожди, может быть, все эти книжки есть в Америке?». Выяснилось, что все книги, все оригиналы есть в разных американских библиотеках.

Есть такая система межбиблиотечного американского обмена «Interlibrary Loan». Через два-три дня вся стопочка стояла у меня на столе. Те книги, которые были совсем старые, их не смогли прислать, они сделали микрофиши. То есть, было две вещи, которые я очень люблю в Америке: первое – природа, второе – музеи. Теперь появилась третья вещь, которая, я считаю – с американской системой ничто не может сравниться – это американские библиотеки. Уровень библиотек, конечно, говорит об уровне развития общества.

RFI: Вы очень внимательный писатель. Один российский литературный критик написал, что «читать Шишкина в России некому. То есть читать есть кому, а вот внимательно — нет, некому». Важен ли для внимательный читатель?

Михаил Шишкин: К счастью, все, что произошло с моими книгами, опровергает слова этого критика. Конечно, когда ты пишешь, ты должен отказаться от читателя, ты говоришь себе: никаких компромиссов. Ты должен писать только для зеркала. Это единственная возможность написать текст. Но когда ты поставил последнюю точку, ты рискуешь только со своим идеальным читателем-зеркалом и остаться.

А счастье писателя, безусловно, заключается в том, что то, что ему важно, важно еще кому-то. И то, что мои книги выходят большими тиражами в России, и то, что я видел во время поездок с чтениями по русской глубинке (я ездил, предположим, по маленьким деревням и городкам Вологодской области) с выступлениями, и когда к тебе в маленьком городке приходят люди... А это и есть русский читатель – провинциальная интеллигенция – врачи, учителя, библиотекарши. Они всегда были и всегда будут. И ты видишь, как они читали твою книгу, какие вопросы они задают, ты понимаешь: Боже мой, эти люди здесь – они и есть тот самый идеальный читатель, для которого я писал. Это писательское счастье.

RFI: Вы получили все возможные премии, которые существуют в России. «Письмовник» стал победителем «Большой книги». Другой литературный критик написал, что на голове у вас «столько лавровых венков, что еще немного — и вы превратитесь в лавровый куст». Важны ли вам эти премии?

Михаил Шишкин: Если ты пишешь для того, чтобы получить премию, то лучше вообще не садиться за стол. Если ты пишешь без компромиссов для идеального читателя и потом вдруг за это получаешь премию, то это показатель того, что ты, наверное, поступил правильно.

RFI: Сейчас вы не живете в России, вы живете в Швейцарии. Но вы упоминали о том, что вы регулярно бываете в Москве и, в частности, прошедший год вы много там прожили. Сейчас в России проходит ряд митингов, демонстраций, акций протеста против результатов выборов в Госдуму. И активную роль в организации этих митингов играют некоторые российские писатели, в том числе, Людмила Улицкая, Дмитрий Быков, Борис Акунин. Что вы думаете о роли писателя в том, что происходит в обществе, в частности, об этих акциях протеста в России?

Михаил Шишкин: Я являюсь конкретным примером того, какую силу снова получили русские писатели в обществе. Улицкая, Акунин призвали участвовать 24 декабря в манифестации на проспекте Сахарова. Я сел в самолет и прилетел 24 числа в Москву (смеется). Так что, видите, писательские призывы действуют.
 

Михаил Шишкин, "Письмовник", изд-во АСТ, 2010

По-французски: "Deux heures moins dix", изд-во Noir sur Blanc, 2012