98. Мартин Хайдеггер — Ханне Арендт
Месскирх, 29 сентября 1967 года
Дорогая Ханна,
моя благодарность за письма Кафки и за книгу Кожева о Гегеле придет позднее. И то и другое меня обогатило. В письмах отражается произведение — или скорее наоборот? Кожев демонстрирует редкую страстность мышления. Французское мышление последних десятилетий — отзвук этих лекций. Обрыв этих сообщений есть уже сама мысль. Но Кожев читает «Бытие и время» только как антропологию.
Хорошо, что ты приезжала. Здесь я оказался на несколько дней, чтобы привести в порядок неопубликованные рукописи. Необычная для осени погода зовет на знакомые тропы родной земли между Боденским озером и верховьями Дуная.
Вчера мой брат показал мне заметку в прессе, где говорилось, что твою прозу отметила наградой Дармштадская академия. Это соответствует твоему отношению, то есть твоей любви к нашему языку.
Я рад за тебя. Иногда они принимают не только правильное, но и даже истинное решение.
Привет тебе и Генриху.
Как всегда, твой Мартин.
99. Мартин Хайдеггер — Ханне Арендт
Месскирх, 30 октября 1967 года.
Дорогая Ханна, я думал, что ты приедешь в Дармштадт, хотя мне и приходило в голову, что ты не поедешь еще раз в Европу. Подобные мысли относятся к сфере игры, избежать которой нам невозможно.
Спасибо тебе за удачные фотографии, которые одновременно запечатлели некоторые фазы нашего разговора, невидимое в видимом.
Рад, что тебе понравилась статья о Канте. Место, где говорится о модальностях, сформулировано в духе Канта. Мои собственные идеи в этой области вот уже 30 лет как пребывают в постоянном смятении. После разъяснения вопроса о бытии эта составная часть метафизики распадется и потребует других определений, начиная с греческого — не схоластически-римского истолкования δôναμις — _νέργεια [dynamis — energeia]. Если «переводить» их словами potentia и actus, то тут любая диалектика уже вступает в область беспочвенности и полного безобразия.
Но все же еще слишком рано что-либо говорить об этом.
Текст Кафки весьма поучителен. Я присоединяюсь к твоей интерпретации. Вот только в том, что меня лишает покоя при слове «просвет» (Lichtung), речь идет не просто о незанятом пространстве и времени (Raum- und Zeit-Freie), но о том, чтó пространство и время предоставляет времени-пространству как таковому и при этом вовсе не является надвременным и внепространственным. Различение времени и вечности — слишком дешевая уловка. Возможно, она допустима для теологии, но для мышления это слишком грубая вещь.
Прилагаю для тебя примеры транзитивного использования глагола, которые я тщетно искал.
Экземпляр «Путевых знаков» пришлю тебе через издательство. Занимаясь корректурой, я многому научился, на это отчасти намекает предварительное замечание.
Второе письмо Гленна Грея сулит благоприятную перспективу на продолжение переводческой деятельности. Будь здорова и радуйся работе.
Как всегда Мартин.
Передай сердечный привет Генриху. Эльфрида до завтрашнего дня уехала на лечение в Баденвайлер. Послезавтра я возвращаюсь во Фрайбург.
100. Ханна Арендт — Мартину Хайдеггеру
New York, 27.11.1967
Дорогой Мартин – Спасибо за письма, спасибо за «примеры» транзитивного использования молчания (очень красиво, я думаю, что сразу же поняла бы; у Малларме так не получится, поскольку tacite — это только наречие, глагол taire также может быть переходным, taire la vérité (замалчивать истину — РП) и спасибо за верховья Дуная. После Дармштадта я не могла приехать, но, разумеется, с радостью приехала бы, только не прямо в Дармштадт; когда я могу избежать таких вещей, не возбуждая возмущения, я всегда очень радуюсь. Тем не менее не могу отрицать, что меня эта премия порадовала, причем именно по той причине, которую ты называешь.
То, что ты пишешь о «модальностях», для меня чрезвычайно важно, просто нет слов, чтобы выразить это. Проблема мучает меня уже много лет; последствия для нашего мышления представляются мне в некоторых отношениях просто исключительными. Весь мир, как кажется, сошелся на том, что осмысленным может быть только то, что является необходимым. Это мнение я считаю убогим. Твое понятие истины уникально, поскольку оно как раз совершенно не связано с необходимостью. В этом месте в эссе о Канте мне не было ясно, говорил ли ты в духе Канта.
Текст Кафки я прислала только из-за понятия будущего — будущее надвигается на нас. Последняя фраза, где говорится об уходе с линии борьбы, полностью соответствует, разумеется, традиции; это скачок (Sprung) Парменида и притчи о пещере, только в тоне современного драматического отчаяния. Любопытно, однако, что притчи остаются теми же; ибо то, что Кафка был знаком с текстами Парменида или Платона, я считаю практически исключенным. Знаю, что «просвет» не бывает посреди леса.
Кстати, знаешь ли ты фразу Клопштока: «Вообще говоря, бессловесное бродит по хорошему стихотворению как видимые только отдельными людьми боги в гомеровских описаниях битв»?
В настоящий момент здесь совсем не легко восстановить спокойствие и хранить его. Если честно, страна охвачена чем-то вроде мятежа, и со всех сторон от тебя требуют высказать свою точку зрения.
Если они [просьбы высказать свое мнение] исходят от студентов, уклониться от них невозможно. Конфликты с совестью в этом поколении очень серьезны, и, хотя невозможно и даже недопустимо давать прямые советы, говорить об этом все же полезно.
Я говорила с Фредом Виком, он побывал у меня.
Выяснилось, по крайней мере, что Харпер решительно настроен продолжать проект издания трудов Хай-деггера. Но все прочее из этого философского отдела они явно хотят удалить. Изменения в руководстве издательства здесь, к сожалению, происходят очень часто. Это издательство, которое еще совсем недавно придавало наибольшее значение изданию академических работ, теперь явно предпочитает заняться сенсационной чепухой — книгой Манчестера об убийстве Кеннеди, так называемыми мемуарами дочери Сталина и т. д. Утешать может в этом только то, что эти господа очевидным образом просчитались; несмотря на немыслимую пропаганду, публика не очень-то заинтересовалась этим. В их решении ни в коем случае не выпускать из рук Хайдеггера, возможно, сыграло роль то, что «Бытие и время» очень хорошо продается и продажи постоянно растут. От Гленна Грея я получила короткое письмо, в котором он обещал появиться в следующем месяце.
Ты пишешь, что хотел бы привести в порядок рукописи в Месскирхе, и у меня стало тяжело на душе, что отсутствуют копии всего этого.
Жду «Путевые знаки» и предвкушаю удовольствие от них.
Желаю тебе всего наилучшего, привет Эльфриде. Генрих, который как раз читает твоего «Ницше», шлет тебе сугубый привет от всего сердца.
Как всегда
Ханна
101. Ханна Арендт — Мартину Хайдеггеру
New York, 17.3.1968
Дорогой Мартин, я уже давно, лежа на софе, пишу тебе в мыслях это письмо. «Путевые знаки» были утешением и светлым моментом этой изрядно мрачной зимы. Я еще раз прочитала все очень медленно; вот только обе последние главы о Лейбнице и физике я не знала. Думаю, я поняла, что ты имеешь в виду под научением в ходе корректуры. Если прочитать книгу так, как она теперь составлена, то все предстанет еще раз в каком-то ином свете и прояснится и совокупность, и взаимосвязь, которой иначе достичь едва ли возможно. Книга лежит еще на письменном столе, частично как талисман — из суеверия, но также потому (поскольку теперь все целое я до некоторой степени освоила), что я с большим удовольствием просто беру ее в руки, раскрываю и читаю какой-нибудь отрывок.
Несколько дней назад Харпер прислал гранки «Что такое мышление?». Части оттуда я тщательно прочитала, сверяясь с немецким текстом, и это произвело на меня очень хорошее впечатление. (Но я еще не закончила работу, да и Гленну Грею еще не написала.) Перевод сделан весьма тщательно, иногда на удивление изобретательно и с удачным подбором слов. (Например, «thought provoking» (вызывающий озабоченность, порождающий сомнения) при переводе «bedenklich» — «сомнительный».) Читается легко и, так сказать, без вывертов. Следующий перевод, как кажется, гарантирован; отклик сегодняшних студентов на эти вещи очень сильный.
Зима мрачная: сначала заболел Генрих — воспаление вен, тромбофлебит (предположительно тромбоз). Однако полностью поправился. Потом начались эти политические события, о которых ты, впрочем, в общих чертах будешь информирован. За несколько дней, кажется, ситуация наладилась, и я бодро выныриваю из своей депрессии. Самое лучшее, что может случиться в этой стране, а именно республике,— поражение в войне. Это будет иметь неприятные последствия, которые, однако, следует предпочесть империалистическим авантюрам и кровавому Pax Americana. Сопротивление в стране чрезвычайно сильное, причем не только среди студентов, но и в сенате, и в прессе, и повсеместно в университетах. Мы бы не смогли еще раз вывернуться, пусть и с подбитым глазом, прежде всего потому, что теперь впервые внепарламентская оппозиция, и в первую очередь «молодежь», действует сообща с парламентской преимущественно в сенате.
Я спрашиваю себя: как у вас там дела? Как у тебя дела? Над чем ты работаешь? Планы на лето еще совсем неопределенные. Как было бы хорошо повидаться с тобой снова.— Хорошо бы поговорить с тобой. Во всяком случае, я думаю, что у тебя все хорошо. И как-то веселей становится, когда я так думаю.
Генрих шлет привет; привет Эльфриде.
Тебе шлет привет как всегда — Ханна.
