Гейша на Боденском озере

Автор текста:

Главным событием летнего фестиваля в австрийском Брегенце стала премьера «Мадам Баттерфляй» на Озерной сцене в постановке Андреаса Хомоки.

Пять оперных премьер, не считая драматических спектаклей и концертов, – такое изобилие встретишь не часто не только на летнем фестивале в Брегенце. Помимо классических «Армиды», «Итальянки в Алжире» и масштабной «Сибири», это и двухчасовая опера современного немецкого композитора Йоханнеса Калицке «Библиотека капитана Немо». Но главным событием всегда остается опера на озерной сцене – именна она собирает обычно за лето 200 000 зрителей, четыре пятых всей фестивальной публики. В этом году роль главного хита исполнила «Мадам Баттерфляй» в постановке интенданта цюрихской оперы Андреаса Хомоки.

Спектакли на Озерной сцене известны не только закатами – действие начинается в тот момент, когда солнце садится в Боденское озеро, - но и декорациями. Выглядевшие как настоящий завод в «Трубадуре» или огромная голова поэта как место действия в «Андре Шенье» - история мировой сценографии уже не обойдется без этих мегаломанских проекто.

Но художник «Мадам Баттерфляй» Майкл Левин (Levine) обошелся без привычных ходов. Первое впечатление от его работы – тебя как зрителя не то чтоб обманули, но чего-то тебе точно недодали. Издалека Озерная сцена выглядит словно покрытая огромным белым занавесом, сейчас его поднимут, а там такое… На деле то, что кажется летящим над озером огромным листом бумаги, недоразвернувшимся белым покрывалом, так и остается листом. На нем, словно нанесенные тушью, проступают очертания гор и лесов, и есть даже каллиграфия. Не обходится и без видеоэффектов, вроде огромного гримасничающего лица или парохода в океане, а в финале, когда кончается и жизнь Чио-Чио-Сан, и опера, все озарится настоящим огнем, внизу – видео, а наверху взметнется настоящий, словно лист сгорит целиком.

Минимализм оформления оправдан: Пуччини написал камерную оперу, где музыка и сюжет готовы заместить собою зрелищность. После успеха «Тоски», либретто которой создавалось по пьесе Викторьена Сарду, композитор оценил достоинства профессионально сделанной пьесы. Будучи в Лондое и не зная английского, он пошел смотреть популярную пьесу Дэвида Беласко «Мадам Баттерфляй», а после спектакля отправился за кулисы к автору договориваться о правах. Беласко вспоминал, что не мог противостоять темпераментному итальянцу, у которого в глаза стояли слезы и чьи руки при этом сомкнулись на его горле.

Шея художника сейчас была свободна от рук, но вместо чудес техники получили поэзию, эмоции и настроение. Сцена по-прежнему весит триста тонн, да и «лист бумаги» размером в 1340 кв. метров – тоже не обертка от конфеты. Но именно это сочетание масштабного и человеческого и позволяет Хомоки разыгрывать историю отношений на любой вкус: хочешь – плачь, хочешь – наслаждайся картинкой.

Говорят, ковид повлиял на зрение многих. Возможно, поэтому художник по костюмам Энтони Макдональд придумал героям цветовые характеристики: консул Шарплес (Брайен Маллиган) у него в ярко-желтом, Пинкертон – в синем, сводник Горо (Михаэль Лауренц) – в зеленом. Их легко различить на белом фоне, разве что духи, составляющие важную часть действия, оказываются исключением - в белом, иногда дол полного растворения в пейзаже.

Героям даровано пространство для движения, спуск-подьем и горизонтальные векторы многое определяют в кинетике спектакля. Но свобода перемещения не означает внутренней свободы. Все зависят от собственных маний, и если Горо настойчиво предлагает американцам удобный для них образ Японии, которой никогда не существовало в действительности, то американский консул Шарплес безуспешно пытается раскрыть глаза на коварство Пинкертона.

У Андреаса Хомоки другая заветная мысль – о связи поведения американского моряка с феноменом «White supremacy», теорией «превосходства белых», существовавшей в широком спектре, от Гобино до Киплинга. По спектаклю не видно, чтобы Пинкертон их читал, но он тут не делатель, а типичный пример глубоко расистского отношения к гейше, при том что сама 15-летняя Чио-Чио-сан гейшей быть не хочет, она хочет быть американкой. Сцена, когда она заворачивается в многозвездный флаг и так ходит в нем по дому, кажется трогательно-умилительной, если не видеть в ней трагически неудачную попытку отказаться от своей идентичности и обрести новую.

Впрочем, зритель, может не воспринимать все эти подтексты и отсылки к культурной истории расизма он вправе смотреть и слушать мелодраму – благо, и играют, и поют с чувством. Особенно хороша и соло, и в дуэте с Пинкертоном (литовский тенор Эдгарас Монтвидас) узбекская сопрано Барно Исматуллаева. В заглавной партии «Мадам Баттерфляй» москвичи могут ее себе представить – недолгое время она была солисткой московского музыкального театра им. Станиславского, единственная главная партия, которую она там пела, была как раз Чио-Чио-Сан, после чего Исматуллаеву стали приглашать с нею европейские театры, пока дело не дошло до Брегенца. В очередь с нею поет и нынешняя солистка театра им. Станиславского Елена Гусева, прежде она уже исполняла партию Чио-Чио-Сам в Москве, Гамбурге и Вене.

Выступающий в Брегенце каждое лето Венский симфонический оркестр под управлением много работающей в Германии тайваньки Йи Чен Лин (она дирижирует на пару с Энрике Маццолой) не испытывает трудностей с передачей пуччиниевского лиризма. Оркестр привычно играет на основные сцене Фестивального дворца, а звук не менее привычно передается, благодаря сверхценной электронике, через колонки. Слушая в исполнении венцев «Баттерфляй», становится непонятно, как могла провалиться опера на премьере в «Ла Скале» в 1904-м, - ни одного аплодисмента, единственная запомнившаяся посреди чихания и ворчания публики реплика из зала: «Да она беременна от Тосканини!», это когда на певице, исполнявшей главную партию, стало развиваться кимоно (а у нее и впрямь был роман с дирижером). Композитор и либреттисты вынуждены были переделывать ее из двухактовой в трехактовую, а затем продвигать на столичные сцены через провинциальную Брешиу. Зато понятно, как сильно повлиял веризм в целом и Пуччини в частности на музыку Голливуда – и это к чести Голливуда, а не в укор Пуччини, при том что связи Пуччини с веризмом кажутся сейчас многим проблематичными. Иначе начинаешь относиться к известному анекдоту о Бриттене и Шостаковиче. Говоря о Пуччини, первый заметил – «Какая ужасная музыка!». – «Зато какая хорошая опера», - отвечал Дмитрий Дмитриевич.

С Шостаковичем согласна и публика Брегенца. Билеты на «Баттерфляй» в этом году распроданы, ажиотаж наверняка повторится и будущим летом, когда оперу повторят. Оценить этот прогноз предстоит скоро, кассы откроются уже в августе.

Это расширенная версия статьи, опубликованная Ъ.