Думать Фалька, думать Фальком, думать о Фальке

200 работ, от живописи до графики, от портретов до театральных эскизов - в Третьяковской галерее открылась большая ретроспектива Роберта Фалька. Ее ждали долго, более 60 лет, успеху удивляться не приходится, как и вопросам, связанным с художником.

Оттепель, казалось бы, должна была начаться не только с повести Ильи Эренбурга, но и с выставки Роберта Фалька (1886-1958). В 1950-е он стал едва ли не главным героем московской арт-сцены. В официальных залах его не показывали, но в мастерскую в знаменитом доме Перцова по воскресеньям съезжалась вся Москва – смотреть искусство, непохожее на то, что царило в музеях. В те годы Фальк появляется и в прозе - в той же «Оттепели» как Сабуров, позже его образ отразился в Корне в романе Каверина «Перед зеркалом», не только в биографии героя, но и в озвученных им мыслях Фалька об искусстве, в итоге художник читал повесть до того, как та была сдана в печать: проверял точность изложения своих мыслей.

Раньше мастерская на Пречистенской набережной принадлежала Соколову-Скале, одному из певцов сталинского режима в целом и сталинского образа в частности. Фальк получил ее благодаря друзьям, жившим в доме – они предпочли видеть соседом коллегу, а не дворников, которым изначально предназначалась комната на чердаке; сыграл роль и своевременный звонок его высокопоставленного почитателя, летчика-орденоносца Андрея Юмашева. Тот сам неплохо рисовал, потому и подружился с Фальком (сохранилось несколько портретов Фалька его работы), причем подружился не где-нибудь, а в Париже. Уехав в 1928 году в командировку на несколько месяцев, художник провел там в итоге почти девять лет.

К этому времени он был знаменит в России, слава началась еще до революции, с эпохи авангарда и «Бубнового валета», объединения русских последователей Сезанна, шокировавших консервативную публику геометрически заостренными формами. После революции Фальк преподавал во ВХУТЕМАСе, став в итоге деканом живописного факультета.

Франция – счастье художников, Париж – их Мекка. Но французская эпопея - одна из труднообъяснимых глав в биографии Фалька. Столько лет жизни в Париже сделали бы яркую судьбу многим. Но для художника это оказалось фактом его внутренней биографии, знаменитый свет над городом поразил его, но вряд ли то, как был выражен этот восторг, разделили многие: Париж Фальк воспринял не как праздник, но как место работы. Как тонко заметил один критик, город он писал словно шепотом. Его Париж – город без солнца, серых будней и полустертых красок, настроение здесь в оттенках, а не ударениях; вот и в поэзии Фальк любил Мандельштама, а в Маяковском страдал от сплошного фортиссимо. Впрочем, и Маяковский недолюбливал Фалька, в «Живописи современного дня» в 1914-м отозвался о нем несправедливо едко.

Таковы и его портреты – меланхоличные, без взрыва эмоций и взрывающих взгляд деталей. Знатоки говорят, стиль Фалька узнаваем лишь для опытного глаза.

Даже в пору увлечения кубизмом Фальк весь про спокойную грусть, а не крутящееся и вертящееся в глазах героев, где отражается современность. «В эпоху, когда для большинства молодых художников человек – не более как геометрическая схема, Фальк имеет гражданское мужество заняться портретом как проблемой внутреннего образа», заметил Яков Тугендхольд. Уметь сказать «нет» эпохе и не поссориться с нею вдрызг – редкое качество, даже если расплатой за него становится отсутствие заказов (заказы, впрочем, Фальк не любил, если брался, делал такое, что никакая комиссия не могла оплатить результат – нет пафоса революционного строительства!).

Сыграла ли роль французская глава? Но после возвращения он спокойно выставлял парижские работы в Москве, и не был репрессирован, а если и обруган, то уже в 40-е, годы войны с формализмом. Вообще факт жизни за границей был при арестах в 30-е поводом, но не причиной. Климент Редько тоже долго оставался в Париже в командировке, вернулся в СССР – его не репрессировали, не поразили в правах, хотя в свое время на коллективном портрете вождей революции Троцкого писал крупнее чем Сталина. Да и разговоры о безработице Фалька после приезда нуждаются в уточнении. В 1943-м ему предложили стать главным художником в московском театре Революции, будущем театре им. Маяковского, базировавшемся тогда в Ташкенте. В Самарканд, где Фальк жил в эвакуации, ему прислали необходимые для поездки документы. Он собрал вещи, отправился на вокзал, провел там двое суток – и обессиленный вернулся к семье, не смог достать билетов. Лег на кровать и больше о переезде не помышлял. Темперамент ушел в искусство.

Его окружению в Москве позавидовали бы многие – картины покупал Рихтер, их показывают на Крымском, как и работы из собрания Ларионова; среди выставленного - портреты литераторов, в том числе любимого поэта Ахматовой Ксении Некрасовой, критика и искусствоведа Алексея Габричевского, писателя и литературоведа Виктора Шкловского. Автор «Zoo, или Письма не о любви» выглядит уныло-бесцветным, вялым, хотя Фалька он воодушевлял, тот даже книжные полки ради его портрета построил. Когда Шкловский пришел позировать в последний раз и велел приготовить килограмм мяса, подав его с красным вином, просьбу выполнили, хотя художник был вегетарианец, из-за перетонита в молодости мало ел. В итоге Шклвоский уснул - эскиз со спящим писателем получился куда лучше картины.

Мемуаристы пишут о вынужденном недоедании художника в старости, но это не так, то была диета, хотя денег и впрямь не хватало на главное, холсты и краски. В 1939-м Фальк портретирует студента театрального училища Григория Мармо на обороте «Обнаженной», датированной еще 1915-1916 годами (двойную картину из собрания Юрия Носова показывают сейчас лишь со стороны ню), и это не единственный случай в наследии Фалька.

Его вдова Ангелина Щекин-Кротова считала портрет Шкловского неудачным, говоря, что нравился он только недолюбливавшим литератора, тем не менее картину она показала, согласно авторской воле, на выставке в 1958-м. Куда психологичнее портреты Михоэлса, с нем Фальк дружил и даже оформлял спектакли в его театре. Со сценой он был связан всю жизнь, собственно, и на берегах Сены осел после гастролей ГОСЕТа, с которым сотрудничал и в 20-е, и в 40-е. Эскизам декораций посвятили зал, интересный по работам - здесь и портреты людей театра, - но порой ужасный по смыслам. В 1948 году Фальк оформляет в Камерном театре пьесу Ильи Эренбурга «Лев на площади». Ставит Таиров, играет Коонен, как и драматург, все франкофилы до мозга костей - но попробуйте почитать текст! Агитка, достойная места рядом с «Русским вопросом» Константина Симонова и творчеством братьев Тур. Что делает здесь художник, буквально уничтожавший в своем творчестве следы дурно понятой современности?! После Парижа Фальк разрезал на куски картину о заседании партийной ячейки, он боялся: умрет, а ее-то и повесят в Третьяковке, и он останется в истории одним из певцов бессмысленного времени.

Щекин-Кротова была идеальной вдовой, сколько она сделала для наследия мужа, мало кому удается. Иногда ее верность памяти выглядит чрезмерной. Она отказалась продать Микеланджело Антониони картины Фалька, ей была неприятна мысль, что те могут покинуть пределы родины. На одном из подрамников сохранилась подпись великого режиссера – он отобрал картину, но в итоге вместо нее получил в подарок несколько рисунков.

Ретроспективы – сложная задача, бОльшая лаконичность, возможно, пошла бы на пользу выставке. Работы парижского периода и 50-х показаны едва ли не монотонно, вообще мечтаешь об аналитике, сравнениях и контексте. Автопортреты отлично смотрелись бы в одном зале, творческий кризис 1920-х заслуживает большего, чем экспликация – хотелось бы увидеть, что так пленило и полонило Фалька в старых мастерах, прежде всего в Рембрандте, что он решительно перекроил всю жизнь.

Многие вопросы остаются без ответа, но выставка полна людей, и это напоминает ретроспективу Фалька 1966 года в зале МОСХа на Беговой. Тогда тоже было 200 работ, отличный каталог, очередь выстраивалась чуть не с ночи, дело доходило до костров, у которых грелись люди. Сейчас пандемия, залы заполняют с пробелами, да и Фальк воспринимается иначе, освобождающимся от собственного мифа, обретающим время, которое начинает Фальком думать.

К выставке вышел каталог.

Это расширенная версия статьи, опубликованной в "Новой газете".