На фестивале в австрийском Брегенце прошла премьера редко исполняемой оперы Умберто Джордано «Сибирь». Возможно, ее и не стоит исполнять часто. Венским симфоническим оркестром дирижировал Валентин Урюпин, режиссер – Василий Бархатов.

Чеховские сестры мечтали о Москве, а героине оперы Умберто Джордано (1867 – 1948) «Сибирь» захотелось за Урал. Не так чтобы Стефана была заядлой путешественницей, разве что по петербургским спальням богатых мужчин, но роль царицы полусвета ей надоела, она полюбила простого солдата Василия. Когда тот больно ударил основного ее спонсора князя Алексиса и был сослан в Сибирь, Стефана ощутила себя декабристской и отправилась за ним. В итоге там и погибает при попытке бегства с Василием.

Либретто выглядит немногим несуразнее других оперных шедевров, хотя и предыдущая работа Джордано, «Федора», тоже была с русским сюжетом, правда, в основе ее лежала популярная пьеса Викторьена Сарду – отшлифованный сценой сюжет там выглядел стройнее.

Сегодня имя Умберто Джордано не каждый день встретишь в оперной афише. Больше других повезло его «Андре Шенье», как и «Федора», он идет до сих пор. Не то чтобы другие оперы были намного хуже, в конце концов, ту же «Сибирь» в свое время не раз играл Тосканини. Но веризму в принципу достаточно Пуччини и Масканьи, чтобы сложный и далеко не ровный композитор, каким был Джордано, оставался в тени более мелодичных и успешных коллег. Впрочем, когда в 1903 году попавший в автомобильную аварию Пуччини не успевал с партитурой «Мадам Баттерфляй» к премьере, в качестве спасителя «Ла Скала» выбрал именно Джордано. Так «Сибирь» впервые увидела свет, правда, без особого успеха – да что там особого, поначалу вообще никакого. Позднее композитор и знаменитый либреттист Луиджи Иллика переработали оперу, дела в театрах пошли лучше, при жизни композитора «Сибирь» довольно часто ставили по всему свету, но в основном все же в Италии. Сегодня же это очевидный раритет, и в этом смысле удачный выбор для руководства фестиваля в Брегенце. Наряду с «хитовой» оперой на озерной сцене – в этом году «Мадам Баттерфляй», - здесь показывают одноактовки современных авторов и исторические редкости, порой впервые исполняемые, как извлеченный из архива «Венецианский купец» Андре Чайковского (см. «Спасти фунт мяса любой ценой» // Ъ от 31.07.2013).

Василию Бархатову, ставившему «Сибирь» в Брегенце, предстояла нелегкая задача – огрехи либретто видны невооруженным глазом, хотя, казалось бы - сам Иллика, автор множества шедевров, от «Манон Леско» и «Тоски» до «Богемы» и все той же «Мадам Баттерфляй»; можно сказать, что в Брегенце в этом году случился мини-фестиваль Иллики. Но работа на потоке не гарантирует ровного уровня.

Все свои знаменитые либретто Иллика сочинял вместе с Джузеппо Джакозо, Федору» и «Баттерфляй» они тоже писали вместе, заказ же от издателя на «Сибирь» Иллика получил один. Хочется сказать – вот и результат, как много, оказывается, значил соавтор, но ситуация сложнее. Джордано постоянно вторгался в работу над либретто, отказался от исторической драмы в пользу драмы чувств, отверг название «Женщина, любовница, героиня», не заинтересовался русским нигилизмом, - в общем, сделал все, чтобы уже на уровне текста манифестировать отличие Giovane Scuola, «молодой школы», от царившего тогда в музыкальном мире Верди. «Клюквой» либреттист не увлекался, вдохновлялся якобы «Воскресением» Льва Толстого, а на самом деле «Записками из мертвого дома» Достоевского (миф о Толстом возник во время постановки «Сибири» в Нью-Йорке), но не настолько, чтобы писать инсценировку, так, общие идеи гуманизма развивал, отдавал должное социальной справедливости и чистоте падших женщин. Реалиями русской жизни он особо не владел – ну как поверить, что у содержанки князя Алексиса (поющий его боснийский тенор Омир Кобиляк работает сейчас в Цюрихе) может быть сутенер, зачем он ей, пусть и с таким запоминающимся именем как Глебка и в таком блестящем исполнении, как баритон из Техаса Скотт Хендрикс? С канадской сопрано Амбур Брейд (Ambur Braid) в заглавной партии тот составляет яркую вокальную пару, мало в чем уступающую дуэту Стефаны и Василия (запоминающийся Александр Михайлов из Мариинки). Зато Джордано вовсю цитирует русскую музыку, от царского гимна в первом акте до песни бурлаков и многочисленных народных мелодий во втором и третьем – внимание к фольклору, как и к религиозной жизни, оказывалось вполне в духе «Сельской чести» Масканьи, ставшей образцом для всего движения веристов. Венским симфоническим оркестром тонко дирижирует Валентин Урюпин, его эмоциональность далека от архивной, музыка и чувственна, и психологична, в духе «страстной драмы», о которой писал Джордано; Брегенц убедился, что не зря полюбил дирижера в прошлом году после «Евгения Онегина». На сцене страстность поддерживает не только солисты и Пражский филармонический хор, но и видео (оператор Павел Капинос). Огромный, во все зеркало сцены, экран рассказывает историю дочери Стефаны и Василия (Кларри Барта), родившейся уже в неволе. Камера переносит сперва в Милан, где немолодая женщина молится, а затем в Петербург 1992 года, где та ищет места, связанные с родителями. Затем она едет то в СВ, то на машине посреди зимних просторов, все это время не выпускает из рук урну с прахом брата, мечтая, видимо, развеять его в Сибири - одна из рецензий не без сарказма называлась «С урной по тундре».

В современном архиве многие пытаются разгадать историю недавнего прошлого. 

© Bregenzer Festspiele / Karl Forster

Вторжение видеоряда в сценическую постановку – мощное и часто беспощадное оружие, пользоваться им лучше с осторожностью. Художнику Кристиану Шмидту – он известен работами с Хансом Нойенфельсом, Клаусом Гутом и Андреасом Хомоки, - удается противопоставить монструозным видеодалям пространство частного, будь то петербургская квартира Стефаны, где компьютер мгновенно перекрашивает стены, или домик на берегу сибирской реки, где живут каторжане. Визуально сибирская сцена выглядит едва ли не идилличести, тем более что среди реквизита обнаруживается старый фанерный чемоданчик, задействованный в прошлом году в местной постановке «Онегина» - вот и ностальгия, вот и культурная реминисценция, и овеществление одного из определений, данных Джордано: самый реалистичный среди романтиков, самый романтичный среди реалистов. Так и ждешь еще большего сближения времен, появления на сцене лагерей 30-х, а не предреволюционных лет, но условность жанра берет свое, драма отношений важнее социального.

Афиша Брегенца в этом году задумывалась с очевидным русским акцентом – не только исполнители, но и симфонические программы, включающие Чайковского, Римского-Корсакова и Шостаковича. «Сибирь» здесь выглядит скорее данью экзотике, с которым так охотно работали веристы, но образ далекого и холодного края, который создал Джордано, напугал европейцев надолго, если не навсегда.

Это расширенная версия статьи, опубликованной Ъ.